Все персонажи и события вымышлены. Трюки выполняются профессионалами. ПОЖАЛУЙСТА! НЕ ПОВТОРЯЙТЕ ЭТО ДОМА!

-Меня зовут Ирина Михайловна, и я – лесбиянка, чтобы не было вопросов. Понятно?

Вопросов у меня не было и мне все было понятно. Для меня что первое, что второе вообще не имело никакого смысла. Какая разница, как тебя зовут, если ты прелая бабища под сто килограммов и тебя боится вся смена?

-Здесь будет твое рабочее место, Алик. Можешь начинать ознакамливаться.

Ознакамливаться! Мое рабочее место. Впрочем, теперь уже бывшее, потому что я сделал массу вещей за эти месяцы. Вымыл километры пола,  вырвался  из душного звенящего ада кухни и полюбил Елену Корикову. Еще я вынес пакет со специями номер четыре. Их добавляют в котлеты. Те, в которых сто процентов говядины. Просто разорвал пленку и вынул пакет. И хотя я боялся потерять работу, все прошло на удивление легко. Работа осталась при мне. Та работа, на которой замечательный коллектив и где у меня слепящие перспективы. И ведь я когда-нибудь стану старшим смены. Просто возьму и стану, так же легко как взял этот пакет со специями. 

Даром, что Ирина Михайловна неделю подозрительно оглядывала меня. Каждый раз, когда я приходил на работу. Но я ей улыбался. У меня приятная улыбка и свежее дыхание. А мама сказала, что это любовь. Ведь она понятия не имеет о лесбиянках и прелых бабищах под сто килограммов. И  много курит  у себя в комнате. Курит выворачивающий душу «Донской табак». И еще она не знает, что я люблю Елену Корикову. Каждым атомом своего тела. Каждым. Эта любовь - наш большой с Леной секрет.

У меня много ее фотографий. Я часто рассматриваю их вечером. Зеленые глаза с темными трещинками, расходящимися от зрачка. Глаза, которые смотрят на меня, а я смотрю в ответ. И она растворяется во мне, моя любовь, заполняя меня. Всего меня без остатка. Мы входим в противофазу и становимся одним целым. Слепые котята в поисках себя. Теплые и дрожащие. Нас переполняет кровь, стремительно отталкиваясь от стенок артерий. Я целую ее на ночь, почти не ощущая холода глянцевой финской бумаги. Ее губы теплые и пахнут фиалками. Она ждет меня где-то, я думаю.  Ищет меня так же, как ищу ее я.

-Алик, ты шестнадцатого машину принимал?

-Я, Ирина Михайловна.

- Четверки сколько было мест?

-Не помню.

Она брызгает слюной, передразнивая меня.

-Не пофмнюю. Нормально говорить можешь?

-Там по накладной все было, – оправдываюсь я и улыбаюсь. Все это потому, что она не любит Елену Корикову. И не разбирается в секретах. И она безобразна, эта Ирина Михайловна, а я красив. Я знаю это.  Я рассматриваю себя в заляпанное зубной пастой  «Блендамед» зеркало, когда чищу зубы.  Каждый день. Потому что «Блендамед» лучшая паста. В ней больше всего жидкого кальция. А если в пасте его много, то кариеса не будет никогда.

-Ладно, иди  работай, - бурчит старшая.

-Свободная касса!

На мне красивая и удобная униформа. Я готов спасти мир, потому что я влюблен. Меня распирает этой радостью. Но я не готов ею делиться с каждым. Так как она чиста - эта радость. И неиспорчена ничьим присутствием. Такая маленькая радость для двоих. Я думаю о будущем. Можно будет уехать к бабушке в Кастрополь. Все равно она живет летом с нами. Будем только мы двое.  Я и Лена. На билеты у меня уже есть, а питаться будем  в Маке. Я могу договориться, и нам дадут скидку. Или нет. Попрошу корпоративную карту у Ирины Михайловны, тогда одному из нас можно будет есть бесплатно. Мама в таких случаях говорит – выкрутимся. И выкручивается, потому что приносит с работы ультракаин. Она медсестра.

-Два гамбургера и среднюю колу.

