В силу последних событий в моей жизни начинался новый период, и в очередной раз в Москве я начинал жить, так сказать, снова сызнова. Былые декорации поменялись, сценарий отношений с Леной был порван, остались лишь режиссёр и актёр в одном лице, то есть я, которому и предстояло высматривать будущее в настоящем.

Оставшись наедине со своими мыслями, я рассматривал это «настоящее», избегая обвинений в адрес кого-либо, но и без особых самобичеваний, то есть, не расходуя энергию понапрасну. За последние годы я пришёл к следующему выводу: жизнь – это тренажёр воли, ситуации – спортивный инвентарь для поддержания формы духу, а душа, как огонь свечи должен оставаться в светильнике, чтобы не погаснуть почём зря.

В рамках всех прошедших событий, болевые точки от развала личной жизни оставались самыми ощутимыми. Я живой человек, поэтому мысли о Лене были не чужды мне, особенно ввиду такого внезапного и радикального разрыва. На территории техцентра мы продолжали как бы не замечать друг друга, но 8 марта, когда женщин поздравляли с шампанским на работе у нас как-то спонтанно получилось поговорить. Причиной тому выступило некоторое количество выпитого,  непринуждённая обстановка и праздничный шумок. Она спросила, не передам ли я ей ломтик ананаса, я передал и спросил, как у неё дела, она ответила четко и выразительно с причиной и следствием:

-- Ремонт закончен, следовательно, я счастлива.
-- Ну что ж, - сказал я, - возможно это прозвучит неубедительно, но рад слышать, что у тебя всё хорошо.
-- Да, убедительности немного, - сказала она, пережёвывая ананас.
-- Беда моего воспитания, - ответил я, - не могу притворяться.

Конечно, Лена поняла, что даже общие фразы так или иначе будут касаться того, что между нами произошло, поэтому она не стала дожидаться подсказки, а просто сказала как есть:

-- Так уж получилось, Бакыт, ничего необычного, воспринимай это, как нечто из области повседневной жизни большого города. Просто так вышло, что судьба мне подкинула более выгодный вариант. Понимаешь, Бакыт, я не хочу, чтобы моё настроение зависело от положения дел на работе у моего спутника или приверженности его к тому или иному религиозному течению…

-- Понимаю, - отреагировал я, - понимаю, в чей огород камень. Ну а сейчас как - довольна ты и надолго ли это? – спросил я.

-- Сейчас всё куда перспективней, и мне не надо ждать, пока он состоится, выбьется в люди, и наконец, наступит благополучие. Уже сейчас он занимает приличное положение, а пожить всегда хочется в своё удовольствие, и не говори, что ты этого не понимаешь.

-- Тут нет ничего сложного: механическое сердце и холодный расчёт. Такие, брат, любови, - подытожил я.

-- Принимай как хочешь, но я не желаю слушать вообще никаких нравоучений, особенно в этот день, просто мне сейчас куда комфортней, поэтому ничего личного, это просто такая ситуация.

На этом наш разговор провалился в ущелье между нами, мы разошлись и создали вид, будто продолжили поддерживать праздные разговоры с коллегами. При этом мне хотелось верить, что хоть какая-то чёрточка раскаяния отразится на ее лице, но, судя по её беззаботному личику, она действительно была всеобъемлюще поглощена своим счастьем.

Конечно же, я не ожидал от неё пафосных извинений или чего-то в этом духе, но и такая откровенная циничность не удивить меня не могла. Сомнения, что меня вновь «развели» легко и непринуждённо, стали неопровержимы, как шлакобетонный забор. Лена предстала передо мной в своём истинном свете, фигурально выражаясь: как менеджер, ищущий тендер. Досадный осадочек от осознания оного мне пришлось проглотить, отчего тут же ощутил, как сжался желудок. Налив себе полстакана водки, я выпил с коллегами, чтобы расщепить его, и закусил невероятно вкусным солёным бочковым огурцом, который в некотором роде переключил меня на другие более благоприятные темы.

В любом случае, этот разговор с Леной стал дополнительным указателем того, что мне следует окончательно оттолкнуться от такого болотистого берега, как наши отношения. Требовалось извлечь якорь, увязший в иле случившегося, и отправиться далее по реке жизни, ни о чём не сокрушаясь, включая не только финансовые потери, но и напрасно потраченное время. Понятно, что пришлому человеку в Москве легко увязнуть в болотах разного рода. Но главное здесь самому на плаву остаться, когда весь скарб уходит на дно, а также отрезать и сожаления об этом, которые тянут вниз, как булыжник. 

Ещё одним своего рода якорем финансовых проблем стал для меня долг Баринову. И тут важно было правильно к этому отнестись, ведь он мог не столько тяготить, сколько помочь дальнейшему плаванию. В момент первой выплаты из зарплаты Баринов как-то невзначай спросил:

-- Ну как дела, как жизнь?
-- Да так, - ответил я, - вроде нормально, пытаюсь выбраться из дерьмища, в которое угодил.

