Несколько лет назад угораздило меня познакомиться с компанией метафизиков -  так они себя называли и пропагандировали единение с природой. Вроде не религиозные фанаты, но, слегка помешанные на этом деле.
В один прекрасный день,  уболтали пойти вместе с ними в полевой выход. Честно признаюсь  - в их  заумные теории я совершенно не верил, но любопытство взяло вверх. Все они хором уверяли, что там будет нечто...

Собирали  меня всем миром, так как требование  к снаряжению было категоричное -  никакой синтетики, электроники и прочих благ цивилизации – только натуральные материалы.

С обувью вопрос решился просто: нашёл я на антресоли свои, ни разу не надеванные, офицерские сапоги и белоснежные портянки.  Надо отметить, что такую обутку публика не только одобрила, но и позавидовала.

Затем долго щупали ткань на старых брюках от пиджачной пары и разглядывали белую рубашку времён развитого социализма. В принципе, тоже одобрили. Хотя, были скептики, подозревавшие наличие синтетической нитки. Как начинающему,  решили простить…

От общества пожертвовали мне три мешка, которые они почему-то называли джутовыми, хотя на самом деле были изготовлены из обычной мешковины. Сейчас такие мешки большая редкость – в основном из полипропиленой рогожки их стали делать.

Один мешок я использовал в качестве рюкзака. В углы положил по картошине, затянул их распущенным вдоль вафельным полотенцем, и получилось что-то вроде солдатского сидора. В другом мешке прорезал три дырки, для головы и рук,  и получилось подобие жилета.  Вместо пояса предложили использовать  кусок  обычного бинта.  А третий мешок должен был послужить в качестве спального. (Здесь я вздрогнул, впервые усомнившись в успехе этого предприятия, но опытные метафизики заверили меня, что всё будет нормально)

Остальное снаряжение  тоже  было не замысловато.  Топор, чугунный казанок в качестве посуды (никакого алюминия или нержавейки!)  и деревянная ложка. Нож –  шведский «Мора классик» с деревянной ручкой и завёрнутый в тряпицу (штатные пластиковые ножны нельзя!).  Его я достаточно удобно разместил за голенищем сапога. Из продуктов -  мука (в хэбэшном мешочке!), картошка и соль в тряпичном узелке.

Всё было по-серьёзному,  потому,  что если соблюсти условия естества,  то, со слов адептов метафизики, на третий день должно будет снизойти некое просветление, дающее «импульс жизни».  Ради этого самого «импульса» мне пришлось даже срезать пластмассовые пуговицы с брюк, закрепив их на себе с помощью  куска всё того же бинта.

В таком виде я постеснялся добираться до места старта общественным транспортом и упросил товарища подвезти меня на машине. Всю дорогу он многозначительно хмыкал и с трудом удерживался от смеха.  Я же сбивчиво пытался объяснить всё спасительным словом  - «реконструкция»…


*  *  *

На месте сбора меня ждало первое разочарование. Все  присутствующие  метафизики были  «цивильно» одеты! С нормальными рюкзаками, в кроссовках, и в приличных куртках. Я же, в белой рубахе навыпуск (чтобы прикрыть ширинку без пуговиц) и новеньких армейских сапогах, смотрелся среди них, мягко говоря, по идиотски. Хорошо ещё,  что  мешок не надел сверху….

- Меня что, разыграли?  -  обратился к одному из метафизиков.

- Да не, всё нормально, мы обычно в лесу переодеваемся. Тебя просто забыли предупредить об этом.

Я почувствовал себя обманутым. Загрустил, представив, что мне ещё  придётся  обратно в таком виде добираться до дома - без часов и мобильного телефона, с пригоршней  медных монет в кармане.

Между тем, предводитель  и духовный лидер метафизиков  по имени Борис (произносить надо  БОрис, ударение на букве «О») сказал, что ждём  опаздывающих ещё десять минут и стал озабоченно общаться с кем-то по сотовому телефону.  (У него были часы и  телефон!!! О, ужас!).

Когда через двадцать минут никто не пришел, мы тронулись в путь.

Я плёлся сзади с  дурацким сидором за плечами. Чугунный котелок весьма ощутимо давил в спину, хотя я и подложил под него запасной мешок и «жилет». Пройдя окраинные строения и поля, мы, по едва приметной тропинке, углубились  в лес.  Через некоторое временя, Борис остановился и скомандовал:

- Облачаемся!

