Часть 1: http://udaff.com/read/creo/139591/

На самом деле, хрена лысого я понимал, что именно старик имел в виду – то ли потому, что в моей башке продолжал похмеляться пчелиный улей, то ли потому что вообще перестал его понимать.

Во все времена папенька любил хорошо повоевать - причём, далеко не в переносном смысле этого слова.
Кажется, он всегда заранее знал, где именно будет очередная заваруха, и немедленно отправлялся туда, чтобы, как он сам выражался, «наловить дорогой рыбы в относительно мутной воде». Он успел отметиться в Центральной Америке, влезть во все войны в Афганистане и Ираке, поураганил в Средней Азии и на Кавказе, а когда арабский мир дал невъебенную трещину по всему полумесяцу от Ливии до Сирии, вообще пропал со связи на несколько лет, и о том, что этот гондон жив, мы узнавали, только увидев его лицо в телевизоре или на случайном фото на исламистской фейсбук-странице.
Когда планета затихала, чтобы прийти в себя после очередного большого шухера, папенька скисал, и если политиканы отказывались учудить что-нибудь этакое, начинал дирижировать цирком самостоятельно. Мало кто знал, но именно по его инициативе цэрэушники прокачивали через его же фирмы бабки для греческих «чёрных полковников» в шестьдесят седьмом, а потом и для греков-киприотов в семьдесят четвёртом. Именно папенькины люди убедили турок высадиться на пляжах Никоссии, а спустя двадцать лет они же науськивали хорватских фашиков устроить кровавую баню в Сербской Краине.
Поэтому слова «исправить ситуацию» всегда означали для него только одно: грохни проблему, пока проблема не грохнула тебя.
А грохнуть он умел, о да. 
Так уж повелось испокон веков, что нашу семью охраняли отставные спецназовцы-скандинавы. Эту гвардию папенька отбирал лично: проверял биографию, изучал боевой опыт, ночи напролёт вчитывался в психологические портреты. В общем, разве что хуй линейкой каждому кандидату не измерял – хотя я бы не удивился, если бы выяснилось, что таки, да, измерял. И вот однажды, в начале двухтысячных, на пороге его офиса объявилась какая-то бойкая американская журналистка и принялась разъяснять этому упоротому шовинисту за расизм. Честное слово, она ему несколько часов объясняла, почему именно он расист – и «снежно-белые шведы», по её мнению, играли во всём этом не последнюю роль. Лихой, который пересказал мне всю беседу в лицах, утверждал, что папенька выслушал девкину тираду ни разу не перебив, от первого слова до последнего. А потом промурлыкал своим елейным голоском, что, действительно, пора что-то менять в нашем жестоком неравноправном мире. На следующее утро журналистка получила чек на пятизначную сумму в американских долларах и настоятельное предложение отправиться изучать проблемы Чёрного континента на самом чёрном континенте. Лихой лично отвёз охуевшую девку в аэропорт и посадил на рейс до Каира. Над Средиземным морем выяснилось, что вместе с мирными пассажирами в салон пробрались парни из ХАМАС, и вместо столицы египетской самолёт сел в Бейруте. Операция по освобождению заложников прошла как-то совсем неудачно, и имя одной начинающей валькирии пера совершенно случайно оказалось в списке погибших. Госдеп привычно закатил истерику, евреи привычно устроили авианалёт на аэропорт, и только папенька, как ни в чём ни бывало, попивал свой утренний кофе, сидя мягкой жопой в тёплом кресле на тридцать пятом этаже небоскрёба в самом сердце Балканского полуострова.
А в последнее время старик вдруг заметно сдал. Стал рассеянным, часто оставался в задумчивости по нескольку часов, начал книжки читать... И когда до него доходили слухи об очередной затее со стрельбой и военно-полевыми шлюхами, предпочитал включить всё своё влияние, чтобы перевести стрелки с политики на экономику.
Так, тихо и незаметно, мир вошёл в эпоху международных запретов, взаимных санкций и бесконечных переговоров.

Короче, я в душе не втыкал, как именно я теперь должен, блять, исправлять ситуацию с Далибором.

Мне нужно было хорошенько подумать и поэтому, когда двери лифта разъехались на уровне первого этажа, я не вышел, а ткнул на панели ещё одну кнопку, спустился в цокольный этаж и с чёрного хода проскользнул в местный стейк-бар.

* * *

Это была типичная забегаловка для туристов: стейки и кофе так себе, зато с выпивкой полный порядок.
Я кивнул бармену и уселся в углу, подальше от панорамного витринного окна и солнечного света. Меня тут хорошо знали, поэтому на столе очень быстро нарисовалась бутылка вискаря, стакан и приличных размеров ведро со льдом.
Думать особо не получалось: за столиком справа стрекотали на своём птичьем две китаянки, за столиком слева рослый серб пытался охмурить сочную пышногрудую латину, официанты то и дело хлопали дверью на кухню, а у самого окна орава русских сдвинула три стола и безостановочно над чем-то ржала в полтора десятка глоток. Я откинулся спиной на стену, приложил запотевший стакан ко лбу и почувствовал, как проваливаюсь в приятную дремоту.

