Несвежий шар аквариума, покрытый зелено-голубыми нитями водорослей, пах плесенью рыб. По-рабски послушный домашний питомец одним сонным глазом следил за вялым течением жизни внутри мутных стеклянных стен. Униженная тиражами либеральной прессы, раскачиваясь в кресле-качалке, комунальная бабка скрипела челюстями, пуская на подбородок вязкую старческую слюну, слушала, как молодые соседи шарахаются по своей комнате, хлопают дверями, громыхают на кухне, угрюмо смотрела в окно, за которым безликие люди грязными башмаками месили раскисшую мартовскую кашу у ног - враги снова окружали со всех сторон.. Потом вдруг внезапно все обрывалось - молодые наконец-то уходили на работу, как всегда забыв погасить свет в обшарпанной прихожей, манекены людей, просочившись в серую, застывшую гравюру города исчезали, сливаясь в общую, невнятную массу. Старуха опускала на пол бледные артритные ноги, одевала стоптанные тапки и шаркая ими тащилась на кухню. У молодых, за стенкой, жил громадный зеленый какаду. Каждый раз, проходя мимо их комнаты, она слышала противный, скрипучий голос:

- Алевтина! Поррра в крррематорий!

"Удавлю когда-нибудь мерзкую тварь.." - в бессильной злобе думала про себя старуха.

После завтрака чаем и таблетками она возвращалась к себе, включала телевизор и смотрела передачу про коррупцию. Так мучительно тянулось время до открытия магазина "Ветеран".

Ровно в 8:30 она влезала в старые шерстяные рейтузы, синюю, тяжелую юбку, коричневую кофту, снимала с вешалки пальто и берет, клала в матерчатую сумку кошелек с пенсионным и какими-то деньгами и выходила за дверь.

Терзаясь отрыжкой, "Российский" сегодня решила не брать.

Всю дорогу до магазина ее мучило гадкое предчувствие, что завтра отнимутся ноги. Она уже давно подозревала, что молодые просвечивают ее через стенку лучами. Мобильники себе завели, этот еще.. как его.. компьютер. Сколько раз по-радио говорили, что опасно, а этим дебилам хоть кол на голове теши. Правильно, они - вон они какие кабаны, а у нее артрит. Остеохандроз. Давление. И еще.. как бишь ее.. деменция. Врачиха, которой на молодых-то жаловалась, так и огорошила.

"Это у вас деменция, бабуля.."

Во как. Деменцию из-за этих гадов себе нажила. Все-равно не дождутся. Попугай еще ихней..тоже с-скотина.. Отравлю...

***

Коварно войдя в алую пустоту, скользил и ерзал в чем-то теплом и липком, пока горячая печь мне на спину не полезла - уфф! - отвалился в сторону от неинтересного, ненужного боле. Тело вдруг стало чужим, как глина. Ты, похожая сейчас на устрицу с покрытыми пятнами широкой ногой, зашевелилась справа, я понять не могу, как будто что-то скрипнуло там у тебя внутри, требуя от меня невозможного. Вяло попытался отмахнуться, отвернувшись к стене, завел руку назад и наугад ткнул пальцем, снова попав в теплое. Лениво нащупав какие-то то ли складки, то ли створки, принялся водить там сверху-вниз, прислушиваясь к хлюпанью и чавканью плоти. Неожиданно палец провалился и его тут же зажало в стальных тисках. А-а-а!!! От боли темнеет в глазах, но тварь не отпускает. Бешено попытался вспомнить, как ведут себя в таких случаях моряки-подводники и ядреные ебари. Выхватил из-под подушки ножницы и отстриг все белые волосы. Давление сразу же уменьшилось. Вытащив распухший палец долго дул и плевал в похотливые глаза: "Сволочь! Сволочь.. Мысли об убийстве яростно, как черви, копошились в спичечном коробке мозга. Если их вытащить наружу и обклеить красными лепестками брошенной тобою в урну розы, они превратятся в седые волосы и уползут в трещину на стене, завешенную фотопортретом дедушки в дурацком, старомодном сюртуке. Еще немного, и мне станет так животно, что захочется мычать и есть сено, я набью рот твоими волосами, буду жевать, давиться и плакать, а ты будешь снова смеяться над моею любовью.. А пока я хочу, чтобы ты сдавила мне горло своими бледными, округлыми коленями и чтобы мои и твои кости трещали в унисон - прекрати мои страдания, о, Клио! - но ты, да, ты смеешься своими сверкающими жемчужинами хищных зубов и говоришь:

- Мое варенье еще не застыло, глупенький! Сам убедись, если хочешь..