Студенты никогда не берут чизбургер - он дороже на семь рублей. Они прыщавые, худые и неоформившиеся. Растрепанные и с красными глазами. И небритые, как будто четверть часа с утра укорачивают их безрадостную жизнь. Если она настолько безрадостная, то зачем ее беречь?  По мне так беречь нужно счастье. Оно утекает слишком быстро. Как ртуть - блестящими шариками. Его просто растерять, достаточно забыть о нем. И оно исчезнет, замытое настоящим. Прошлое утонет во времени, и будущее не наступит никогда. Я этого боюсь. Очень боюсь. Без будущего у меня ничего не останется.

- Извините…

Боги…Боги.. Я пустею полностью… Такая пустая оболочка, за которой ничего.. Вакуум.. Еноно.. Полный ноль…  Я молчу и вдыхаю фиалки,  они везде… Поле до горизонта…. Перебивая картофельный запах  арахисового масла…Зеленые глаза и сероватая паутина, разбегающаяся от зрачков.. губы, склеенные помадой.. розовой помадой…, сладковатый запах фиалок…, и никого вокруг… Я смотрел фильм, где никого вокруг. Там люди просто исчезли. Пустой мир. Совершенно пустой: с домами, с деревьями, с машинами, замершими на дороге… Ни одного человека. Но тут они есть… Люди вокруг нас, как рыбы в аквариуме, медленные, безмолвно двигающие ртами. Залитые жидким золотом, льющимся из витрин. Витрин изо льда. Носастый Гришка мыл окна с утра.

-Извините, вы работаете? – она тоже залита этим светом. Только выделяется. Сияет самостоятельно. Я дышу, дышу, дышу шерстяным дыханием, шорохом, свистом бегущей крови. Рассматриваю бледные, еле заметные волоски, вроде тех, что на коже у персика, и додумываю последнюю мысль о жидком золоте и Гришке. Он существо низшего порядка. Мелкая заикающаяся тварь. И никогда не поднимется выше поломоя. И фамилия у него соответствующая и уродская – Носастый.  А ведь мы пришли в команду вместе. Только я уже кассир и мне недалеко до старшего. А он по-прежнему трет стекло и моет толчки, касаясь руками мочи и кала всевозможных существ. Пусть даже и через перчатки. У него вся жизнь через перчатки.  Вся его гнусная жизнь- через них, где по одну сторону фекалии, а по другую- Гриша Носастый. В принципе это одно и тоже, и достаточно убрать эту досадную помеху- миллиметр латекса, чтобы достигнуть равновесия навсегда.

-Молодой человек?- губы, липкие от помады. Розовый цвет, изящный и воздушный.

- Свободная касса! – я стараюсь вложить в эти слова как можно больше любви. Все просто и неожиданно. Чтобы она поняла. Чтобы почувствовала ту вольтову дугу. То невысказанное и напряженное, что уже есть между нами.  Легкий пушок на щеке. Я мучительно вспоминаю: сильно ли я надушен сегодня? С «Аксом», нужно всегда быть осторожнее, от него женщины сходят с ума. А мне вовсе не улыбается, если она сойдет с ума и поцелует меня прямо сейчас. Во- первых: это неудобно, целоваться через стойку, а во-вторых- все сразу всё поймут. И не будет уже никакой тайны. А она нам нужна, эта тайна. Потому что это единственное общее, что есть у нас. И если ее не будет, все будет плохо. Плохо. Плохо.

-Алён! Ну, че ты там застряла?

Она не оборачивается на голос и смотрит на меня. Ее глаза блуждают по мне и неожиданно обжигаются. Черт. Черт. Черт. Я улыбаюсь ей самой лучшей из моих улыбок. Но лицо у нее каменное. Я всегда хотел избавиться от этого. Мерзкий нарост, чуть ниже груди. И его видно под моей красивой униформой. Даже ослепительная фирменная шапочка не спасает положения. Она на голове и не прикрывает уродства.

-Мне апельсиновый сок и чизбургер, будьте добры, – голос ангела, но теперь она смотрит сквозь меня. Черт! Черт! Черт! Что она там видит? Что? Мерзкую жабу Ирину Михайловну? Я собираю ее заказ. И чувствую дрожь, где-то там, глубоко. Около сердца.