-- Если дерьмо случается, Бакыт, то знай, что всегда присутствует вариант для успешного решения проблемы. Ты ведь и сам понимаешь, что из любого негатива можно выжать позитив, так ведь?

-- Пожалуй, что так, - ответил я.
-- Ну, а раз так, то есть два варианта развития твоей ситуации с возвратом суммы. Или ты месяц за месяцем будешь вкалывать, чтобы вернуть деньги. Или помимо основной работы параллельно ты займёшься дополнительной деятельностью. Ну, что думаешь?

-- Пока не знаю, что и думать, но предпочтительнее второе.
-- И как? Есть мысли по этому поводу?

-- Особо никаких, но вы же наверняка знаете, о чём говорите. В смысле, у Вас скорее всего уже есть какое-то предложение.

-- Ну да, Бакыт, хочу тебе предложить стать соучастником одного проекта, в который я уже вложил деньги, а тебе придётся вложить туда массу созидательной энергии. Однако тут есть одно немаловажное «но», поскольку это потребует от тебя задействования дополнительных внутренних ресурсов. И для начала эти ресурсы следует переустановить, как в компьютере. Но всему своё время, Бакыт, и к этому разговору мы ещё вернёмся.

В чём заключалось это программное переоснащение пока было неясно, поэтому мне оставалось лишь делать своё дело и ожидать.

Тем временем, спустя неделю после этого разговора, у меня выдался день интересных совпадений. Сначала в метро я увидел как девушка читает книгу, и первое время я просто любовался её лицом. Лишь после этого, моё внимание переключилось на обложку книги, заметив название «Плаха». Я улыбнулся, девушка заметила это, ответила мне тем же, но, застеснявшись, она погрузилась в книгу с ещё большим вниманием. На вид ей было лет двадцать, и я вспомнил, что сам перечитывал Чингиза Айтматова в более-менее зрелом возрасте. Во время становления из мальчишки в мужчину Айтматов стал для меня поводырем и наставником. Мне казалось даже, что мы в некотором роде схожи, ведь он также таласский, рос без отца, лишь с матерью и сёстрами. И я даже хотел продолжить свою схожесть с ним, и стать достойным человеком, чтобы просто так не профукать свою жизнь.

В тот же день напоминание о киргизском гении встретилось мне и второй раз, когда я заглянул в интернет. В небольшой статье сообщалось о том, что Курманбек Бакиев подписал заявление об освобождении Чингиза Айтматова от должности посла. Чингиз Торекулович последние несколько лет являлся послом Киргизии в европейских странах. Его дипломатическая деятельность началась ещё до распада Союза, когда от литературной деятельности он плотнее переключился на дипломатическую и начал работать послом СССР, а после и России.

В новостях сообщалось, что экс-посол ушёл добровольно, приближался его 80-летний юбилей, поэтому мастер слова и дела намеревался вернуться домой. На родине его ожидала целая программа встреч и конференций. Уверен, что чаяния на изменения ситуации в республике, связанные с его возвращением, росли в душах большинства жителей и выходцев с этой земли.

Под впечатлением возврата великого человека в Киргизию находился и я здесь, вдали от неё. Сам я «русский мир» покинуть пока не мог, да и вообще не смог бы, потому как это для меня не географическое понятие, а внутреннее. И если Айтматов был для меня примером, то неудивительно, что сам он родиной называл именно «русско-азиатскую» среду.

Тема взаимоотношения Руси и Степи довольно часто предстает не только в художественных произведениях, достаточно включить телевизор или заглянуть в интернет. Товарищ Айтматова по перу и русско-азиатской среде Олжас Сулейменов затронул эту тему и в книге «Аз и Я», в которой заявил, что литературный памятник Руси «Слово о полку Игореве» был написан для двуязычного читателя двуязычным автором. Сулейменов допускал, что это был русский летописец, который владел и тюркскими языками, из чего сделал вывод, что на Руси тогда существовало двуязычие.

На эту книгу меня как раз натолкнул Баринов, когда мы говорили о Чингизе Торекуловиче и его значении не только для киргизского мира, но и для русского. Неславянские народы внесли огромный вклад в формирование русской культуры и политической мысли. Но следует, конечно, отметить, что основу этому заложила грамотная политика образования великого российского государства. Во время обсуждения этой темы с Сергеем Анатольевичем, он переключился на излюбленную тему: о великих. Тут он перешёл на разговор о «великих таблицах» и о той самой перезагрузке моих внутренних ресурсов и операционной системы:

-- Вот есть великие люди, - начал он, - полководцы, учёные, создатели, у которых систематизация жизненных и творческих процессов врождённая. Но большинство людей этого лишены, отчего путаются по жизни и мечутся почём зря в мыслях. Но есть великие таблицы, которые могут сделать достаточно значимыми и обычных людей.     

