Птенец выпал из гнезда. Он шел к земле не шибче осеннего, мокрого листа, - так был невесом. Я с легкостью проследил его полет.
Как таковой, птенец меня не интересовал, просто хотелось поближе разузнать, чем перебиваются в парке стаи голодного воронья. Что-то я не замечал, чтобы они выклевывали глаза горожанам или воровали из детских ручонок булки.
Я присел возле голого, красного комка, вздрагивающего и переваливающего слепую головку со стороны на сторону, - точь в точь мой дед, когда нагрузится и дремлет в кресле.
Едва я собрался покинуть несчастного и дать воронам подкрепиться, как услышал за спиной серебряный голосок, который без спроса забрался мне под рубашку, пробежал вдоль хребта, оставив россыпь мурашек.
- Бедненький, какой хорошенький!
Невольно усмехнувшись на «хорошенький» я обернулся, чтобы съязвить покрепче, да так и застыл с глупой ухмылкой. Разглядывая птенца, рядом со мною склонился ангел. Он заправил за прелестные уши русые пряди и опустился на округлые, розовые коленки. Синие глаза заволоклись слезами, алые губы подрагивали, - вот-вот и разрыдается.
Черт! Словно в траве распростерся умирающий рыцарь без страха и упрека, принц ее грез, а не отвратительный студенистый комок, утыканный облезлыми перьями.
- Он умрет. Вороны его съедят. Вы видели, где гнездо? – всхлипнул ангел.
- Да вон оно. - указал я на огромный дубовый сук, в развилке которого виднелось неряшливая травяная чашка, где и проживал несчастный.
- Его надо непременно вернуть!
Что мне оставалось? Я молча посадил пискнувшего птенца в нагрудный карман и полез на высоту десяти метров. Прохожие тыкали в меня пальцем и крутили у виска, а белки ошарашено взирали с соседних деревьев, видимо опасаясь за запас желудей на зиму.
Я панически боюсь высоты, но разве я мог обмануть эти глаза. Ангел смотрел снизу, молитвенно сцепив ладошки и отвел от меня беду. С трясущимися поджилками я соскочил на землю и представился.
Ее звали Юлечка! Вы представляете?! Она заканчивала институт, боготворила животных и писала этюды.
Опасаясь, что ублюдок опять шлепнется нам под ноги, я тут же предложил прогуляться.
- Нет, нет, что Вы! Я не могу!
Крепко же я огорчился: «Черт! Стоило так рисковать!», но сдержался: - Почему же?
- Вдруг он опять упадет! Надо посторожить немного. Я буду рада, если и Вы согласитесь.
Когда стемнело и проклятые вороны угомонились, я посадил Юлечку в автобус, помахал рукой и скуля кинулся в ближайшие кусты! Пять часов хороводов возле дуба, шутка ли!
------------------------------------
- Так вот, Владимир. – папа моей нареченной отставил тонкую чашку, штучного фарфора. – Дочь исключительно тонкое создание, нежное и преданное. Вы видели, как она любит животных.
Мамаша благосклонно помалкивала, едва прихлебывая травяной чай.
Дом и вправду кишел. Вся семья, включая абсолютно глухую бабку с певчими канарейками была помешана на зверье.
Я согласно кивал, а сердце сладко ныло: «Да разводи вы хоть гремучих змей и шипящих тараканов, я не отступлюсь!»
- Она нипочем не расстанется с питомцами. - раздельно произнес он пристукивая ладонью по дубовому подлокотнику. - Уж я-то знаю свою дочь. И если у Вас, всё кажется слажено, советую подумать, готовы ли Вы разделить ее увлечение?
Мамашина рука, несшая чашку к губам, дрогнула и выжидающе замерла.
Я соскреб всю патоку и елей с души и пустил с языка и из глаз: - Дражайший Павел Петрович, Мария Францевна. - доверительно и проникновенно начал я. - Разве не упоминал я, что со второго класса состоял секретарем кружка юннатов? Составил десятки гербариев, а на каникулах, доил коров в деревне у бабушки.
- Вот как?
