* * *
Длинные тени мавританских окон скошенными ресницами ложатся на пол.
Плавает в сумерках узкое лицо куратора, объятое сладкой дымкой египетского кальяна.
Вечер длинных теней… Мы полулежим на низких диванчиках, зорко наблюдая друг за другом: один не против дать стрекача, другой готов выстрелить ему в спину.
Разговор не клеится, ибо приговор уже вынесен… ну, так и есть:
– Обманывать не буду: уговаривать тебя незачем, – говорит майор Дёмин, которого я про себя зову Демоном. В зыбком голосе куратора слышен клёкот стервятника. – Попробуешь сбежать, объявим в розыск, как педофила-убийцу.
Меня передёргивает: лет десять назад на моих глазах погибло двое подростков-беспризорников… куратору это хорошо известно, и он знает, чем парализовать мою волю.
Но всё-таки заканчивает, явно из пиетета к инструкции:
– Если откажешься, придётся принять меры к твоей скорейшей, м-м… нейтрализации.
А если соглашусь, продолжаю мысленно, меня прикончат твои коллеги.
Ничего не поделаешь, такая работа. Неблагодарная. Почти немыслимая…
Рассказать вам? Я – провокатор.

Со времён Римской империи слово "провокатор" несёт в себе двойной оттенок, как  и все, кто был запятнан сим позорным клеймом:
– тайный агент, проникший в нелегальную организацию с предательскими целями,
– подстрекатель, провоцирующий некое деяние – как правило, незаконное.
Самыми известными провокаторами на ближайший отрезок Времени были лже-эсер Евно Азеф и лже-священник Гапон. Если брать легендарных личностей, мало кто мог сравниться в провокациях с неким выходцем из Назарета, исключая его современника, выходца из Кариота… а если нужен персонаж классической литературы, то лучше Печорина не найти: вольно ж ему было спровоцировать любовь трёх женщин, дружбу Максим-Максимыча и ненависть Азамата, да ещё и всколыхнуть таманских контрабандистов… впрочем, всё это, разумеется, беллетристика.
Но именно Печорин окончательно привёл меня в ряды провокаторов.
.
Всё это начиналось, как страшный сон.
Поддавшись воспоминаниям, я всем телом потягиваюсь на диванчике, и в ушах тягуче раздаются выкрики Никитоса, пергидрольной гей-клубовской стервы:
– Не ломайте мне руки! Оставьте, ах, оставьте Макашона в покое… Макашон, я люблю тебя!!
Макашон – это я, Олег Макашонок.
От воспоминаний меня снова передёргивает, на сей раз с приступом тошноты.
Прикрыв глаза, я заново переживаю дикую боль в паху и межреберье, куда так ловко (или неловко) угодили спецназовцы… Первым моим поручением было войти и разобраться с городским гей-клубом, активисты которого настойчиво будировали слухи о будущем гей-параде и требовали к себе повышенного внимания. Сильным местом геев была невиданная сплочённость, но через месяц вращения в самой тошнотворной тусовке, какую только можно себе представить, я умудрился поссорить двух главных пидеров… э-э, то есть лидеров. Эти чмошники очень мнительны, мстительны и ревнивы: стоило подкатиться к Никитосу и оборжать при нём стати тягуна-Бурасика, как между двумя идиотами вспыхнула невиданная вражда.
Кто меня, спрашивается, воткнул в эту нечисть? Не кто иной, как мой двоюродный гадёныш Алекс Совеев, по кличке Савва! Попух лопух на наркотиках, а тётя Клава… у неё слабое сердце, вот и… короче, дохлая история. Вначале в отмазы пришлось нам выдать половину проданного по бедности батиного гаража, потом взялись и за меня. Я при Советах курировал с пол-района молодых коммунистов, есть такое пятно в моей биографии. Вот и пришлось смывать это пятно слюнями гей-клуба… В переливчатых огнях «Мизерабля» Бурасик наскоро сломал Никитосу нос и два ребра, тут же, не без моей подачи, завязалась массовая драка, а подгадавшие к шуму в ночном клубе милиционеры бодро отдуплились омоновцами. Дёмин навестил меня в больнице, приперев здоровенную авоську с апельсинами, от одного вида которых меня вырвало прямо на подоконнике…
Последовало ещё несколько поручений, которые я исполнил с нарастающим блеском.
Дёмин уверял, что вот-вот представит меня к правительственной награде, но рванул растянутый на двадцать лет заряд перестройки. Ничего другого, кроме как взрывать изнутри нежелательные для государства организации, я к тому времени не умел – и уметь не хотел. Лишившись работодателя, я направил свои стопы к тем, кого в тот момент больше всего ненавидел – к национал-патриотам.

