Утро. Субботнее ленивое. Девять. Девчонки спят. У меня масса дел, – именинный стол на мне. Начнем.
    Сперва самое хлопотное. Но вкусное! Две курицы. Гостей девять. Будем фаршировать. Курей, ясен хер.
  А делается так. Курицу надо раздеть в прямом смысле – снять с нее платьишко  чулком – не распарывая – да-да, возможно, но не проще, чем в командировке с прекрасной незнакомки в своем однокуешном, а гости до одиннадцати,  а она: «Нет-нет, только чай, да и пора уже…», но тоже  пиздося неспроста, а командировочное уже закрыто, и в четыре ноль-ноль жестокий  паровоз, но очень нужно, так что и лаской и смехом, но погрубее, – они это любят.
    После получаса хуйпизда, имеем не туго обтянутые кожей неряшливые дырки,  которые  терпеливо  штопаем (не обверложивая!). Не забыть одну оставить. Зачем? В этом вся и шутка, как  говаривал тов. Сталин,  подписывая смертные  бывшим  соратникам. 
  Понервничал. Выпил кофе с коньячком. Кофе правда еще вчера кончился, но не беда…

  Десять ноль пять. Нож. Острый. Срезаем весь мякиш с тел. Смачно пропускаем с черносливом, беконом, грецким орехом, травой-кинзой, чесноком и луком сквозь мясорубку. Пижжу – «через» конечно – то есть, крутим блядь ручку до агрегатного «фарш».
    Соль перец, щчепотка аккуратности при наполнении  птичьего костюма  – должна выйти огромная такая котлета.
    Пижжу – две котлеты. Девять гостей, две котлеты, – арихметика, – в самый раз, и себе на завтра чуть - чуть,  патамушта  назавтра  вкуснее – все знают? Если конечно останется, то утром, и холодным. 

    Почти одиннадцать. Жена зевая понесла вылить горшок именинницы.  Зашла поцеловать  и … ушла досыпать со словами: «Салатики попозже помогу нарезать. А так, –курицов  им хватит….»
  Вот умеешь ты  разрядить атмосферу праздника. Помнишь тогда в ЗАГСе, на вопрос готовы ли взять, разделить, в горе и пичали, бла-бла, ты ответила: «А хули остается, когда мне уже тридц…, то есть я его люблю!» Твои ржали,  а мои хотели забрать меня назад.
    Пеппилота блядь, какие салатики?! О чем ты? Девять, – из них лишь  трое мужчин, включая меня, Толика, который до восьми  только закусывает, а потом похрапывает  в спальне  и  зразов  не просит?
    Ну еще Петро, – но тут мужик знает за чем пришел – торт. Ему шесть и он его четко уберёт.
  Салатики блядь… Шесть худых и наоборот, красивых и не очень  женщин,  с разным образованием, судьбой, заебами,  соберутся по поводу именин нашей крошки? Ууй (улыбаюсь как Манилов, что значит «ХУЙ!»).
    То есть, – они убьют вечер, который могли бы провести в дискотеке, или постельной долбежке, или просто отсыпаясь? Отсыпаясь, слышишь ты, соня вафельная! Не смеши! Жрать, – вот  их миссия  сегодня!
  Диета, говоришь ты. Ха-ха! (смеюсь как насмешливая гиена, схваченная за жопу  капканом).
  Диета это бред (не хлеб, если чё) домашнего употребления, – мир так устроен, что в гостях  женщина  жреть и не жирееть,  а просит  добавки, а  еще  завернуть торт  ребенку. Ребенок  утрецца  за тот торт почище нашей  славной сборной. Да ты сама такая. Иди  нахуй,  не  отвлекай, рыба  мая! Видишь у меня нож, и я порывист?
    Итак, рыба…
    Рыба… Хули, – надо обмыть и просушить ломоть слабосоленой – готова уже. Обмываю.
    А делалась так. Магазин, форель, три пятьсот, охлажденная. Глазки чистые, без ресниц, запах едва-едва и приятно, нажимаешь палец, а она как кнопка или жопа милой  – сексуально пружинит – свежесть уровень один.  Жабры как жабры – нормальные, – с двух сторон, на щеках. Короче без мутаций, как пугают.
    Выпиливаем ломоть из середки, половиним по хребту, кость долой, шкурку оставляем. Под холодной. Полотенчиком просушить. Густо-густо морской солью,  ломти складываем валетом, в пакет,  и туда же писят-семьсят коньячку, виски или водки. Холодильник, груз, ручки вымыл,  и себе писят того же  – молодец, заслужил, – въеби.
    «Она хочет кашу, – говоришь ты, входя на кухню в одиннадцать. – Только такую, как варишь ты». 
    Варю, – а кому ж еще? У вас девочки сегодня много дел – достать скатерть, придумать как  развлечь гостей  и  чем поплоше, но «ничётак»  застелить диван, спрятать фотографии с Греции, когда ты неожиданно забюллетенила на десять дней в России,  наконец помыть головы  и  сломать  квест «придумай  что надеть». 
  Ай, какая рыба! Алкоголь вытянул влагу, и филе уплотнилось и приобрело насыщенный цвет, и вкус стал определеннее.
  Нож нужен длинный и острый. Нахуй? Следи за руками, как говорил хитрый Акопян отец,  – плоскость лезвия почти горизонтальна, никаких туда-сюда – спокойно, – вы ж мужчина – дрочить  пачотно к месту и  ко времени.
    Тянем лезвие к себе, – оно длинное,  рыбец легко пластается  лепестками, – жир затаился в них, а на блюде в тепле рыбка начнет потеть. Выкладываем в легкий нахлест – не веерим! Слегка внахлест, – будьте блядь хитрей –  подрезать придется весь вечер. А себе на утро тоже  чего-то хочется положить на масло и поместить на хлеб.