- Да. Вот этими самыми руками дергал сись…, то есть сос…, то есть… - я в ужасе запнулся.
Мамаша в замешательстве звякнула чашкой о блюдце и поспешила на помощь: - Вымя, ты хоте…
- Ну разумеется! – воскликнул я, истово прижимая кулаки к груди. – Вымытыми руками! А как же иначе, - только чистыми, вымытыми руками.
Повисла неловкая пауза. Улыбаясь как истукан, я соображал, где прокололся.
- Кхе, кхе. – разрешил заминку папаша. - Одним словом, Владимир, насколько ты готов принять и разделить Юлечкины идеалы? Откровенно попрошу.
- Абсолютно готов! Разделяю совершенно! Я сам последовательный борец за принципы животновод…, жи… – я вновь запнулся, но немедля нашелся. – Животнолюбия!
- Достаточно! Я верю, дорогой Вы наш! Берите же сокровище! – поднялся он мне навстречу. Мы обнялись, и он даже утер глаза. - Совет да любовь! Юлечка будет Вам преданной женой в беде и радости! – он совсем расчувствовался. - Верьте, что бы не случилось: ампутация, паралич, она не бросит! Она и с кошкой не расстанется, а что уж про мужа-то говорить. Муж не кот. Ха-ха! - рассмеялся он. - Ну-с, а где Вы планируете жить молодой человек?
Мамаша утирала заблестевшие глазки.
Так Юлечка переехала в мой дом, а вместе с ней: два глупых волнистых попугая с запасом червей, кот с консервами, и собака с набором смердящих костей - грызунков.
Счастлив я был, - невыразимо! И хотя всегда питал отвращение к любой живности, с распростертыми объятьями принял оперенных и мохнатых членов новоиспеченной семьи.
----------------------------------
В первую нашу ночь, я засыпал в волшебном настроении.
Ну и пусть попугаи оглушительно бранятся на кухне, назло выкидывая из клетки все что удается протиснуть меж прутьев, пусть собака щелкает зубами выкусывая блох и поминутно скулит у кровати, а кот свернулся в головах и нервически обмахивает меня хвостом – сердится. Я люблю Вас звери, я люблю весь мир! Боже, за что мне такое счастье?!
Тут я вспомнил несчастного птенца и возблагодарил его что есть сил: «Милая птичка, будь счастлива, нарожай деток! Выкинь их из гнезда, - пусть все люди переженятся!»
Проснувшись разбитым, с ртом полным шерсти я взглянул на часы: «Так и есть, проспал!» Кинулся прочь из супружеского ложа и вместо тапок встал на что-то мягкое и теплое, как кошма.
Раздался адский вой, клацнув, сомкнулись на лодыжке зубы. Печалиться было некогда, прихрамывая кинулся из спальни: «Кофе! Срочно!»
Влетев на кухню, я немедля поскользнулся на каше из разбухшего помета и пшена и шлепнулся на пол, лягнув стол. С ужасным грохотом и звоном полетели в небытие ваза с цветами, старинная конфетница, подарочный кальян и треть коллекционного чайного сервиза. Попугаи восторженно верещали.
По батарее принялись колотить милейшие мои соседи.
«Чертово зверье! Но Юлечка же, Юлечка. Жена моя, любовь моя!» - стонал я бинтуя окровавленную лодыжку.
После утреннего коллапса, изжеванный псом ботинок был сущим пустяком.
Провожая, жена сонно улыбаясь успокаивала: - Не надо уколов, он не бешеный! Я люблю тебя, милый!
Если бы я знал, что это лишь начало…
Уже через пару дней почувствовал себя неважно. Анализы, больничные очереди, наконец, диагноз – орнитоз. Гнусные попугаи нарочно заразили меня, я был уверен. С осложнением на легкие я промучился без малого месяц.
Юлечка, мой нежный цветок, журила птах и запрещала разбрасывать помет и зерно. Они не вняли. И вот однажды, видимо одурманенный чашкой кофе с птичьими катышками, я оставил клетку открытой.
