Автор: vpr

Как сыграть роль в Желтом доме и не потерять рассудок


1.
Минут пять я топтал тротуар перед зданием театра никак не решаясь войти внутрь. Нелепая конструкция напоминала наполовину зарытое в землю яйцо. Сходство дополняла приличных размеров трещина, которая начиналась у самого основания и по диагонали проходила по всему фасаду, как будто перед тем как закопать яйцо в землю, его долго варили и скорлупа лопнула. Насладившись видом колонн и ступеней центрального входа, я решил обойти заведение и осмотреть его со всех сторон. Ничего примечательного – яйцо оно и есть яйцо… разве что с окнами.
Нужно было уже на что-то решаться, тем более я просто извёлся прежде чем нашёл этот чёртов театр. И городок вроде небольшой – две улицы встречных, три поперечных… но, несмотря на это прохожие у которых я спрашивал адрес, собирали складки на лбу, смотрели куда-то вверх или вбок и, в конце концов – пожимали плечами. Все как один. В итоге театр оказался в самом центре города N – центрее не бывает. «Сволочи», – ещё подумал тогда, – «а говорят, что в глубинке люди добрее и отзывчивее, нежели в столицах. За руку доведут и перед входом поставят. Хрен там! Видимо и сюда добрались метастазы урбанизации».
Я последний раз взглянул на потешную архитектуру, зыркнул по сторонам и направился к центральному входу. В вестибюле мечтательно спала тощая вахтёрша. Когда я входил, то не заметил отсутствия дверного доводчика, и дверь за моей спиной оглушительно хлопнула и задребезжала. Я вжал голову в плечи, ожидая звуков падающего на мраморный пол разбитого стекла. Вахтёрша даже не вздрогнула; медленно приоткрыла глаза, и мечтательность на её лице сменилась непробиваемым высокомерием.
- Дома тоже так хлопаете? Вы нам дверь сломали.
Голос у неё был замогильно глухим, и вместе с тем – властным. В столичном театре меня знали все служащие, да и двери не хлопали так громко, поэтому я уже и забыл, как следует вести себя в подобной ситуации. Чтобы выиграть время я повернулся и стал внимательно искать следы повреждений. У меня за спиной удушливо молчали, предпочитая не брать инициативу в свои руки. Я состроил озабоченное лицо и дёрнул дверную ручку, проверяя прочность конструкции. В тот момент, когда я уже было собрался сказать, что всё мол нормально, одно из стёкол предательски вывалилось из рассохшейся деревянной рамы и спланировало вниз. Время неимоверно растянулось, и я довольно долго следил за полётом стекляшки, пока она не ударилась о пол и не разлетелась на мелкие части.
- Блядь, – обречённо прошептал я.
- Давайте, поломайте нам всё тут… и так уже театр разваливается.
Я повернулся, собираясь решительно высказаться на счёт доводчика, но не успел и слова сказать. Вахтёрша поднялась со стула и теперь стояла, истощённая и довольная, указывая тонким, как игла перстом на рассыпавшиеся по полу осколки.
- Кто теперь будет это убирать? А стекло вставлять кто будет? Вы даже представить себе не можете, сколько вас тут ходит. Таких вот…
Она театрально взмахнула рукой, характеризуя этим жестом всех входящих в двери яицеподобного театра. При этом она некрасиво растопырила свои длинные пальцы. Так некрасиво, что меня передёрнуло. Но нужно было уже закругляться с этой мизансценой. Я собрался с духом и начал говорить, стараясь сохранять остатки спокойствия.
- Пускай хозяйственник вставит. С первой получки деньги верну. Собственно говоря, я к вашему главному режиссёру… к Звягину. Меня Андрей зовут. Кондратьев. Я ваш новый актёр… из Москвы.
Услышав название столицы, вахтёрша поморщилась.
- Понятно тогда…
Что там ей было понятно я выяснять не собирался. Просто спросил, как пройти к Звягину. Она застыла в полной драматизма позе Аркадиной из «Чайки» и  махнула рукой в сторону лестницы. Сказала, что по левой стороне будет дверь с табличкой.

2.