Внезапно в баре стало тихо. Я открыл глаза. У входной двери топталась троица: длинноногая, хорошо сложенная блондинка чуть за двадцать, седоватый мужик в джинсах и лёгком свитере хорошо под пятьдесят, и ещё один хлыщ в чёрном похоронном костюме, белоснежной сорочке и кофейного цвета галстуке с отливом. Хлыщ что-то шепнул подскочившему к ним администратору, цирковым жестом извлёк из рукава синенькую купюру в двадцать евро, и вот уже все трое сидели за столом в центре бара, а вокруг них крутилось сразу несколько официантов.
Дядька в свитере рассеянно листал винную карту, девка болтала без умолку, уверенно тыкая наманикюренным пальчиком в строчки меню. Хлыщ ограничился стаканом воды со льдом. Я не слушал, о чём они болтали, да и откровенно говоря, мне было по барабану: я уже не раз видел такие картинки и точно знал, чем именно всё закончится.
И не ошибся.
В какой-то момент хлыщ вытянул из кармана пиджака колоду карт, начал показывать простенькие фокусы и отпускать засаленные шуточки. Блондинка жеманничала, делала губки бантиком и всё старалась вложить свои руки в дядькины ладони. Потом хлыщ выудил из того же кармана небольшую позолоченную блестяшку в форме наконечника стрелы, а следом – такого же размера стеклянную колбу с красной жидкостью. Со сноровкой опытной медсестры он выдернул из колбы пробку, ткнул в горлышко стрелу, опрокинул колбу так, чтобы жидкость смочила кончик брелока, а потом ткнул этим самым кончиком дядьке в ладонь, куда-то между запястьем и большим пальцем. Дядька недоверчиво улыбался, девка заливисто хохотала. Хлыщ поднялся на ноги, демонстративно расклянялся с обоими, погрозил пальцем девке, убрал в карман брелок и колбу, развернулся и направился к моему столику.

– Здравствуй, братец.
– Привет, Анте. Пить будешь?
– А что тут у тебя? - он уселся на стул, взял в руки бутылку, посмотрел на этикетку, одобрительно кивнул, повернулся к барной стойке и жестом дал понять официанту, что нам нужен ещё один стакан.
– Работа? - я кивнул в сторону той парочки, с которой Анте вошёл в бар.
– Угу.
– Кто кого на этот раз?
– Блондинка. Вычитала про мужика в каком-то экономическом бюллетене, возжелала охмурить.
– Хороший улов?
– Нормальный. Третья сотня мирового «Форбс».
– Не густо.
– Но и не пусто, - Анте выпил, забросил руки за голову, сцепил в замок, потянулся.
– А сама как?
– А, - он махнул рукой, - обычная история. Средняя школа, школа моделей, курсы актёрского мастерства, две съёмки в рекламе зубной пасты. Карьерных перспектив - ноль, но домохозяйка будет - во!
– И не дура?
– Не, приличная рыба. Да ты и сам знаешь, у меня с этим строго.

Официально мой братец заведовал ивент-агентством: собирал бизнес-конференции, устраивал корпоративы, скакал тамадой на днях рождения топ-менеджеров или их отпрысков, и прочая подобная поебень.
Спасибо маман, внешность у Анте была, как у молодого Алена Делона, и спасибо папеньке, сложностей с баблом он никогда не испытывал, поэтому на устроенных им попойках влёгкую можно было встретить кого угодно, от клоунов из ближайшего передвижного зверинца до голливудских звёзд и певичек разной степени известности и знаменитости.
На самом деле, это была дешёвая ширма.
Основной доход братцу приносила его работа свахой. Он терпеть не мог, когда я говорил ему это в лицо, но как ещё прикажете называть персонажа, который устраивает людям якобы «внезапные» встречи, знакомит их поближе, после чего выбирает нужный момент, расчехляет свою стрелу, и – дело в шляпе?
И каким бы странным он ни казался на первый взгляд, это был неплохой бизнес. Основными клиентами Анте были или набитые баблом под завязку денежные мешки, мечтающие встретить старость лёжа на молодом мясе, или продуманные тёлки, решившие обеспечить собственную старость после того, как их дорогие во всех смыслах мужья дадут дуба. Поэтому счета на шестизначные суммы, которые Анте выставлял этим своим клиентам, всегда оплачивались безоговорочно.
Правда, ни эти самые кошельки на ножках, ни дуры с силиконовыми сиськами не сразу понимали, во что именно ввязываются, обращаясь за помощью к братцу. Ибо, в отличие от папеньки и меня – да даже, блять, в отличие от нашей общей с ним маман, – Анте был настоящий, неподдельный идеалист. Он совершенно искренне верил, что любовь должна быть одна-единственная, от первого взгляда и до гроба; что «стерпится - слюбится» это не вариант; и что разводы вообще вселенское зло. В его домашнем ноутбуке имелась отдельная папочка, куда он складывал чуть ли не поминутные отчёты о жизни тех пар, которые соединил, и если что-то вдруг шло не так, срывался с места и бежал – ехал, летел, нужное подчеркнуть – за тридевять земель, где немедленно устраивал расследование, суд и казнь – причём такую казнь, что мама не горюй. Беспезды, попадись вы этому улыбчивому балагуру и красавчику под руку, когда он в гневе, и семь казней египетских показались бы вам милым детским утренником.
Это в литературном, блять, сборнике мифов и легенд Древней Греции бога любви изображают беспечным забавным карапузом с кривым луком и колчаном потешных стрел. В реальной жизни Анте был вот таким – ебанутым романтиком с набором ебанутых принципов.
Впрочем, папеньке нашему определённое чувство юмора было не чуждо, поэтому я, хотя меня и угораздило родиться полным близнецом Анте, был его полная противоположность.

Продолжение следует.

Tweet