Боже мой, какие муки мы пережили. Каждый столб в районе был отмечен объявлением о пропаже волнистых по кличке «Поп» и «Угай» с обещанием щедрой награды. Сколько слез было пролито: «Они же, как дети. Кто их накормит, защитит кто?!»
Вознаграждение и вправду было весомым. Один юный мошенник купил в счет будущей награды пару попугаев и заявился с ними. Он справедливо рассчитывал остаться в солидном выигрыше. Я отвесил ему пинка и пригрозил милицией.
Едва оправившись от пернатой заразы, я стал часто и подолгу задерживаться в туалетной комнате. Нет, я не читал мировых авторов и не наслаждался сигарами через стенку от суеты, я не опустился до кроссвордов. Меня преследовали желудочные расстройства и симптомы язвенной болезни, которой у меня отродясь не было.
Теперь это был подарок от кота – лямблиоз. Таков был вердикт.
Возбудители с задорным, танцующим названием «лямблии», шутя наградили меня гастритом. Остаток жизни, я проведу всюду таская с собой таблетки и соблюдая диету.
Милейший доктор советовал избавиться от животных в силу моего слабого супротив их организма, но об этом нечего было и думать.
- Как отдать? Кому? Родителям? – жена в отчаянии заламывала руки. – Но они наши! Мы их приручили. Они как дети буду тосковать, неужели ты не понимаешь? Ну вспомни, вспомни Экзюпери наконец!
В глазах ее стояли слезы, подбородочек дрожал и морщился: - Милый, мы вылечим тебя! Мы купим лучшие лекарства, но не толкай меня на это! Умоляю. Ведь своего ребенка ты не отдашь моему папе? – она смотрела на меня такими глазами, что я сам заплакал.
«Ангел! Чистый ангел!» - упивался я нежностью к ней и ласково освободился из любимых объятий - пора было принимать порошки.
Когда подонок попытался протиснуться в холодильник, чтобы умыкнуть сосиски, я ему помог – распахнул дверку пошире и слегка подтолкнул, призывая быть смелее. Он взглянул на меня, - не шучу ли? и весь, целиком сиганул на полку, в гости к сосискам, к маслу, к рыбе - семге. Мне осталось только прикрыть дверку.
Заткнув уши, чтобы не слышать истошные вопли, я в ужасе кинулся на диван и накрывшись с головою принялся ждать возвращения Юлечки, ни жив, ни мертв. Переживет ли?
Когда под вечер Юлечка вошла с мольбертом, уставшая, я притворился спящим. Она погладила теплой, любимой ручкой мои волосы, нежно поцеловала в нос и пошла согреться чаем.
«Что я наделал, что наделал негодяй!» - отчаяние овладело мною.
Из кухни долетел нежный звон чашек и вдруг, раздался душераздирающий крик львицы, над растерзанным шакалами детенышем. В ту же секунду, оконные стекла, хрусталь в серванте, люстры, всё ответило жалобным стоном. С трясущимися руками, всхлипывая, я бросился к моей невыразимой, вечной любви. Я рыдал в милые колени, уверяя, что не заметил, как кот прошмыгнул внутрь.
Неделю держали траур. Поутру, в миску закладывалась толика корма, а в блюдце наливалось молоко. О нем скорбели, как об индийском божестве.
---------------------------------------
Едва сняли траур по опочившему грабителю сосисок, как эстафету приняла собака.
Недомогание терзало меня дней пять, точнее не помню. Я отлеживался дома, надеясь подняться на ноги без помощи осточертевшей медицины.
Тем утром было не то чтобы плохо, а томно, душно. Ноги сводило судорогой, и я решил непременно прогуляться, размяться едва станет полегче.
Убегая в институт, Юлечка укутала меня, оставила на тумбочке бутыль минеральной воды и сказала Дику так:
«Миленький Дик! – сказал она. – Папочке нездоровится, будь хорошим мальчиком. Веди себя тихо и не просись гулять! – и погрозила божественным своим пальчиком».
О, святая простота, золотое мое сердечко! Ну почему ты не осталась тогда со мною!