Поскольку мне не было необходимости «облачатся»,  я присел и с любопытством стал наблюдать за метафизиками.

Всего нас было шестеро.
Худющий,  ботанического вида юноша-тинейджер, постоянно держал за руку  бледную, не менее тощую асексуальную  особу с всклокоченными жиденькими волосенками.  Оба в одинаковых очках в  массивной оправе, которую принято называть роговой.

Третьей была толстая  косолапая девица  весом далеко за сотню килограмм.

Ещё присутствовал щуплый долгоносый мужичонка неопределённого возраста со странным именем Евсей.

  Ну а о предводителе Борисе, я уже упоминал.

Не обращая внимания друг на друга, все начали сосредоточенно копаться в своих рюкзаках. На свет появились пресловутые «джутовые» мешки и самое разномастное тряпьё.

Не стесняясь, парочка тинейджеров  разделась до  одинаковых мешковатых трусов,  а затем натянула на себя грубовязанные  шерстяные свитера и джинсы с вырванными молниями и заклёпками.  Закреплялись они на  тощих  ботанических задах, разумеется,  с помощью бинтов.
По ходу, в этой компании бинты были самым популярным материалом на все случаи жизни. Я пожалел о том, что не догадался взять с собой пару штук.

Поймав мой взгляд, юноша, ткнув пальцем в свой свитер, похвастался:
- Сами вязали! Из натуральной овечьей шерсти!
Затем они уселись и стали наматывать на ноги диковинную обувь, состоящую из множества ремешков, кусков брезента и кожи.

Толстая девица целомудренно ушла в кусты и вскоре явилась оттуда в живописном балахоне с капюшоном, сшитом, по всей вероятности, из нескольких простыней. На ногах у неё остались обычные кроссовки.

-  Можно я пойду в них? – извиняюще спросила толстушка  у Бориса,
-  Когда приду на место, то сниму их и останусь босиком…

Борис промолчал, но состроил недовольную мину и величественно кивнул головой, давая понять, что разрешает,  хотя это в нарушение всех правил.

Евсей, который, как потом выяснилось, был правой рукой лидера, приоделся без всяких изысков, вроде меня: рубаха, жилет из мешковины, брюки с завязками из бинтиков и опорки – обычные кирзовые сапоги с отпоротыми голенищами.

А вот Борис расфрантился!
Не могу удержаться, чтобы не описать его,  пусть даже  немного злоупотребив  вниманием читателей.
Надо  отметить, был он  высоченным мужчиной, под два метра ростом,  лет  пятидесяти.  Несмотря на достаточно зрелый возраст, сохранил стройную фигуру и неплохую физическую форму. Длинные седые волосы были собраны на затылке каким-то экзотическим гребнем и дополнительно закреплены  узеньким кожаным ремешком,  проходящим через лоб. 
В сочетании с орлиным взглядом, кучерявой бородкой и хорошо подвешенным языком, вещающим про космос,  тонкие материи и эпическую карму, он производил неизгладимое впечатление.  Поневоле приходили в голову эпитеты,  типа:  «косая сажень в плечах» и «былинный богатырь».

Наряд Бориса состоял из великолепной рубахи-косоворотки, расшитой затейливым орнаментом и широких штанов из мелкого вельвета, явно пошитых на заказ. Натуральность материалов этого одеяния не вызывала ни малейшего сомнения. Завершала ансамбль  овчинная безрукавка, одетая мехом наружу и расписной пояс-кушак.

На ногах у нашего гуру, я, намётанным взглядом, сразу определил добротные, так называемые,  «курсантские»  яловые сапоги. В своё время, мне, в такой обуви, довелось немало походить и побегать. Ничего не скажешь -  правильные и добротные сапоги!  Пожалуй, самая лучшая обувь, существовавшая в советский период  в нашей армии. Кто знает, тот подтвердит мои слова.
Однако, микропористая подошва, полагающаяся этой обуви, была  зачем-то закрашена по ранту  охристой краской.
«Наверное, для того, чтобы на кожу походила» -  догадался я.

Да, ещё забыл упомянуть кучу всяких загадочных амулетов типа бронзовых подвесок-побрякушек,  медвежьих когтей и зубов неизвестных хищников, в изобилии развешенных на поясе, шее и в мочках ушей.

После переодевания, весь цивильный хабар сложили в несколько туристских гермоупаковок  и Борис, вместе со своим замом, утащили их в кусты  - прятать.

