Всю ночь Влодьзимежу не спалось. Он лежал и думал: сильно ли огорчится папаша, если намекнуть ему, что было б неплохо, хотя бы раз в три года менять солому, размазанную тонким слоем по дну дубового ящика из-под телевизора, вот уже восемь лет служившему кроваткой для несчастного мальчугана?
Качмарек посмотрел на часы, произвёл в голове нехитрые математические действия и пришёл  к выводу, что ему вот уже шесть с половиной часов ужасно хочется в туалет, причём с каждым часом в шесть с половиной раз ужаснее, чем за час до этого. Ещё немного и терпение Качмарека могло лопнуть синхронно с мочевым пузырём. Сложившееся положение усугублял тот факт, что канализацией в их доме пользовались исключительно для того, чтобы контрабандой отправлять в Германию фирменный виски дедушки Ежи, а ходить на улицу в Быдгоще было не только холодно, но и страшно.
Влодьзимеж достал из кармана старой немецкой шинели керосиновый фонарь, блокнот с ликом Л.И. Брежнева на обложке и огрызок карандаша, украденный на прошлой неделе из косметички большегрудой пани Плужек, и приступил к разработке предстоящей операции.
Первым пунктом Качмарек обозначил самую, что ни на есть тяжёлую часть плана – извлечение себя любимого из импровизированной родителями кровати. Чему препятствовали высота её стенок, низкий рост исполнителя и огромные размеры эсэсовца – прежнего обладателя качмарековской шинели.  Достаточно было подтянуться, навалиться тощим животиком на стенку и перекинуть тельце наружу на специально найденный на помойке матрац, но это срабатывало только летом, когда не было необходимости в злосчастной шинели. Сбросить с себя обузу также не представлялось возможным, по той простой причине, что чердак, на котором Качмареку приходилось коротать длинные зимние ночи, не был оборудован обогревателем. А из разбитого головой дедушки Ежи оконца дуло так, что доски на противоположной стороне чердака вырвало вместе с гвоздями и унесло в сторону Литвы ещё до рождения Влодьзимежа, за что впоследствии Влодьзимеж получил от папаши по шапке с изображением мёртвой головы на кокарде. И следовало также помнить, что во всей Польше не нашлось бы доски бывшей хотя бы на грамм легче Качмарека. Влодьзимеж встал в полный рост, собрал в кулаки длинную полу шинели и вышвырнул её за пределы кровати. Тяжёлый низ шинели не нашёл ничего разумнее, чем потащить за собой всё остальное, включая Влодьзимежа и через секунду парень лежал рядом с  матрацем и тосковал по блокноту с чётко расписанным планом, который он непредусмотрительно оставил на дне ящика-кровати.
Парень решил было не паниковать и прислушаться к собственной интуиции, но та подсказывала вернуться обратно в ящик и справить нужду в дальнем его углу. Качмарек подумал, что такой интуиции как у него и пани Плужек не пожелаешь и спустя мгновение запаниковал.
Не отдавая отчёта в собственных действиях он, гремя рёбрами на весь Быдгощ, скатился по лестнице на второй этаж, примерно тем же способом вскоре очутился на первом, после чего искусным аллюром поскакал на кухню. Именно там, между полкой со специями и холодильником на заржавленном гвоздике висела старенькая винтовка Мосина дедушки Ежи. Качмарек потянул костлявые ручонки к огнестрелу и тут же их одёрнул – а надо ли? Но через секунду до его полупрозрачного уха донесся волчий вой – сбежавшие год назад из приезжего зоопарка звери до сих пор околачивались на улицах города. А сбежавший синхронно с животными и вместе с бюджетными деньгами мэр решать проблему не особо-то и торопился.  В Быдгоще без винтовки никак и никому нельзя. Патронов не было, но Качмарека это мало заботило, ибо он с ранних лет руководствовался суворовским принципом: пуля – дура, штык – молодец. Хоть со штыком были те же проблемы, что и с патронами, Влодьзимежа это мало беспокоило. В первую очередь его волновала даже не собственная сохранность, а сохранность мочевого пузыря.
Оказавшись с винтовкой на улице, Качмарек огляделся по сторонам и отметил, что с прошлой недели в окрестностях его дома мало что изменилось: всё то же бескрайнее звёздное небо, всё те же убегающие ввысь тополя, всё те же вывески и дорожные знаки, всё тот же недоеденный койотами труп сторожа Петра Владека под стенами аптеки. Качмарек сделал лишь шаг вперёд в волнующую неизвестность, как откуда-то сзади до него донёсся с детства до боли знакомый шипяще-рычащий звук.
- Куда?!
Качмарек резко обернулся и сквозь затуманенный взор разглядел злобное, опухшее от водки лицо папаши. И без того слабые ножки мальчика подкосились и затряслись словно развешенные на верёвке трусы дедушки Ежи.
- В «Макдональдс». – Поспешил ответить Влодьзимеж и съёжился, ожидая удара.
Крепкая рука папаши схватила Качмарека за горло и затащила обратно в дом. Снова оказавшись в тепле, тельце Влодьзимежа тут же размякло, и тугая струя мочи оросила подкладку эсэсовской шинели. Грязь, лежавшая толстым слоем на паркете, размокла и вскоре, весь коридор напоминал смоленскую дорогу образца осени сорок первого года. 
- Только бы не заметил ничего. – Думал Качмарек, разглядывая копошащегося в кошельке отца. 
Отец достал десять злотых и протянул их сыну.
- Купишь мне чизбургер, а деду, на обратном пути, свежий номер «Сельской жизни».
А уже через минуту Качмарек шагал с винтовкой за плечом по быдгощским улицам и от всей души радовался тому, что его проблема так благополучно завершилось. Радовался, несмотря на лютую стужу, с каждой секундой становившийся всё громче волчий вой и мокрые портки, неприятно щипавшие юные бёдра.

Tweet