Анатолий Петрович Звягин встретил меня приветливо и для начала попросил рассказать о моей предыдущей работе, о ролях, о желательных и нежелательных амплуа, о специфике столичной театральной жизни и так далее. Главный режиссёр оказался уже далеко не молодым, но достаточно живым и лучезарным персонажем; в течение всего разговора он не переставал улыбаться, всё время потирал пухлые ладони, чесал за ухом или тормошил волосы на затылке. Несмотря на полноту, он постоянно вскакивал с места и почти вприпрыжку расхаживал по кабинету. Из-за его нескончаемой мельтешни я вынужден был всё время крутиться на стуле и, в конце концов, чуть не свернул себе шею. Внезапно он оборвал меня на полуслове.
- Компоту хотите?
- Что?
Мне показалось, что я ослышался.
- Компоту. Софья Павловна замечательный компот варит. Вишнёвый.
Анатолий Петрович Звягин снова почухал себя за ухом и добродушно уставился на меня. Компоту я не хотел, кто такая эта Софья Павловна не знал, да и знать не желал. Из всех работников театра я был знаком только с одним персонажем женского пола. И что-то подсказывало мне, что именно она могла оказаться этой самой пресловутой Софьей, готовящей замечательный вишнёвый компот. А с её рук я поостерёгся бы пить даже водку.
Я отказался от угощения и ответил, что устал с дороги. Мне бы хотелось узнать, как обстоят дела с обещанным общежитием, забрать из камеры хранения чемодан, устроиться и немного поспать. А после обеда зайти в театр, чтобы ознакомиться с предстоящей работой и заодно уже испить Софьиного компоту, если режиссёр так настаивает. Выслушав мои пожелания, Звягин на мгновение задумался и, блуждая взглядом по углам кабинета, спросил:
- Футбол вчера не смотрели?
Мне снова показалось, что я ослышался. Я даже потормошил пальцем в ухе. Меня начинала раздражать невнимательность Звягина. Я напомнил ему о своём вчерашнем времяпровождении, пытаясь сделать это по возможности более тактично.
- Нет, не смотрел. Я же сутки в поезде ехал.
Пожалуй, впервые за всё время разговора Звягин нахмурился и снова почесал за ухом. Посмотрел на меня и сказал:
- А зря.
- Что именно? Зря приехал?
Звягин не ответил, махнул рукой, обошёл стол и плюхнулся в кресло. Снова его лицо расплющилось в улыбке, и я уже испугался, что он начнёт пересказывать мне ход вчерашнего матча или предложит рыбных котлет от звукорежиссёра. Вместо этого он нажал на кнопку селектора и сказал в микрофон:
- Антоша, зайди, пожалуйста.
Затем Звягин откинулся на спинку кресла и, светясь улыбкой, уставился на меня. Я отвернулся в сторону и разглядывал вздувшиеся обои на стене кабинета, желая только одного – скорейшего появления Антоши. Время шло, Антон явно не спешил и пауза затянулась. Изучив обои я принялся за потолок, затем за оконную раму и наконец, встретился взглядом со Звягиным. Он сидел всё в той же позе и с тем же выражением безграничного счастья на физиономии. Если бы он только что не мотался по кабинету, можно было подумать, что режиссёра хватил внезапный паралич. На всякий случай я решил проверить, жив ли мой собеседник.
- Странная архитектура у вашего театра, Анатолий Петрович. Он на яйцо похож.
- Так и есть. Яйцо. Это своего рода символ… так сказать – от конкретного яйца к яйцу мировому. Он заключает в себе четыре стихии: воздух, огонь, воду и землю. И достраивает всю эту схему до пятой – эфира. В Вавилоне из яйца появилась богиня Иштар. У греков – Елена. У древних египтян – Исида. Жрецы египетские ведь не кушали яйца… именно поэтому, да.
- Не знал – ответил я благодаря создателя за то, что разговор пошёл не о футболе, который я терпеть не могу.
- Опять же… извечный вопрос, почти как у Шекспира: что первично – яйцо или курица.