Я опускаю глаза и смотрю на свой распухший палец, измазанный твоим вареньем и моей кровью. Ты беспокойно, одним глазом следишь за мной, уже готовая к новой войне гениталий. Я ошарашен - ты снова победила и мы снова сплетаемся до самых последних мест, как гадюки...

***

- Знаешь, что мне выдала эта старая тварь сегодня на кухне? Я, говорит, попугая вашего хамского отравлю! Нет, ну надо-же! Сама свою шавку дай бог через раз на улицу выводит, артрит видите ли у нее, а квартира вся провоняла. Хоть бы сдохла уже поскорее..



- Угугм..

- "Угугм".. Ты вообще слышал, что я сказала? От компа-то оторвись на минуту. Что-за сайт? Че ты там печатаешь?

- Отстань..

- Ты на меня-то хоть посмотри! Я вообще для кого красилась?!

- ...

- "Варенье из какаду..." Это ты про нашего Кешу пишешь?

- Ммм... Нет.

- Дурак!

***

Ну вот, теперь она улыбается. Долго же я бил тебя по-лицу, чтобы добиться желаемого выражения. Молодец я. Крючок шеи коряво изгибается книзу, на нем твоя голова с белой, отравленной косой.

Хмур пейзаж за окном. Смотри, у помойки избивают инвалида!

Твое лицо липкое и мокрое, как варенье, как твое влагалище. Эх, рассосать бы окаменелые леденцы этих серо-зеленых глаз.. Что там кричит твой рот, этот захлебнувшийся динамик смерти? Если бы не наш выкидыш, мы бы здесь умерли с голоду! В конце-концов, мы же с тобой атеисты! Этот мой удалой удар - подарок тебе, глупая. Нет больше нужды отоваривать эти серые бумажки, наша пища - в тебе и во мне. Мы будем разводить лис и хорьков, милая! Глупые, голые куски плоти, миллионы глупых, голых кусков! Пока варенье не застыло - айда в койку, о моя невозможная Ариэль! Включи там у себя красное, теплое, сочное!..

Когда я срываю с нее покровы, то каждый раз замираю от распахнувшегося глазам зрелища: ты голодна, ты злишься и похожа на средневековую ведьму, безобразно распятую на собственном скелете, огонь твоей испепеляющей страсти зол и ненасытен, и лежишь и воешь подо мной, как Жанна обугленная, и страшно трещит радио над твоим трупом, и всю тебя окатывает жидкой смертью. Вот тогда женственность твоя бестолковая становится обманчивой, а бугры и впадины превращаются в капканы для лис и хорьков, и от горячего тела идет в небо тугой белый пар.

А я, словно ребенок ненасытный чужой насекомый, раскручиваю эту карусель все быстрее и БЫСТРЕЕ, пока огромное, красное пятно визжащей боли не засасывает меня в тебя.

Пожар! Пожар! Оранжевый факел горящей Невы, блаженная сказка детства.. В глазах твоих - красные, полыхающие угли, горячие груди подпрыгивают, словно спелые буханочки на жарких поддонах, крепкое, раскаленное жерло печи беснуется огнедышащей лавой - смотри, как в нем горят наши хорьки и лисички и нет этому ни начала ни края...

2.

Старая Алевтина приковыляла домой и, тяжело дыша, принялась вынимать из сумки продукты. Маянез, яйца, молоко (отоварилась знатно, благо до пенсии всего два дня), скрюченную курицу, комок фарша и суповой набор она сразу же спрятала в холодильник, отдельный, стоявший в ее комнате, доступ к которому, во время ее редких вылазок на общую территорию - в туалет там, на кухню или выбросить на лестницу мусор - был надежно защищен визгливой болонкой Люськой, добросовестно исполнявшей роль охранной сигнализации. Туда же отправились кило яблок, помидоры и кочан капусты.

Вермишель, пряники, хлеб и крупы она убрала в шкаф, заперев его ключом.

Так. Чего-то нехватает. Мысленно перебирая в голове список, старуха стояла посередине комнаты, словно ацтекское каменное изваяние, вперившись остекленевшим взглядом в пустое пространство перед собой и не двигаясь.

Сахар! Ах ты ж господи, сахар купить забыла! Или оставила сослепу на прилавке? Чек-то, чек где?!