Со слов Сергея Анатольевича, эти «таблицы» выступали аналогом мышления великих людей. 

-- Великие таблицы модифицируют любой процесс, - продолжал Сергей Анатольевич, - Первостепенное значение человеческого фактора, его одарённость, его вдохновение - всё это становится второстепенным, и трон отдаётся таблице, великой таблице, - подчеркнул Сергей Анатольевич.

Насколько я понимал, эта была система, готовая развить задатки таланта у любого мало-мальски способного человека. Продолжая свои мысли, Баринов подчеркивал:
-- От каждого по способностям, каждому по возможности их максимального раскрытия. И если грамотно всё разложить по полочкам, то будет работать формула: незаменимых людей нет… но, когда есть незаменимая система.

Обладая табличным подходом к ведению дел и в восприятии происходящего, Баринов рекомендовал и мне пользоваться этим же методом самому, будь то производственные, организационные или иные вопросы. Табличный принцип мышления позволял без проблем вычленять главное и полезное, отсеивая второстепенное и мешающее. Потратив время на этот процесс, в последующем можно сэкономить его на решении единого рода вопросов. 

-- Или вот затрагивая систему обучения, - сказал Сергей Анатольевич, - можно смело говорить о том, что в этом аспекте преподавания и работы с информацией  советская школа была почти идеальна. Жаль, что система образования сейчас так грубо прерывала преемственность. Сейчас происходит глубочайший отрыв между прошлым и настоящим – проводимые реформы в сторону западного подхода делают ученика слабофункциональной копилкой знаний. Он способен их просто накапливать, словно компьютер базу данных, а не быть автономно мыслящим развивающимся существом и создателем нового, чего и требуют реалии жизни… Но на этом пожалуй довольно, - сказал Баринов впервые глянув на часы.

Время нашего разговора незаметно растянулось, сейчас перевалило уже за девять, и мы несколько задержались. И можно сказать, что с этого вечера начался период моего обучения у Баринова по аккумулированию и работе с информацией. Чаще всего это происходило на территории предприятия с параллельным решением рабочих моментов. Или же, этот процесс мог проходить под конец рабочего дня у него в кабинете, а порой и в машине, когда мы ездили куда-нибудь по делам.

Тем временем, май, начавшийся по-летнему тепло, к концу своего срока будто начал впадать в начало осени. Так и на душе у меня стало прохладно после появления  информации о том, что Чингиз Айтматов госпитализирован в Казани, где у него должен был состояться ряд встреч. После этого источники информации, словно сорвавшись с цепи, стали публиковать новость о том, что его транспортировали в тяжёлом состоянии в Германию с диагнозом «почечная недостаточность». Также сообщалось, что в одной из ведущих клиник с переменным успехом врачи борются за его жизнь.

Человек предполагает, а Бог располагает. Так случилось, что не доехав до Киргизии и не дожив нескольких месяцев до своего юбилея, Чингиз Торекулович Айтматов умер на чужбине. В новостях пошли известия о том, что писателя похоронят в Бишкеке 14 июня, а это число в республике объявят Днём траура. Похоронами взялся руководить лично президент Бакиев, который помимо воздаяния почести, решил причаститься таким образом и к славе великого сына Киргизии.

Со всех  концов света родным, близким и землякам потекли соболезнования в связи со смертью Чингиза Айтматова. Не остался в стороне и премьер России Владимир Путин, отправивший телеграмму с текстом глубокого соболезнования. В ней сообщалось, что Айтматов останется в нашей памяти великим человеком, и всё это благодаря тому, что его книги понятны и близки людям разных национальностей.

Так  совпало, что 14 июня в День траура у меня выдался выходной. По телевизору в новостях стали появляться сюжеты о похоронах классика, ставшего таковым ещё при жизни. Прах уходил к праху, и в ту скорбную дату ближе к вечеру я вышел прогуляться, потому как пешие прогулки позволяют легче утрамбовать накопившуюся пищу для ума. Прошедшая предпохоронная неделя выдалась под знаком Чингиза Айтматова, из разных источников информации предоставлялся, так сказать, концетрат его судьбы в фактах, датах, успехах, наградах и прочем. Во время прогулки я и словил себя на том, что спонтанно начал анализировать схему его жизни. Я хотел и дальше походить на Чингиза Айтматова, но не копируя его путь, а выстраивая свою жизнь в унисон тем параметрам, что оставаясь сыном своего народа, он был принят и признан и в русском мире, то есть по обе стороны границы.

Один из главных моих наставников в тот день был погребен в Бишкеке. А вот с помощью Сергея Анатольевича, которого я также могу назвать своим учителем, с того дня я начал пробовать развивать в себе метод табличного восприятия мира и себя в нём.

Tweet