Я пожал плечами, с трудом представляя себе аналогию с вопросом Гамлета. Но спорить не стал. Тем временем Звягина понесло. Он рассказал и про Брахму, развившегося под яичной скорлупой и про семя Демиурга из которого якобы возникло первое яйцо. Я думаю, Звягин вспомнил бы и о Кощеевой смерти, не появись в приоткрывшейся двери голова покрытая рыжей всклокоченной шевелюрой.
- Вызывали?
- Антоша, зайди. Тут товарищ приехал из столицы. Будет у нас работать… надо бы пристроить на проживание.
Антоша, не заходя в кабинет ещё больше вытянул шею и уставился на меня. Кивнул. Я тоже кивнул в ответ и посмотрел на Анатолия Петровича.
- Я пойду?
Тот утвердительно зажмурился и ещё больше растянул уголки рта, отчего его пухлые губы стали совсем тонкими, а лицо исполосовали глубокие добродушные морщинки. Я постарался побыстрее покинуть кабинет, пока Звягин не вспомнил ещё что нибудь эпически поучительное про яйца.

3.
Кивая косматой рыжей копной, Антон Круглов сообщил мне о том, что общежитие ремонтируется, и на проживание в отдельных палатах рассчитывать не стоит.
- Перекантуешься первое время у моей хозяйки, а там посмотрим. Вдвоём веселее.
- Втроём, я так понял…
- Что?
- Хозяйка тоже совместно проживает?
Антон утвердительно кивнул и сказал, что нет. Хозяйка проживает отдельно. Я заинтересовался его противоречивой жестикуляцией и спросил, давно ли он работает в театре. Получив утвердительный ответ и отрицательное покачивание головой, я несколько успокоился; видимо у него это получается само собой, вследствие постоянного нахождения под куполом театра – яйца. Вызревает, стало быть, барахтаясь в семени Демиурга. Одновременно с этим, я немного взволновался относительно своих перспектив; не стану ли я со временем таким вот чудаковатым идиотом.
Антон составил мне компанию, и мы отправились на вокзал, за моими вещами. Обратно добирались на чем-то отдалённо напоминавшем автобус.
Квартирка сразу макнула меня в детские воспоминания. Высокие потолки, тёмные помещения и таинственные углы: все атрибуты старого дома были налицо. Имелся даже висящий на стенке коридора велосипед. Комнат было две и одна из них предназначалась для меня. Это была даже не совсем комната. По размерам она больше напоминала большую кладовку с высоким окном – бойницей. Ну, да ладно… основное время я собирался проводить на работе. Для того чтобы в конце дня вытянуть ноги места хватит.
Антон, которого из-за рыжей шевелюры и веснушек я сразу про себя назвал Антошкой (Пойдём копать картошку), непонятно откуда приволок старый полосатый матрац и уронил его на пол, подняв столб пыли. 
- Кровати нет, – радостно произнёс он.
- Хуй с ней.
Я постарался ответить не менее радостным тоном. Антошка продолжал стоять в дверях; уходить он явно не собирался. «Сейчас начнёт расспрашивать меня про столицу», – подумал я. Так и вышло.
- Каким ветром к нам?
Почему-то его добродушный тон располагал к откровенности. Да и спать мне не очень-то и хотелось. Я присел на матрац, расстегнул молнию на чемодане, откинул крышку и задумался.
Попал я в переплёт с год назад; афера с квартирой, суды, долги… пришлось продать собственную хату. Жить в столице на съёмной квартире было накладно, какое-то время я ещё держался на плаву, а потом понял – тону. Актёрская карьера тоже пошла прахом. Сломался, короче. Нужно было срочно менять место жительства и работу. И тут попалась мне на глаза вакансия в театре города N. Я созвонился, упаковал чемодан и приехал, особо не интересуясь – что и как. Решил, что на месте всё утрясётся. По крайней мере, с кладовкой для спанья и матрацем утряслось. Посмотрим, что дальше будет.
- Да так… романтики захотелось – ответил я, – столичная богемная жизнь изматывает… чистый ад. 
Антошка понимающе поджал нижнюю губу и замотал головой. На языке его мимики это означало: «Я в теме, брат».
- Что главный сказал?
- Я особо не расспрашивал. Больше о себе. Вечером посмотрим, что предложит.