-Лён, как ты можешь это есть? – они уже сидят за столиком, но у меня абсолютный слух, я все слышу. Мама говорит, что я очень одаренный. Мне не хватает только внутреннего стержня. И ошибается, потому что стержень у меня есть. Ведь любить Елену Корикову нелегко, не так ли? А тот, что рядом с ней, вызывает во мне пепельную ревность. Урод. Трижды урод, из тех слащавых красавчиков. Вечно положительных принцев.

-Ну, не каждый же день?- он ее не ценит и не знает, что в чизе есть и чеддер, и рубленый бифштекс из говядины.  Он очень качественный и в нем куча микроэлементов с витаминами группы Д. Я ненавижу ее спутника. И не только я, потому что рядом Ирина Михайловна. Она тоже ненавидит  и  мешает мне слушать.

-Алик, слышь… Это же актриса, да?- дыхание у нее несвежее, мягко говоря. Ни разу не свежее. Но про «Дирол» она видимо не слыхала.

-Елена Корикова, - тихо проговариваю я. И выделяю каждую букву этого имени. Каждую букву с запахом фиалок.

-Красивая, - квакает Ирина Михайловна.  И моя ревность удваивается. Тварь, сука, с вонью нездорового кишечника. Уйди. Уйди от меня. Мерзость. Ты и Лена? Сгнивший мешок сала, я тебя умоляю, провались в сортире. Исчезни в том коричневом потоке, из которого ты вылупилась. Вслух я не говорю ничего. Потому что я выше этого.

А успокаиваюсь я на удивление быстро. И решаю, что мы все равно будем вместе. Я и Лена. Потому что мы так долго искали. И, наконец, нашли. Я подарю ей «Нивеа». Такой дезодорант, он хороший и содержит волокна хлопка. А если он содержит волокна хлопка, то это как бы хорошо. И не влияет на одежду. Или не волокна? Не помню. Хотя это ерунда, любой мой подарок ей будет приятен. Ведь тот смазливый ей наверняка этого не подарит. Зажилит. А я могу. Еще подарю ей «Флюкастат», он тоже необходим для женщин. И я видел в аптеке. Для чего он нужен, я не понимаю, но в рекламе все улыбались. Я хочу, чтобы она улыбалась. Зелеными глазами с лучиками. Только мне.

-Еще семь дней съемок. Общие планы доснимут к  пятнице.

Еще семь дней! Они снимают фильм где-то поблизости. Семь дней! А потом мы уедем в Кастрополь. Она меня любит! Потому что посматривает в мою сторону. Но не улыбается. Она умеет хранить секреты.  Я это понимаю. И готов подарить ей всего себя. Без остатка. А не только «Нивеа» и лекарство от печали. И мою голову пронзает. Оглушает водопадом. И льется, льется..  Ослепительная чистая мысль. Прозрачнейшая и великолепная. Как вода в Египте, где все отдыхают. Недостижимая мечта, этот Египет. Пока. Но все будет, я уверен. А мысль, оформившись в доли секунды, вздымается огромной волной. Вот оно! То, что я сделаю ради любви. Она поймет! Ведь Елена Корикова не из тех тварей, что снуют вокруг, задевая телами. Она много выше Гриши Носастого и жирной старшей смены.  Всех этих жалких червей во главе с ее спутником. С этим гладким слизнем без любви в сердце. Вонючим актеришкой, торгующим лицом. Я знаю это. Скоро мы будем вместе, наполняя друг друга собой и нашей любовью. Мы – высшие существа.
 
Мягкая войлочная тишина плавает в квартире, когда я делаю первый надрез. Мама на работе во всех своих лигатурах и щипцах. В звяканье и мычании пациентов. Кожа похрустывает, и на надрезе выступает мелкий красный бисер. Мне совсем не больно, потому что я обколол его ультракаином. Его – эту мерзость, которую мне почему-то не удалили.  Нарост отваливается и повисает на коже, когда я надавливаю глубже. Крови немного. Почти нет совсем, и впечатление складывается, будто я режу мягкое мокрое дерево. Холодное и не мое. Абсолютно не мое. Это не я, а кто-то чужой. Я отрезаю последнее, что меня с ним связывает, и промокаю рану марлей. А потом заливаю все  немедленно вскипающей, пенистой перекисью. Кусок получается небольшой, когда он был мной, он казался мне больше. А так, небольшой сморщенный и еще более отвратительный.