Грохнуть патриотов оказалось и сложнее, и проще.
…Карбид, двухметровый увалень из глухой таёжной деревни, на дух не выносил приезжих из Средней Азии:
–  Отдай, Олежек! Увидишь, целее будет! – вопил Карбид, когда я в очередной раз помогал отбиваться от него съёжившимся таджикам или узбекам, казавшимся в могучих карбидовых лапах непутёвыми ёлочными игрушками.
Не сразу, но азиаты приметили мою строптивость, и когда я исподтишка предложил им поджечь нациков, поёжились, но всё-таки согласились.
Керосиновой лампы оказалось достаточно, чтобы «Красный уголок» нацистов хорошо подёрнуло красным… Наутро все городские общежития, где размещались гастарбайтеры, были разгромлены, трое приезжих получили ножевые ранения, а нацики с шумом переловлены органами правопорядка и водружены в узилище. Один Карбид прорвал оцепление и скрылся где-то в дебрях благоволившего к нему общежития мединститута.
Дёмин был разъярён:
–  Кто тебя за х…й дёргал! Мы их холим-лелеем, не сегодня-завтра к власти придут. А ты…
–  Не придут, – бездумно бормотал я. – Развалю говнюков до задницы…
–  Сунься только, брошу в камеру к пидорасам!!
–  А если победят либералы? И я солью вас, как опорного защитника рашен-фашен! Не жила ведь никогда Россия по принципу свой-чужой…
– Много ты понимаешь! Либералы, те же марионетки. Плохо им – кормятся за бугром, хорошо – клюют с ладони Хозяина… всегда всплывут, но никого не затопчут!
– А что, Хозяина можно подорвать изнутри?
– Можно. Если у тебя миллиард евров, личная армия и ма-аленькое швейцарское окошечко на границе…

Дёмин был прав, потому что он заказывал музыку.
Разумеется, в рамках нашего маленького консорциума… С той встречи прошло два года, но вот меня хватают на улице, суют в тесную клетку неприметного «гольфика», привозят в этот мавританский подвал… и с виду-то не подумаешь! Обычная чебуречная, из тех, что называют «выстрел в желудок».
Услышав о цели своего визита, я внутренне содрогнулся.
На сей раз мне поручалась организация внутреннего надзора за спецагентами, поддерживающими заговор с целью захвата власти. Нет-нет, обычная слежка, правда, с небольшими нюансами: выяснить, по мере возможности, наличие внутренних противоречий и попытаться вбить клин между заговорщиками.
– Я что вам, Штирлиц? – бушевал я почти непритворно. – И откуда в нашем райцентре заговорщики?
– Где-то здесь у них – хранилище информации, – сказал Дёмин, голос его тоже звучал почти искренне. – Любые темы, любые намёки…
– Меня через неделю сотрут в порошок! Это же профи!!
Тут-то Дёмин и выдал свою коронную фразу: обманывать не буду – уговаривать незачем!
Я заговорщически наклонился к нему, шепча: а всё же я выкручусь…  и незаметно просыпал с рукава пиджака в его пиалу с ароматным зелёным чаем крохотные кристаллики цианида. Со словами обычного расставания с куратором: вас понял, жду указаний – наскоро откланялся и ушёл. Ушёл, разумеется, не к себе – к гадёнышу Савве… и только странные смс-ки тревожат иногда по ночам: "Олежек, эта смерть ничего не решит"…

Tweet