Антошка оглянулся через плечо, и хотя в квартире мы были совершенно одни, сказал полушёпотом:
- Наверняка Петрович на главные роли будет тебя продвигать. Это уж как пить дать. Ты это… я вот что хотел сказать тебе, – Антошка снова оглянулся через плечо, сел рядом со мной на матрац и зашептал мне в самое ухо, – ты подумай хорошенько… сразу не соглашайся. У нас тут такое… такое дело, короче…
- Не темни, Круглов. Не люблю я эти интриги. Конкурентов не боюсь, если что…
- Не будет у тебя тут конкурентов, Андрей.
- Тогда в чём дело?
- Тут короче такое дело… как только Петрович встал у руля, что ни премьера – покойник. И каждый раз – ведущий артист.
- Не понял!?
- Год назад Тихонов преставился. Сразу после спектакля. Ну, там всё как бы понятно; он уже в возрасте был. Сердце привстало. Давно его подкручивало – не сдюжил. А с полгода где-то Пашка Зельман… тоже после премьеры. Отгулял и в райцентр поехал, к девкам… перевернулся на трассе. Бак загорелся и привет. Сгорело всё, даже следов не осталось… пепел один. Ну, подвыпивши был, ясное дело.
- И что? Я не старый, за рулём не употребляю… да и машины у меня нет. Вот, матрац есть, – я хлопнул ладонью по полосатому боку, и тюфяк дружелюбно выдохнул клубами пыли, – разве что задохнусь тут. 
Антон отмахнулся от моих слов, как от назойливой мухи.
- Ты дальше слушай. Ровно через три недели у нас новая премьера. Два проекта почти одновременно готовили… ну, не важно. Зальмана нет, давай искать, кого на роль ставить. Меня пробовали, да я рожей в герои-любовники не вышел. Выписал Петрович своего приятеля из Питера. Тот приехал, солидный такой… сняли ему гостиницу… не важно, в общем. Репетировал – всё путём, талантливый чёрт. А после премьеры пропал. Как сквозь землю провалился. Даже на банкет не пришёл…
- Уехал, может?
- Да! Его и там искали. Мусора были, следователь приезжал. Всех допрашивали, что и как. Короче, не нашли его. А уже четыре месяца прошло.
- Всё? – я старался придать голосу как можно больше равнодушия, но мерзкий холодный червячок всё-таки  начал точить меня изнутри.
- Не, не всё…
В коридоре задребезжал телефон и мой собеседник, резво поднявшись с тюфяка, исчез в дверном проёме. Сказать по правде я был несколько озадачен услышанным. Хотя и не верил никогда подобным мистификациям. Да и главную роль мне пока ещё никто не предложил. Несмотря на это, я поднялся с матраца, подошёл к полуоткрытой двери и прислушался. Антон старался говорить тихо, но я слышал практически дословно весь его разговор по телефону.
- Нормально… я ему матрац дал… нет. Нет! Ну что вы Анатолий Петрович, вы же меня знаете… могила. Могила, говорю. Ничего я ему не говорил… да. Да, хорошо. Ну, как отдохнет, так сразу и придём. Да, всего доброго.
Поняв, что Антон повесил трубку, я попятился назад и, чуть не споткнулся о свой чемодан. В этот самый момент в дверях показался Круглов. Он виновато посмотрел на меня и тут же опустил глаза.
- Петрович звонил… интересовался, всё ли нормально.
Я кивнул, решив не обсуждать ни его разговор со Звягиным, ни трагическую череду смертей театральных артистов. Видимо, Антошка тоже не горел желанием продолжать тему. Он пожелал мне приятного отдыха и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

4.
Мы с Антоном немного запоздали, и когда Круглов толкнул дверь, пропуская меня вперёд, я увидел, что вся труппа яицеподобного театра уже в сборе. В кабинете главного было накурено, как в привокзальной столовке. Мне даже почудился запах недожаренного лангета, которым обычно закусывали водку в подобных заведениях. Все головы повернулись в нашу сторону. Труппа была небольшая, человек двенадцать от силы, включая меня и Антошку. Как ни странно, среди прочих я заметил вахтёршу. Кто бы сомневался; судя по утреннему инциденту, наполненному театральными пассажами, она видимо тоже поигрывала на сцене. Среди остальных артистов моё внимание в первую очередь привлекли двое: миловидная девица с короткой стрижкой и здоровенный и розовый как боров мужик, сидевший по правую руку от неё.