-Алик! Ты где?

-На кухне, мам.

-Там в холодильнике макароны. Разогрей себе.

-Хорошо, мам.

Мясорубка хрустит. Она старая и, несмотря на то, что мы с мамой ее драим по очереди, она вся в темной грязи, набравшейся в литом рельефе. Предварительно я снял кожу с мяса, с интересом рассматривая родинки на ней. А снял, потому что в коже накапливаются всякие вредные вещества. Потому что экология уже не та, что была. Я забочусь о Лене, я хочу, чтобы она была счастлива. И по этой причине котлету жарю на масле «Олейна» с добавлением оливкового. В нем меньше холестерина, чем в том, которое мама приносит с рынка. Глупая экономия. Но я с ней не спорю, она так воспитана и ничего не понимает в жизни. Сковородка скворчит, когда я посыпаю котлету специями номер четыре. Она классная, в смысле не котлета, а сковородка. Хотя котлета тоже. Пахнет аппетитно. А сковородку эту мы купили в гипермаркете. Потому что там только черта лысого не найдешь. Я проговариваю про себя «черта лысого» и хихикаю. Смешно.  Вот сковородка у нас с антипригарным покрытием. Можно было купить и с керамическим, но она выходила дороже и мама сказала, что и так сойдет. Иногда мне кажется, что она мне не мать, что меня взяли с детдома. Я рожден другой, высшей силой. Той, которая понимает, чем обычное покрытие отличается от керамики. Но я не обижен, ведь мама все-таки заботится обо мне. Хотя она и глупа. И экономит на здоровье. Моем и Лены.

-Свободная касса! – бок побаливает, но я все равно улыбаюсь. Лучшей из своих улыбок. Сегодня великий день. Для меня и моей богини. Я возвышаюсь над всей этой шевелящейся и жрущей массой примитивов. Потому что я люблю. И любим. И каждая клеточка моя резонирует этим недосягаемым для других величием. Эй вы, твари! Существа! Как вас там? Люди! Вы ничего не знаете. И не узнаете, ага?

Студенты никогда не покупают чиз, но сегодня я сую его им вместо гамбургера. Ешьте одноклеточные, сегодня я великодушен. У меня за спиной Ирина Михайловна орет на Гришу, а тот гугняво заикается в ответ. Амеба. Гриша, ты амеба, хочу сказать я. А все потому, что ты не любишь, и никто не любит тебя. Ты терминальный тупой. Тупее всего тупого человечества.  Страшно жить без любви. Так же страшно, как и без ненависти. Чтобы жить, нужно любить и ненавидеть. Иначе никак.

Она долго ожидает. И меня это настораживает.  Такое впечатление, что она хочет попасть на другую кассу. Ну, что же ты? Куда ты денешься от нашей любви, Лена? Я – кассир смены! Почти третья должность в ресторане. В моей власти все эти жалкие подавалы, орущие бессмысленные слова. Я бог - вседержитель! Я могу сделать всех, слышишь алмазная, всех людишек счастливыми! Все-таки она не уходит от меня, и мы оказываемся в одиночестве. В том самом золотом аквариуме, где остальные вяло шевелят жабрами. А мы льем друг на друга свою любовь.

-Апельсиновый сок и чизбургер.-  старается не смотреть на меня. Еще бы, ведь окружающим вовсе не обязательно знать нашу тайну. Она умна. Вселенски умна моя фиалковая любовь.

-Ваш заказ девяносто семь рублей.

Я смотрю, как она ест. Аккуратно кусает меня и жует, запивая апельсиновым соком. В уголке ее розового рта капля кетчупа. Того, что делают из настоящих помидор. Капля кетчупа - это моя кровь. Мы вдвоем. Только мы. Я -всемогущий наблюдатель и она - хранящая нашу тайну. И меня в себе. Всего. Без остатка. Мы одно целое. На уровне атомов и молекул. Как же это хорошо - любить! Я улыбаюсь.

Завтра  куплю билеты в Кастрополь. Поедем на автобусе, так выйдет дешевле.

Tweet