Наконец, в полном метафизическом облачении,  мы тронулись в путь. Впереди, как  и положено, бодро топал наш предводитель, а замыкал  строй его помощник.
Все остальные двигались произвольно.  «Весьма грамотно с туристской точки зрения!» – отметил я. 

Мои офицерские сапоги, предназначенные для парадов, скользили кожаными  подошвами по влажному грунту, и я с трудом сохранял равновесие. В одной лёгкой рубашке было немного зябко, а останавливаться, для того чтобы надеть мешок-жилет, я не хотел. Штаны, без пуговиц,  сползали вниз – наверное, растянулся слабо завязанный пояс-бинт. Мерзкий котёл, несмотря на все попытки  его переуложить,  упорно принимал в мешке единственное правильное, с его точки зрения, положение – острым краем в спину. Из-за всего этого, я  чувствовал себя не совсем в своей тарелке, не смотря на то, что считал себя достаточно опытным путешественником. Нелепое снаряжение,  странные спутники  и удивительные задачи, стоящие перед  нами, начинали пугать...

А  погода явно портилась. Небо затянуло тучами и, временами,  начинал накрапывать дождик…

                                *  *  *

Признаться, я был удивлён,  насколько все мы привыкли к благам цивилизации.  Взять,  к примеру, обыденный и привычный всем бытовой прибор  -  наручные часы. Машинально взглянули на них, автоматически  зафиксировали в мозгу текущее время и всё! А вот попробуйте обойтись без них…

Чувство времени у современного человека атрофировалось напрочь.
Мне казалось, что мы уже целую вечность плётёмся по каким-то полям, перелескам, унылым берёзовым рощам и ельникам.  Из-за сплошных тёмных и мрачных туч, сочащихся мелкой водяной  взвесью, создавалось впечатление, что уже давным-давно наступил вечер. Мы реально потерялись во времени!  Сколько прошло часов с момента выхода, не знал даже наш гуру – методика определения по солнцу или звёздам не работала по причине отсутствия оных.

Между тем, погода ухудшалась. Дождь моросил уже беспрестанно. Вся одежда медленно,  но неотвратимо намокала.  По совету Бориса мы достали запасные мешки, в которых собирались спать, распороли их по боковому шву и накинули на голову в виде кульков. Наш командир уверял, что в стародавние времена народ только так спасался от дождя. Возможно, у них мешки были какие-то другие, только нас, от влаги, это спасло ненадолго. Холодные струйки сначала  концентрировались на плечах, потом  потекли вдоль спины и вскоре неотвратимо проникли в единственное тёплое и сухое место - между ног.

От этого  настроение резко ухудшилось,  а мрачные предчувствия усилились.
Я, в очередной раз, мысленно обругал себя за то, что ввязался в эту авантюру. Ладно было, если бы верил во всю эту метафизическую ахинею, а то ведь чисто из любопытства попёрся… 

Хуже всего приходилось толстушке. Длинный подол её балахона вывалялся в грязи и волочился за ней наподобие хвоста ящерицы. Мокрая ткань сделалась полупрозрачной и  рельефно облепила все её необъятные формы.  Мне даже удалось разглядеть, что никакого нижнего белья на ней не наблюдалось. Наверное,  бедняжке не удалось найти трусов подходящего размера  из натуральных материалов.

Неожиданно, при форсировании большой лужи, узел рюкзака-сидора, принадлежащий толстушке и затянутый неумелой женской рукой, распустился в самый неподходящий момент. Мешок мгновенно опрокинулся горловиной вниз и  все  жалкие пожитки, словно по команде, вывалились в грязь. Картофельные клубни,  какие-то мотки ниток, тряпочки, мешочки, берестяные коробочки, фенечки-амулетики,  церковные свечи,  большая  фарфоровая кастрюля и увесистый кухонный топорик,  живописным натюрмортом разлетелись по кругу.  Часть вещичек игриво колыхалась на  грязно-коричневых волнах посреди лужи.  Эта картина оказалась последней каплей терпения, и толстушка  пискляво разрыдалась. 

От звуков  плача наша маленькая колонна остановилась. Все бросились  на помощь  и стали собирать рассыпанные вещи. Я с изумлением нашёл среди рассыпанного барахла упаковку презервативов, но хозяйка резво выхватила её и мгновенно где-то спрятала.  Всё произошло так быстро,  что никто не заметил наличия этой крамольной  контрабанды. 

