«Все завертелось кувырком»,- почему-то именно эта фраза стучит в голове. На самом деле-то ничего и не произошло особенного. Когда я смотрю на себя в зеркало, я там вижу тридцатилетнего ботаника в очках, с пивным животом и кустистыми почти брежневскими бровями. Но когда я говорю с кем-нибудь, это всегда производит нужное мне впечатление. Я, как гриб, могу вырасти в любой почве. Это профессиональное, я работаю в такси, и уметь разговаривать  с пассажирами - одна из особенностей моей профессии.
    На дороге все равны, некоторые хотят быть ровнее, но так не бывает. Нет чудес на свете. Даже придуркам с мигалками и модными номерами обязательно прилетит обратка. После аварии, отвалявшись в больничке, и, немного придя в себя, снова за баранку. А что делать? Жрать то что-то надо, а хлеб он всегда дается трудом и ей богу не легким трудом.
    Единственное, что терзало меня – происходящее в реанимации. Списав все видения на действия промедола, я расслабился и постарался забыть. Тем более, что после реанимационной палаты ничего забавного и интересного не происходило. Видать мой мозг остро реагировал на шок и боль, послеаварийный синдром, так сказать. А воображение у меня богатое.
    Впрочем, такси далеко не предел моих желаний и возможностей, просто так карта легла. Кризис, и прочие обстоятельства, не идти ж работать грузчиком. Слава богу, есть права, и город я отлично знаю. Тяжело оказываться на обочине жизни, первую неделю как после нокаута, еле дышишь и едва понимаешь как же так. Дальше - ничего. Нет денег, нет семьи, нет ничего, и никого кто бы поддержал тебя. Хотя вру, конечно. Друзья звонят, стараются поддержать морально. Но так по-мужски, совершенно неуклюже и после этого иной раз думаешь какое ж ты дерьмо. И как глубоко ты в этом, почти по уши. Каждый день говоришь себе,- «борись, барахтайся, еще немного и будет берег». А его не видать. Вот и тянешь эту лямку, тянешь, и понимаешь, что ходишь по кругу.
      «Все завертелось кувырком»,- это про тебя, про белку в колесе. Как бы ты не старался, как бы ни бежал, как бы ты ни старался, а колесо все крутится и крутится на одном и том же месте. Колесо сансары, мать ее Кали. Прикрыв уставшие от дороги  глаза, в вечной легкой профессиональной полудреме, я пытаюсь спать, откинувшись на кресле.
Раннее утро, едва рассвело. Сизое, осеннее, промозглое утро. По совсем не привычно безлюдному Невскому идут мама с дочкой. Дочка такая высокая и нескладная, словно кузнечик, на длинных и тонких ногах. Еще не оформившаяся, этакая подростковая худоба, сквозь тонкую кожу видать синеву вен на руках. Но видать в маму, такую, же высокую и стройную. На матери синий модный плащ, она нервно курит папироску, и выпускает немного картинно дым, небольшим плотным облачком.
-Вот Светка, говорила тебе в детстве, ешь, так нет же.
-Ой, мама, ну разве  в том дело.
- А в чем? Вон война совсем до Ленинграда дошла, карточки ввели? Ввели. Так скоро жрать совсем нечего будет. Ну, ладно, продадим там кое-что, еще осталось от отца, и его подарков.
- Ох, мама, продадим, продадим. Война кругом, уже вон и по железной дороге не прорваться.
-А я про что? Город окружили, скоро немцы прейдут.
- Не прейдут. Мы не пустим.
-Мы,- мать выпускает очередное облако дыма, - кто мы? Вон всю ночь бомбили.
-Ленинградцы, - пожимает плечами дочь, - кто ж еще.
Традиционный сентябрьский дождь сыплет мелочь, и из-за каждого угла дует настырный холодный ветер. На Фонтанке рябит от мелких волн вода. Рыжеющие, осенние деревья мокнут и дрожат листвой. Осень. Аничков мост, кони привычно мокнут, подставляя свои мощные спины вечной ленинградской сырости.
  Снова нервный крик сирены. Люди, бегущие вдоль по Невскому, в поисках укрытия. Из огромного черного раструба громкоговорителя металлический голос торжественно произносит: «Граждане, воздушная тревога! Воздушная тревога!» Коряво нарисованные красной краской стрелки с надписью: «Убежище». Пригнув голову, шлепая по мокрому асфальту ногами в модных туфельках, худая и прозрачная, словно тень, девушка свернула во двор.
- Там нет укрытия, - кричит ей в след задохнувшаяся от бега женщина в синем плаще, -куда ты?
- Зажигалки гасить,  у меня сегодня дежурство,-  ныряет Светка в подъезд.
- Светка, не дури, бегом во второй подъезд, там подвал!