Трясущимися руками обшарив карманы пальто и кофты, среди оберток от леденцов, каких-то ниток, шелухи от семечек и прочей старушечьей дряни она наконец-то нащупала широкую тонкую полоску бумаги и выудила ее на свет божий. Долго водила пальцем по строчкам, вглядываясь в мелкие, предательские буквы.

Ффуу.. Забыла купить просто. Ну это ладно, в шкафу килограмм пять еще должно было оставаться. От сердца начало потихоньку отлегать. И все-таки чего-то не хватает. Алевтина Петровна растерянно обвела глазами свою маленькую комнатушку. В воздухе висела непривычная, тяжелая, гнетущая тишина.

- Люся.. - тревожно и почему то шопотом позвала она. - Люсенька, девочка, где ты спряталась?

За спиной у нее послышались чьи-то быстрые шажки. Туп-туп. Тупа-тупа-туп...

-Люся! - громко крикнула старуха, наполовину высунувшись в коридор.

Что-то с грохотом упало и разбилось на кухне.

- Валерик, это ты? - испуганно сказала она. - Диана, это вы пришли? А Люся моя с вами? - последний вопрос прозвучал как-то уж совсем нелепо.

Не стала бы Люся с ними там оставаться, если бы слышала, как она ее зовет.

Алевтина засеменила на кухню, выяснить, куда запропастилась любимица и кто там вообще орудует, но проходя мимо двери молодых, вдруг обнаружила, что та слегка приоткрыта. Любопытство взяло верх над всем остальным, старуха приблизилась к ней вплотную и пнула ее ногой. Дверь со скрипом поехала вбок и взору ее открылись широкие (по сравнению с ее собственной жилплощадью) просторы соседской комнаты.

У боковой стены, на специальной тумбе, высилась махина телевизионной панели. Напротив стояло ложе - именно ЛОЖЕ, потому что размерами своими превосходило ее старенький диванчик-развалюху раза в четыре. Постель была неубрана, на ней в полнейшем беспорядке были разбросаны мужские и женские трусы, презервативы, прокладки, лифчики, носки и какие-то ярко оформленные журналы.

- Ну и свиньи! - ахнула Алевтина Петровна.

У смежной со своей стеной старуха обнаружила широкий, заваленный какими-то документами письменный стол, на котором стоял монитор поменьше, а под ним какой-то черный, металлический ящик.

"Вот он, компьютер, чтобы лучами просвечивать", - догадалась она.

Адская машина еле слышно жужжала, живя своей собственной, зловеще-таинственной жизнью.

"Смотрите-ка, сами ушли, а сами оставили. А свет значит пущай горит. Гады! А что если он сам загорится? Пока я спать буду?! Ну-кось, где у него.. - старуха начала шарить по захламленному столу в поисках пульта и случайно локтем задела мышку.

Монитор, выйдя из спящего режима и вправду загорелся, ослепив и напугав ее до смерти. На нем сразу же вспыхнуло изображение какой-то невероятно разращенной девки в полупрозрачном нижнем белье и с ярко накрашенным ртом. Алевтина Петровна пригляделась и с возмущением узнала в ней свою молодую соседку Диану. Она набрала в рот слюны и харкнула прямо в экран.



- Вот тебе, параститутка разнузданная! - трясясь от негодования крикнула она и тут же осеклась.

Взгляд ее упал на стоящую у окна огромную птичью клетку. Та была совершенно пуста. Но не это поразило старуху. Толстые металлические прутья были раскурочены, а в одном месте и вовсе отсутствовали.

- Как это.. - только и успела ахнуть она, как позади нее внезапно раздался хриплый папугаичий голос:

- Порра в кррематоррий.. куррва..

***

Крестьянская ее ветвь беспрепятственно прорастает в мое швейцарское как сыр сердце. Я слышу, как хищно хрустят на ее некогда белоснежных зубах хрупкие косточки мелких прыгающих и бегающих между нами тварей. В том пожаре подчистую сгорела вся наша шустрая востроморденькая звероферма, теперь нам приходится ползать в этой кромешной тьме посреди остывающего пепелища и хватать себе на пропитание пауков и крыс. Юркие твари кусаются, а самые мелкие из них и вовсе норовят прошмыгнуть меж одеревеневших, негнущихся почти пальцев, и частенько моей добычей становятся лишь их вырванные с мясом тощие конечности, которыми никогда не наешься.