  Фарш - курей смазал оливковым, убрал в холод.
  Теперь фурнитура – салат. Не тот с которым мне поможет жена. Это салат, кого надо салат, – мой блядь! Тот, рецепт которого охая будут спрашивать твои подружайки,  ожидая  пока доходит  курица в печи,– ах какой аромат течет в комнату. Чей-то померанский шпиц сидит  перед духовкой  и скулит в стекло.
    Одиннадцать двадцать. А, да что ж это я! Клюковка моя. Отцедить и в холод. В трехлитровой банке бурда бурдой – ягода давленая плещется. Купажу скажете колхозного? Смеюсь (заразительно, как Мальвина с голубыми волосами из кино. Если чё, – это девочка, волосы на голове, а фильм семсят пятого. Посмотрите, – добрая сказка, – не ебаное фэнтази).
    Надо лишь процедить через марлю и вечером Клюковка затмит французский пятилетний коньяк. Затмит говорю! А делалась-то – вчера. Знаю-знаю, –  настояться де недели две, а то и месяц, ферментация хуетация.  Фпизду науку!
    А делалось так. Дробленая клюква заливается в банке доброй водкой. Добавляется чуточку сахара. Ставится в тепло и темно.  Подходишь, взбалтываешь, пресся, отставляешь. Взбалтываешь, пресся, отставляешь. И так, пока терпения хватит. Мой рекорд – сутки. А больше и незачем. Вот ей богу! – ибо нектар и через десять часов.
  Вот – отцедил – цвет огонь, в графин хрустальный, и в холодильник. Господи, да как откроешь дверку, да свет зажжется, – мурашки сука, а в ушах «ой мороз-мороз» – стоит, рдеет – ну звезда  кремлевская! А как на стол поставишь, хрусталь затуманится –  кровь горит во льду.
  А вкус! – штабелер блядь. Баб хорошо укладывать. Водку оне жеманяццо, а клюв смочить хочется бабенке, тут ты ей графинчик и выставь. Что это? Ликер мадам, «Улыбка девственницы».  Шутите? Истинная, правда. Ну ей понятно и название лестно и  отступать не с пизд…руки. Водкой и не пахнет, в рот так и прыгает.  Вкусная, да полная на букет, как молодая  пизденка со всеми прилагающимися  ноками карамельного  послевкусия!

