-Рыжий! Беги, Рыжий!!!-орал Мишка и нёсся по лужа в ботинках, в которых хлюпала холодная вода. Дождь хлестал по лицу, ледяными струями проникал за шиворот, но Мишка не замечал ни липкой грязи, облепившей его ноги, ни холодных брызг воды. Его несли страх и голод.
Рыжий Ванька явно отставал. Шестилетний пацан, прижав к груди размокшую буханку ржаного хлеба, вытаращив голубые глаза очень старался не отставать и бежал вслед за Мишкой, боясь уронить драгоценную ношу, но полы пальто, длинные, явно не по росту, мешали бежать, ноги путались, и Рыжий только хрипел:
-Мишка, я сейчас! Подожди, Мишка! Я сейчас....
В пятидесяти метрах от них стоял раскрытый фургон, на котором возили хлеб в казармы. Двое немцев в серых шинелях с любопытством смотрели, как грузный фельдфебель интендантской службы, разбрызгивая сапогами воду, скакал через лужи за двумя мальчишками.
Оставшиеся у фургона громко хохотали, что-то кричали толстяку, тем самым явно подзадоривая его.
-Рыжий! Беги, Рыжий!!- орал Мишка и улепётывал прочь.
-Мишка, я сейчас...Мишка...я...
Но тут фельдфебель догнал Рыжего Ваньку и ударом приклада в голову свалил мальчика на землю.
Рыжий молча упал лицом в грязь. Хлеб вывалился из его рук, мокрой массой развалился в луже. Вода в луже стала красноватой.
-Russisches Schwein! Auch die Kinder hier die Schweine!- плюнул фельдфебель, повернулся и тяжело, с одышкой побрёл назад, пригнувшись от холодного дождя.
Когда фургон уехал, Мишка вылез из под мокрого, скользкого валуна и подошёл к Рыжему. Мальчик лежал на животе, повернув голову в бок и смотрел куда-то голубыми глазами. Кровь из раздробленного черепа смешалась с дождевой водой и мокрым хлебным мякишем. Очень хотелось есть.

На восстановлении разбомбленной ткацкой фабрике работали в основном военнопленные. Немцев, одетых в лохмотья, пригоняли сюда рано. Едва занимался рассвет, они, тощие и грязные, таскали кирпичи, расчищая место от развалин старых корпусов, копали траншеи, разгружали щебень. Охраняли их не то, чтобы очень щепетильно. Конвойные приглядывали, конечно, но и так понятно, куда они убегут? Войне капут. Гитлер капут. Давай, вермахт, строй что разрушил. И спасибо скажите, что к стенке не поставили, сволочи.
Мишка сегодня пировал. Наконец выдали паёк. Хлеб и тушёнку. Жить можно. Учитывая, что мамане вроде полегче стало. Так-то понятно, туберкулёз дело такое. Сегодня лучше, завтра не очень.Одну банку тушенку надо бы на молоко выменять.
Мишка шёл мимо развалин фабрики, срезая путь до Первомайской. Он всегда так ходил.
-Эй!-неожиданно раздалось откуда-то из-за полуразрушенной стены.
Мишка повернулся.
В стенной пробоине стоял немец. Осунувшийся, в засаленной, рваной подмышкой шинели, плечи завёрнуты в какой-то бабский платок.
-Эй, киндер....мальшык! Хлеб! Я! Брод! Хлеб кушать! Bitte!
-Чего?-Не понял Мишка
-О, verstehst du nicht?? Хлеб! Я хочьу хлеб! Ich bin sehr hungrig und krank Хлеб! Ам-ам! Голёдни!
Мишку накрыло. Немец просил хлеба. Тощий, больной, жалкий немец. Практически живой труп.
Мишка вынул из холщовой сумки буханку. Отломил горбушку.
-На!- протянул немцу- Ты хочешь жрать, да?
Немец заморгал белесыми ресницами, протянул грязные руки к горбушке.
Мишка одёрнул руку назад.
Немец непонимающе посмотрел в лицо парню:
-Warum? Ich verstehe es nicht...Не понимать...Хлеб...
-Хлеб?- тихо спросил Мишка. Перед ним стоял не тощий военнопленный-попрошайка. Он видел толстого фельдфебеля, плюющего под ноги, где смотрит мёртвыми голубыми глазами Рыжий Ванька.
-Я, я, хлеб!- криво улыбнулся жёлтыми зубами немец.
Мишка протянул руку с горбушкой, тот протянул руки навстречу. И когда немец почти уже схватил трясущимися пальцами заветный хлебный кусок, Мишка разжал ладони, и горбушка упала прямо в мутную грязную лужу у его ног.
-Жри, фриц! Жри, свой хлеб!
Немец бросился на землю. Упал, распластался над лужей, узловатыми пальцами стал выковыривать тут же размокший хлеб из воды и есть прямо с грязью и водой, воняющей тухлятиной.
Мишке не мог смотреть на это. Он повернулся и не оглядываясь пошагал прочь. Очень хотелось плакать. И Мишка заплакал. Стыдно Мишке не было.

Tweet