- Мам, так надо,- кричит в ответ из подъезда девушка. И во внезапной тишине слышно как шаркают ноги по ступенькам. В вдалеке заработали, забили зенитки. Среди ровных разрывов слышен вой бомб. Вой нарастает, режет уши, рвет нервы. Адреналин в крови зашкаливает. Первая волна бомбардировщиков проходит мимо. Ей становится даже весело. Она сидит на крыше и смотрит как где-то там, почти над портом, тянет дымную дорожку за собой, только что подбитый немецкий самолет. «Один», - считает она про себя и радостно замирает сердце, - « Ура, второй, молодцы наши».
  И снова, с Выборгской стороны, от едва проглянувшего сквозь тучи солнца,  вывалились фашисты. Самолеты, несущиеся с бешеной скоростью, черными крестами, на фоне серого низкого неба. Едва прорвав облачность, попадают под огонь зениток. Дымные облачка разрывов отмечают путь немецкой эскадрильи, но они все же прорвались, к ближе к центру города. Задымил пожар, где-то там, в конце Лиговки. А вон и наши подоспели, закружились каруселью. Ястребки разбили стройный ряд фашистов. Бомберы бестолково посбрасывали бомбы, кто куда успел, и заторопились вон из города. Но нет, просто так немцы не уйдут, наши истребители, словно сторожевые собаки, вцепились в фашистов. И жалят огнем очередей. Только мало их, вон, снова, выныривают из облаков немцы. Их много, тарахтят зенитки, пытаясь достать до самолетов. А фашисты бросают бомбы и снова убегают за облака.
- Вон, еще одного гада подбили,- присела рядом на скате крыши соседская девчонка Галка. В сторону моря падал оставляя за собой черный шлейф самолет.
- А там все-таки очень сильный пожар.
- Это где-то в районе Лиговки, или Обводного.
- Похоже. Побежали, посмотрим?
- Да, нет лениво.
-Да что лениво, побежали, это не далеко. Минут двадцать ходу. Может помочь кому надо.
-Ну, ладно, пойдем, тревога кончится и пойдем, -согласилась Галка.
Сирены стихли. И в звенящей тишине с Невского донеслось: «Отбой воздушной тревоги». Девчонки по крутому скату крыши спустились к  чердачному окну. На чердаке было пыльно, под ногами скрипели камешки. Через окна пробивался серый осенний день. По винтовой металлической лестнице спустились вниз. Свернув на Марата, там вдалеке, за домами, увидели черный столб дыма. Шлепая по лужам девчонки, побежали по Марата. На углу с Колокольной, они увидали  28 трамвай, и заскочили в него. Трамвай, дребезжа, поплелся по Марата. На углу со Звенигородской, они выскочили и побежали дальше.
-Светка, я знаю, что горит. Это Бадаи, -заистерила Галка.
-Какие Бадаи?
- Да склады, на них папка работает. Ой, да он сейчас там должен быть, Галка прибавила ходу, и откуда в ней столько прыти. Только что задыхалась, а тут размазывая по щекам слезы и хлюпая носом, понеслась, как полковая лошадь.
- Галка, подожди, у меня сил нет, - взмолилась Светка.
- Там папка, ты понимаешь? Папка! - закричала Галка.
Сил болтать не было, и они побежали, как спортсмены, сосредоточенно шлепая по набережной Обводного.
У Бадаев было полно народу.  Пожарные, били струями воды из гидрантов по горящим деревянным складам. Кто-то бродил среди сгоревших и чадящих останков складов. Светка и Галка стояли, как завороженные смотрели на то, как санитары выносили трупы и складывали их на раскинутом, прямо на дороге брезенте. Галка, закрыв ладошкой рот, неслышно, почти на цыпочках подошла к санитару и тронула его за рукав.
- Скажите, а это откуда?
- Что откуда?- повернулся санитар.
- Ну, с какого склада?- Галка вцепилась в рукав, так что побелели костяшки на ее маленьком сухом кулачке.
- А черт его знает, там много в самом центре, санитар пригладил буденовские седые усы.
- И пятнадцатый?
- Да откуда ж я знаю, ты иди там, дочка, поищи, - санитар, вытряхнул папиросину из портсигара, - только аккуратнее, в огонь не лезь.
- Пойдем, Свет, - Галка шмыгнула носом.
Мимо снова проносили обгоревший противно воняющий горелым мясом труп. От огня, огромная рана в груди запеклась, кожа почернела, обрывки обгоревшей одежды прилипли. Галка отвернулась, ее стошнило. Света, как в странном кино смотрела на все вокруг: огонь, пожарные, трупы, бегающие в какой-то невнятной суете люди. Мир  вокруг закрутился, завертелся и помчался колесом.
  Я очнулся. Сердце бешено колотилось о ребра. Конечно это метафора. Адреналин. Химия организма. Странные сны. «Скоро случиться война»,- почему-то подумал я.
Тихо шипела рация, светало шесть утра. Восьмое сентября.

Tweet