Но, когда обнаружилось,  что антикварная кастрюля при падении раскололась пополам, звуки плача усилились в несколько раз, тональность их стала более басовитой и толстуха, в истерике, рухнула  на мокрую траву.  Всё её огромное тело сотрясалось и вибрировало от рыданий.  Я подумал, что издали  она  похожа на маленький дирижабль потерпевший аварию, но это сравнение совсем не развеселило меня.

Мы  топтались на месте, не зная, что делать.
Естественно, все взоры устремились на командира.
Мне почему-то показалось, что сейчас он должен отдать приказ тащить волоком дирижаблеподобную  метафизичку.

Однако, Борис строго посмотрел на небо, покрытое беспросветными тучами, зачем-то послюнил палец и многозначительно помахал им в воздухе.  После этой манипуляции, он странным взглядом осмотрел всех, словно впервые видел, и изрёк:

- Будем останавливаться на ночлег!

Все облегчённо вздохнули – тащится неизвестно куда, по раскисшей  тропе, никому  не хотелось.  Рыдания толстушки стали затихать, а колебания её тела заметно уменьшили свою амплитуду.

Место  для стоянки облюбовали совсем рядом, на небольшой прогалине среди деревьев. Борис срезал пару тонких разветвленных прутиков и, держа их перед собой на вытянутых руках, мелкими шажками  обошёл  всю полянку по кругу. Затем задрал голову вверх, приставил ладони ко рту  в виде рупора, и зычно прокричал  в небеса невразумительный набор гортанных звуков.

Все с благоговением наблюдали за ним. Даже  толстушка затихла и  подняла голову.

Между тем, Борис уже отдавал распоряжения:

- Вот здесь построим шалаш, а тут я разведу костёр!

Костёр! Признаюсь, я ждал этого момента с волнением. Ни зажигалок, ни спичек брать с собой  не разрешалось. В вопросе добычи огня мы всецело полагались на нашего гуру.

- Прошлый раз увеличительным стеклом  от солнца разжигали. Всё просто было... – ни к кому не обращаясь,  задумчиво пробормотал юноша-ботаник, стоящий рядом.

Чувствуя на себе всеобщее внимание, наш предводитель священнодействовал. С ужимками соскребал клочки мха с жиденьких елочек, зачем-то нюхал их и даже пробовал на вкус. С  заунывным пением ломал сухие ветки и  срезал кору с берёзок. Становился на колени,  бил земные поклоны  и что-то копал среди корней деревьев. 

Скажу честно – он был хорош! Красава! В своём экзотическом одеянии,  на фоне сумрачного пейзажа, со своими песнями и приплясыванием, Борис напоминал  какого-то сказочного персонажа. Этакая помесь деревенского колдуна и добра-молодца…
Несмотря на усталость и скверную погоду,  я  поневоле залюбовался им.
Ну а про других метафизиков и говорить нечего – затаив дыхание, с горящими глазами, они фанатично смотрели на своего кумира.

В финале этого спектакля, гуру извлёк из своего мешка камень с кулак величиной, в котором  я сразу узнал одну из разновидностей халцедона, и ржавый металлический брусок на  деревянной ручке. При детальном рассмотрении,  брусок оказался  обычным напильником, с которого зачем-то сточили всю насечку.

Театрально подняв эти предметы  над головой,  Борис саданул напильником по камню.  Вылетевший сноп ярких искр вырвал из груди всех присутствующих единодушный вздох восхищения.

Да, артистом, наш гуру, был незаурядным!  Ничего не скажешь – умел увлечь публику и создать неизгладимое впечатление!

Вдоволь напускав искры во все стороны, Борис стал на колени, низко наклонился, накрылся  с головой мешком, и стал колотить по камню над кучкой собранной растопки, состоящей изо мха, тонких стружек и бересты….


      *  *  *

Время тянулось томительно долго. Гуру, сидя под мешком, без устали колотил по кремню,  но пламя, вопреки утверждению классика марксизма-ленинизма, не спешило возгораться из искр.

Пауза затягивалась…
Всем почти одновременно стало холодно  и мы с тоской  начали переглядываться.

Борис выглянул из-под мешка:

-Ну что стоите? Идите шалаш строить! Евсей, ты отвечаешь за укрытие!

- Есть отвечать за укрытие! – по-военному кратко ответил помощник командира,
- Всем следовать за мной!