На днях поймал что-то большое, жилистое. Сразу же вцепился зубами и заорал от боли - это оказалась моя собственная правая нога. А хорьки.. что ж, хорьки сейчас были бы очень кстати. Вот последний остался, его берегу, чтоб можно было последний разочек заправить в ее холодную теперь, суховатую нору. Любовь моя совсем ослабла, молчит все время или жует что-то. Может даже язык свой, тут в темнотишше не разберешь..

И все-таки как ни крути у нас ней запредельный потенциал сопротивления. Голод невероятно поднял болевой порог - утром отрезали ее груди и съели их сырыми - безотчетно, безмозгло, без малейшего сожаления об их природной и эстетической сущности. Кто знает, сколько будет еще продолжаться этот дурной, чудовищный, дырявый аттракцион..

Рука слабеет.. Пишу наощупь.

..А помнишь коричневую сыпь песка, мы лежали на ней, устремив свои взгляды в сокрушительно-багровое небо над Капри?

Твое нежное, свеже-весеннее нагноение, твоя гангрена, мои собственные зудящие пятна.. Их несовместимость с медициной..

Твой звонкий смех и лица напротив.. объятия во сне..

Гул метро, верный, как цифра. Липкие выделения мрамора, позже переходящие в туман..

Огромный святой Кинотеатр, в холле которого росла синяя пальма, а на ней с надменным видом сидел зеленый живой какаду и росли коричневые волосатые фрукты..

Помнишь, ты тогда все перенапутала и спросила чернокожего лакея в золоченой с красным кантом ливрее:

"Скажите, месье, варят ли их этих какаду варенье?" - имея ввиду конечно же кокосы.. или киви - я уже не помню, что ты там имела ввиду.

Но твой канадский был небезупречен, а мой швейцарский слишком груб даже для швейцара. Помнишь, как он презрительно отвернулся от нас, словно мы были для него какие-то парии?

Теперь-то я точно знаю, что варят, еще как варят! Запредельный такой, липко-кровавый сиропчик. Я бы сварил. Я бы нас накормил. Вкус его щекотал бы наши нервные желудочные окончания, этот восхитительный, густой, яростный, тотальный, до смерти истерзанный слюной вкус.. Боже, как же хочется жрать..

Прилети же ко мне скорее, мой далекий, надменный крыломах, мы не парии, мы - пара, пара умирающих на далеких берегах Невы комариков тьмы..

Ммм.. Хр..р..р.. Ням...

***

Старуха, вздрогнув, резко обернулась. На пороге комнаты, почти заслоняя собой весь дверной проем, громоздился огромный, расплывающийся зловещим зеленым пятном силуэт какаду. Рассерженная ее бесцеремонным вторжением в чужие владения, птица молча и выжидающе смотрела на нее своими недобрыми глазками и с отвратительным звуком шкрябала когтистой лапой по полу, калеча линолеум.

- Хороший Кеша.. - ополоумев от страха пролепетала Алевтина Петровна.

В припадке ужаса она внезапно вспомнила, как вообще очутилась в соседской комнате и куда, и с какой собственно целью, изначально направлялась.

- Люся-а-а!!! - истошно завопила она. - Фас! Фас! Ату его, ату!!!

Попугай открыл свой изогнутый, хищный клюв и мерзко засмеялся.

- Алевтина! Порра в кррематоррий! - повторил он, размахнулся и пнул ей под ноги какой-то окровавленый шерстяной клубок.

Последнее, что увидела Алевтина Петровна перед тем, как схватившись за сердце рухнуть мешком на пол, была оторванная голова ее любимицы Люськи.

***

- Блиин, Валер, я не хочу жить в квартире, где кто-то умер, пусть даже своей смертью. Интересно, что ее в нашей комнате так напугало, что аж прямо на пороге? Может у нас тут призраки какие-нибудь живут? Вообще, как-то даже не по себе.. Только позавчера с ней на кухне собачились, бабка конечно противная была, а все-равно как-то жалко.. И противно! Давай продадим нашу долю и переедем, а?

- Угугм..

- Ну че опять угугм-то? Че ты там все время пишешь? Угугм.. Иди лучше с Люськой погуляй, видишь просится.

- Щас я. Ты.. Иди лучше сюда, раз такая любопытная. Глянь, что нашел у старухи в комнате, пока менты не приехали. На дневник чей-то похоже. Она его перечитывала недавно, открытый, на самом видном месте лежал. Может мужа ее, помнишь, она говорила, что тот умер, в блокаду еще. По-ходу он с голодухи в конце совсем свихнулся, непонятно нихера, да и большей частью неразборчиво. Хотя.. Может кому интересно будет...

Tweet