Едва захлопнулась дверь, я провалился в тяжелый сон. Проснулся от того, что кто-то стянул с меня одеяло и сосал мое лицо. Это слюнявая псина просилась гулять. С отвращением, я оттолкнул гадину. Она тут же принялась чавкать бессильно свесившейся с кровати рукой.
Тогда я заплакал: «Родная, милая моя, зачем ты обрекла меня на эти муки. Я умираю.»
И правда, все тело ломило, в глазах плавали и лопались разноцветные шары. Осушив всю бутылку щекочущей воды, я твердо решил, выгулять гадину и по возвращении вызвать врача.
Когда мы доползли до озера, где обыкновенно гуляли, любуясь выводками уточек, я подозвал мальчика-рыбака, тощего и жилистого как кузнечик, вручил ему сто рублей и любимую палку глупца Дика.
И сказал так: - Сынок, вот еще сто рублей и закинь эту палку в камыши на другом берегу. Мне не под силу. Идет?
- Без проблем! – ответил мальчишка и отработал на двести один рубль.
Собака бросилась в воду, а я к дому. Мы стремительно расходились в противоположных направлениях. Я бежал, пошатываясь и задыхаясь, останавливался передохнуть и смеялся от души над псом.
Когда я взбежал на крыльцо, эта гадина, перемазанная тиной как черт, положила у моих ног палку и вывесила победный флажок розового языка.
Мы поднялись в квартиру, я прошел в гостиную, лег на кушетку и впал в беспамятство.
Очнулся уже в белой палате. У изголовья Юлечка: «Лептоспироз… Откуда? Ты не пил сырой воды, милый?»
Тут же был доктор. Он поджал губы и процедил: - Я же говорил, нужно пристре…долой животных.
- Нельзя их бросать, они невинны! Мы же не бросаем детей! Мы отвечаем за тех, кого приручили. Верно? – жена лучезарно улыбалась мне.
- Да! – ответил я, и мы обнялись, а сам подумал: «Святая женщина! Если она так любит собак, то как же любит меня! Она меня нипочем не бросит! Буду терпеть.»
В день моего рождения жена увозила меня домой. Я ехал умирать, так мне казалось. Звериные хвори уже не отступят от меня, а Юлечка от своих идеалов. Кто-то победит?
Дома она усадила меня на диван, укутала и стала кормить кашей, сюсюкать. Я был почти счастлив. Только собака не давала покоя.
- Юлечка, а где Дик? У родителей?
- Ну, еще ложечку, сладкий мой!
- Юля…
- Разумеется нет! Он там соскучится и будет плакать.
- И?
Она отставила тарелку и хихикая убежала крича на ходу: - Милый, не хотела раньше вечера с подарком, но раз уж так!
Вернулась, и розовая и счастливая, трепетно вручила мне бархатную коробочку.
В недоумении я открыл, и обнаружил чудесные запонки с камушками.
- Это бриллианты! Милый, я люблю тебя!
Мы поцеловались.
- Ну что же ты не спросишь, где Дик?
- А я спрашиваю.
- Да вот же он! Вот! – она совала мне под нос запонки.
Видя мое замешательство, Юля затараторила: - О, это чудо, дорогой! Я такая умница! Убила двух зайцев, тьфу, тьфу, тьфу! – не найдя дерева постучала по пшеничной своей макушке. - И тебя спасла от хворей и Дика не предала! Это последняя мода – бриллианты из праха животных! Представляешь?! Дик здесь, с нами, только такой маленький, маленький! Правда, чудесно?
- Ты убила собаку? – только и мог я вымолвить. Мир с треском переворачивался в мозгу в эту самую секунду! Полюса и континенты менялись местами, Сахару засыпал снег, за рубль давали пятьдесят долларов, а в Пхеньяне проходил гей - парад.
- Ну что ты! Всего-то, - усыпили и сожгли.
Я боюсь своей жены. Слова ее папаши засели в мозгу: «Что бы не случилось, не бросит…»
Я проклял день, когда помешал милейшим воронам сожрать птенца!

Tweet