Заражённые его боевой бравостью, мы достали топоры (надо сказать,  они оказались  почти у всех)  и резво разбежались заготавливать еловый лапник.
Толстушка,  в грязно-белом балахоне, с капюшоном на голове, воинственно размахивала кухонным топориком и смотрелась очень зловеще.
Я, ни к месту, вспомнил, что у неё где-то на теле заныканы презервативы, и мне отчего-то стало жутковато.

Без малейших угрызений  совести и даже без молитв, метафизики споро валили  ели, тащили их к стоянке и старательно обрубали все ветки. Дело спорилось. Не знаю, за какой период времени, но весьма быстро мы заготовили огромную кучу елового лапника.

Евсей,  тем временем, тщательно вымерил шагами место под шалаш и  успел поставить  подобие двускатного каркаса из срубленных живых берёзок.

По всему чувствовалось, что такими варварскими  вырубками наши метафизики занимаются не впервые. Опыт у них был…

Не обошлось и без конфуза. Поперечные жерди каркаса привязали бинтами. Когда стали накладывать на них лапник, в виде скатов крыши, они оборвались под нагрузкой. Половина шалаша рухнула!    Момент был критический. Все строители замерли...

Евсей, коротко выругавшись, достал из мешка настоящее мочало  (или, может быть, это было лыко, я точно не знаю) и сноровисто  привязал им жерди в потенциально проблемных местах.  Строительство  вновь закипело.

Борис, тем временем, без устали копошился под мешком.  Он успел ещё два раза обежать окрестности в поисках сухой растопки, но уже без всяких ужимок и выкрутасов. Удары кресалом по кремню то затихали,  то возобновлялись с новой силой…

                                              *  *  *

Неожиданно  резко стемнело. Такой жуткой темноты я, наверное, никогда не видел. Надеюсь, что и не увижу. Я специально закрывал глаза - результат был одинаковый: что с закрытыми глазами, что с открытыми -  всё равно ничего не видно!
К такой тьме больше всего подходят эпитеты: «кромешная» и «могильная».  Причём последний, из-за сырости и холода, был по ощущениям  гораздо ближе…

  Закончили строить  шалаш, практически,  на ощупь.  Забравшись вовнутрь,  расположились на  куче мокрого лапника. Теплее внутри не было. От дождя шалаш тоже не защищал -  капало во всех местах. Ну, может быть, чуть меньше чем снаружи.

Все молчали. Было  холодно и тоскливо. Борис по-прежнему колотил по камню, озаряемый всполохами искр. Иногда слышался вскрик,  как от боли,  и громкий мат. Надо  отметить, матерился  он витиевато, не без фантазии,  и весьма профессионально  -  как какой-нибудь грузчик или слесарь.
  «Это он, наверное, в темноте себе по пальцам  напильником попадает!» -  догадался я, и мне стало жалко гуру:  «Наверное, только метафизическая  гордость не позволяла ему бросить это безнадёжное дело».

А положение, в принципе,  было критическое.
Ночёвка под дождём, без огня и нормальной одежды, могла окончиться плачевно,  а 
возвратиться назад, в такой  темноте, нереально.

Нас мог бы спасти костёр, но как его разжечь в наших условиях,  я не представлял.  Кремень и кресало,  бывшие у Бориса, не помогли. Сооружать  лук и деревянное  сверло для добычи огня (самый известный и популярный способ), в темноте и сырости нереально. 

Навскидку я мог назвать не менее десятка различных способов добычи огня, подсмотренных на «Ютюбе», но ни один из них не подходил к данной ситуации. А если честно признаться, то,  на практике, лично я владел только одной методикой разжигания  - зажигалкой или спичками. Как, впрочем, и большинство из нас…
«Нда, влипли…»  - подумал я.

                                        *  *  *

Сколько прошло времени, неизвестно.
Борис продолжал стучать, но уже не так задорно и часто.
Я окликнул его:
- БОрис! Наверное, нам уже не надо огня. Идите к нам в шалаш!

Он словно ждал моего приглашения и не замедлил явиться. Тщательно ощупал  в темноте ноги всех лежащих и нагло завалился прямо в середину. Все слегка раздвинулись, давая ему место. Толстушка, лежавшая рядом со мной на некотором расстоянии, подкатилась вплотную.

«Повезло!» – воскликнут сейчас некоторые читатели:  «Так вот как удалось автору выжить  - его  толстушка согрела!»