    Что ж вам на закуску? Не все ж форель трескать, бабоньки. Язык свиной отварной. Тут неебацца хитростей, как на войне. Да как сварить, да с чем подать. Ох. Уже двенадцать.
    Ты заходишь и спрашиваешь: «Компоту просит. Есть?» Всегда есть. И ты попей. А ей подогрей, – холодный. Сам подогреваю  и кличу «Забери».
      Свиных  два  языка. Охлажденных. Большая кастрюля. Язык в холодную воду. Даем неспешно закипеть и  убавляем, чтобы едва булькало. Часа  два. Туда морковка, перец, лаврушка, лучок-чесночок. Готов, – сразу в ледяную воду и шкурка сама пойдет. Даем остыть при комнатной, а потом в холодильник. Там он подлец озябнет, уплотницца и слезки прозрачные пустит  у жирноватого  основания.  Готов голубчик.
  Тогда режь его наискось. Не толсто и не тонко – чтобы когда поддел вилкой снизу, он не свисал, а бодрячком. Почему снизу, а не проткнув?  А вот почему – два судочка. В одном хрен сливошный, в другом черничное варенье – дорогое, – ягодка к ягодке.
  Подложи на ломтик языка того да другого. Налей Клюковки. Пей и закусывай.  Ну надо же! Это кто ж так придумал?!  Ууу! И по второй тут же.
  Вот уже и второй час. В пять гости. Едва - едва успеваю. Рис, да морковка, да яички сварились.  Ну а форели кусок, в  посоленном кипятке, да с пучком укропа – пять минут.
  А девки уже искупались – полотенца на голове. Ходят туда-сюда, так и норовят чего урвать со стола. «Ну кусочничать! Всем есть борщ! Это приказ!». Борща им подогрел и за салат.
  На широкое блюдо слой риса, промазываем майонезом. Но не жадно. Потом измельченная отварная форель, сверьху  рубленый лучок. Промазываем. Рубленое яичко, сверху подтрусим тертого сырку, промажем, посыплем щедро шинкованным  яблоком, укроем вареной тертой морковкой  и промажем уверенно. И самое важное –  веточку укропа – пиздык. Вертикально! 
  Вечером, бабы спросят в который раз, как называется. Я  им честно: «Пиздатый». Ржут блядь, и хуярят.
  Что-то я устал…
  В холодильник. Клюковка… мерцает зараза. Писят не помешает, для поддержки сил. Прям у холодильника налил, внутрь залез – ломтик форели отпили и закусил. Повторил, и сел на стул – какая-то блядь лень ленивая навалилась.
    Второй час. Ты влетаешь в  бигудях, с расческой  и  горшком  в  руках и спрашиваешь: «Что лучше одеть? Или  по - домашнему?»
  – Ты конечно что-нибудь накинь, но давай по-домашнему, – без каблуков, ладно? А то  буду ниже тебя, а  ведь  стол  готовил  я.
«Сейчас что-то выберу и приду на помощь…»
  Пришла на финишной. Оливье.
«Давай помогу, – говорит. – Только ты лук порежь, а то глаза накрасила,  и картошку – я не люблю, – она тянется и прилипает. И соленый огурец, я его не люблю трогать…»
  – Иди, дорогая, – говорю ей, – тебе еще ногти красить и красоту наводить. В следующем году ты будешь готовить…
  Эта история  повторяется  из года в год.
 
  Утро. Воскресное, в чем то грустное – завтра на работу.  Девять. Открываю холодильник – остатки блядь сладки! И клюковки осталось.  Включаю комп. Кра - со -та!

Tweet