А вот и нет! Ошибаетесь!
Я действительно положил руку на пышное тело (да пусть простит меня моя жена!)  и попытался прижаться. Ощущения были такие, словно я  обнял огромную, холодную и мокрую рыбину. Только гораздо мягче, но от этого ни грамма не теплее!  Толстушка была холодная как лёд! Я даже испугался поначалу,  подумав, что она умерла. Однако, нет! Она  исправно дышала и даже слегка шевельнулась  – положила  ладошку на мою руку. Временами по ней прокатывалась дрожь, и она норовила плотнее прижаться ко мне.
«Делаа…» -  подумал я:  « Холоднющаааяяяя…Вот так можно и околеть рядом с этой дамой...» 
Мне ничего не оставалось, как вместе с толстушкой  укрыться двумя мешками (чтобы освободить ещё один мешок,  я всё своё барахло вывалил в кусты  рядом с шалашом) и, дрожа вместе с ней в унисон, пытаться как-то согреться…

А гуру,  между тем, закатил пространную лекцию, смысл которой свёлся к тому, что огонь нам, в принципе, не нужен, и, если бы он  сильно захотел, то обязательно получил бы его. Типа,  это он нам такое испытание без костра устроил.

« Вот мудак!» - подумал я, но оглашать  свой вывод не стал.

Далее, в своем выступлении, Борис связал напрямую космические силы, дождь и  плохую растопку  с ненатуральными кроссовками на ногах некоторых метафизиков.

Толстушку от этих слов словно подбросило:

- А сами-то вы в сапогах на резиновой подошве ходите! И  Евсей ваш тоже! – истерично заверещала  она:

- Если я простужусь и умру, вы будете виноваты, вы, вы… Я всё маме расскажу!

Последний довод, похоже, испугал главного метафизика  и  он велеречиво стал вещать про твёрдость духа, которая должна поддерживать слабое тело и совсем не важно в какой обуви это тело находится, так как  обувь соприкасается с землёй – субстанцией низменной и отчасти греховной…
«Вот ведь как ловко подвёл, гад! Свои сапоги на микропоре оправдывает!» - восхитился я изворотливостью гуру и подумал,  что ему должно быть тепло в середине, в роскошном меховом жилете да под тремя мешками.

Под эти речи, я, похоже, слегка задремал и впал в некое забытьё...

Проснулся от жуткого холода. Меня,  что называется, «бил колтун»! Я впервые понял, что означает это просторечивое выражение.  Оно совсем не образное! Именно так и было!
  Нет, я не дрожал от холода. Я дико сотрясался, причём амплитуда моих колебаний была не менее пять сантиметров, а местами ещё больше!

Рядом сладко посапывала толстушка,  изредка мелко трясясь во сне. Её холодное тело ни на градус не стало теплее! Похоже на то,  что это особенность всех толстяков – под  солидным слоем жира они не сильно мёрзнут, а вот поверхностная температура их тела достаточно низкая.  Наверное, как у  тюленей!

Мне не оставалось ничего другого, как выползти из шалаша и заставить себя делать комплекс согревающих упражнений. Этому я научился ещё в молодости, в лыжных походах. Для согревания надо изо всех сил махать руками и ногами, а потом ещё бешено вращать туловищем. Причём, обязательно надо выполнять сильно и резко – только при этом условии можно реально согреться и не загнуться от переохлаждения.

Вместе со мной выползла парочка трясущихся ботаников. Судьба распорядилась положить их  с другого края шалаша и мёрзли, бедолаги, не менее отчаянно чем я. Быстренько поняв смысл упражнений для согревания, они последовали моему примеру. 

Мы  как-то притерпелись к холоду и сырости, и  даже, вроде бы, стали меньше их ощущать. Согревшись, лезли на своё место и недолго дремали. Проснувшись от холода, снова делали упражнения и снова на своё место…. Утомительно, конечно, но другого-то выхода не было!  И так всю ночь, пока не забрезжил мутный рассвет…

                                       
                                                *  *  *

Едва начало светать и окружающие предметы приобрели смутные очертания, все уже были на ногах.
Вопрос что делать дальше,  даже не обсуждался – только назад!  И, чем скорее, тем лучше!

Невыспавшиеся ботаники были хмуры и сосредоточены.
Лучше всех провела ночь толстушка – выглядела она даже слегка посвежевшей. Я невольно позавидовал ей. Благополучно проспать ночь в одном мокром балахоне на голое тело не каждому удаётся. Что ни говори, а слой жира даёт определенные преимущества.

Гуру был слегка помят, мокрый наряд потерял свой лоск, меховой жилет висел сосульками, но выглядел он, в целом, достаточно прилично и бодро. Только несколько забинтованных пальцев на левой руке  слегка портили впечатление.

А вот Евсею было совсем худо. Его скрутил жесточайший приступ радикулита. Беднягу с трудом извлекли из шалаша и поставили на ноги. Выпрямиться он совершенно не мог, поэтому, постанывая и качаясь, согнулся в пояснице  и принял форму буквы «Г». Больше всего меня удивило, что между палочками этой буквы был идеальный прямой угол! По всем законам физики человек не мог в такой позе сохранять равновесие, но Евсею это каким-то чудом удавалось.

Не мешкая, мы выступили в путь. Свой топор я вчера потерял где-то в темноте и не стал искать его. Пусть пропадает!  Картошку и размокшую муку оставил лежать в кустах. Туда же зашвырнул мокрый мешок-сидор. Пошёл только с казаном в руках, так как он один представлял для меня ценность  - в нём на даче плов готовлю. Все остальные метафизики тоже последовали моему примеру и шли налегке. Одна толстушка  повесила за плечи свой сидор.

«Наверное, презервативы жалко выкинуть…» – мысленно ухмыльнулся я.

Наша процессия представляла удивительнейшую картину.

Впереди, походкой библейского пророка, степенно шагал Борис. Следом, два юных босоногих ботаника вели согнутого и жалостно стонущего Евсея. Босоногие они были потому, что их средневековая обувь не выдержала испытаний. Куски кожи и брезента упорно разматывались и слетали у них с ног через каждые сто метров.
Опорки Евсея  постоянно вязли  в мокрой глине и тоже сваливались. Наклониться, чтобы обуть их, он не мог. Ботаникам надоело ковыряться в грязи, спасая  опорки,  и вскоре  несчастного Евсея  уже вели босиком.

Живописное шествие метафизиков замыкали  я и толстушка. Это необъятное существо словно приобрело второе дыхание – она что-то напевала на ходу, искоса бросала  на меня загадочные взгляды  и даже иногда пыталась подпрыгнуть в подобии танцевальных па. В добротных кроссовках это было не сложно делать. Думаю, излишне говорить о том, что грациозность всех этих телодвижений напоминала передвижения бегемотихи по жаркой африканской саванне. Это я по  каналу «Дискавери» видел, как  они там ходят…
.
Обратный путь оказался значительно быстрее. Мы опомниться не успели, как уже были на том месте, где прятали одежду. Переодевшись в сухое,  все  сразу повеселели. Гнетущего настроения как ни бывало!
У кого-то оказалось минералка с бутербродами,  и  мы с большим аппетитом перекусили. Ведь почти сутки были без пищи и воды!

Евсея переодевать не стали. Накинули только на его согнутую спину куртку и прямо на грязные ноги обули кроссовки.

Спустя 15 минут мы уже были на остановке автобуса, а ещё через 15  минут весёлой гурьбой ехали домой.  Толстуха успела накраситься и одолевала меня томными взглядами, которые я старательно не замечал.
Наше выживание  вдруг  стало казаться  весёлым и забавным приключением.  Борис снова вошёл в роль спасителя человечества и развлекал всех анекдотами на метафизическую тематику.  Даже  Евсей  повеселел,  разогнулся градусов на пятнадцать и изредка улыбался…

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Несколько месяцев спустя, я случайно столкнулся на улице с тем самым юношей-ботаником. Не смотря на то, что почти не были знакомы, встретились мы как старые и добрые друзья. Ничто так не сплачивает людей,  как совместные злоключения!

После традиционных вопросов про жизнь и здоровье, я осторожно поинтересовался, продолжает ли он увлекаться метафизикой. Оказалось, что после того памятного похода Борис отрёкся от всех и даже расстался с преданным Евсеем. Набрал новую группу и планирует построить экопоселение. Говорят, разрешил пользоваться ненатуральными подошвами на обуви и брать с собой спички. В обиход у них вошли брезентовые рюкзаки,  палатки  и  ватные спальники.

- Ну а чем ты сейчас занимаешься? -  спросил я у парня.
- Да вот, - засмущался он,
- Мы с подругой в школу выживания записались. Тоже интересно!

Tweet