- Проходите, проходите… присаживайтесь.
Звягин улыбался всем своим естеством. Казалось, даже его мясистые уши участвуют в этом процессе. Я отыскал глазами свободный стул возле входной двери и сел, чуть подвинув его вдоль стены, чтобы иметь возможность держать в поле зрения брюнетку со стрижкой каре. Ну да, да… я по натуре достаточно влюбчив. Тем более, последние события в моей жизни напрочь лишили меня женского внимания; кому нужен нищий и бесперспективный актёр. Но в сегодняшнем курятнике у меня совсем иной статус. Для этого гоголь-моголя я словно порция сахара, без которой безе не получится, хоть ты тресни.
С нашим появлением все присутствующие загомонили каждый о своём. Я заметил как вахтёрша,  склонив голову набок, нашёптывала своему соседу, похожему на разорившегося клоуна, какие-то гадости. Тот затравленно посматривал в мою сторону, из чего я решил, что гадости были про меня. Я мысленно плюнул на подёрнутую сединой макушку хранительницы дверей и более внимательно присмотрелся к привлекательной соседке борова. У неё были большие тёмные глаза и изящный маленький носик. Слегка выдающиеся скулы говорили о том, что её предков в своё время по-взрослому потоптали хазары. Или наоборот – хазаров потоптали… не важно. Важно то, что топтания эти самым замечательным образом отразились на внешности девушки, добавив ей тонкого шарма.
Навязчивый боров постоянно наклонялся к брюнетке и отпускал короткие реплики; она иногда смущалась и краснела, а иногда улыбалась и отворачивалась в сторону, прикрывая ладонью растянутые в улыбке пухлые губы. Наверняка, обсуждались все присутствующие, что впрочем свойственно для любого творческого коллектива. Звягин несколько раз хлопнул в ладоши, призывая собравшихся к тишине. Обвёл взглядом присутствующих, дежурно почесал за ухом и потёр ладошки.
- Тэ-экс… продолжим. На чём мы остановились?
- На Кнурове, – подсказал  розовый боров.
- Да, всё верно. Кнуров – уж точно не проблема. Думаю, лучше вас никто с этой ролью не совладает. Характерности в вас – на половину труппы хватит. Комплекция чересчур несколько… хотя, ваш живот вполне может служить прообразом вашего огромного состояния. Думаю, вы и на этот раз справитесь…
Толстяк самодовольно кивнул и попытался подтянуть живот. Я заметил, как по лицу вахтёрши расплылась ироничная, даже скорее язвительная усмешка. «Сука», – подумал я, хотя особой симпатии к розовому дельцу Кнурову не испытывал. В следующую минуту я вспомнил, что кнуром в Украине называют хряка. При таком раскладе, даже сам господин Островский не возражал бы против такой кандидатуры. Тем временем Звягин продолжал:
- Леночка, кроме вас в роли Ларисы я никого не вижу.
Я даже ни секунду не сомневался, о ком именно говорил режиссёр. Леночка посмотрела сначала на Звягина, а затем, почему-то на меня. И вот тут я почувствовал, как по моему позвоночнику пробежал слабый разряд, похожий на электрический. Сначала вверх, а затем медленно вниз. Я совершенно размяк, и не мог уже ни о чём и ни о ком думать, коме Лены. 
Выборы Робинзона, Вожеватова, Карандышева и прочих прошли как в тумане. Запомнилась только борьба за роль Хариты Игнатьевны, разыгравшаяся между вахтёршей и ещё одной примой супербальзаковского возраста. Вахтёрша шипела и кусалась как змея. Прима плакала и грозилась уйти из театра. Звягин метался как мангуст между двумя кобрами. В итоге, шипение вахтёрши напугало его больше, чем слёзы примы и он сдался, оставив последней роль тётки Карандышева. Кстати, по ходу перепалки я узнал, что компотных дел мастер Софья Павловна, как раз вахтёрша и есть. Правильно, что я утром от вишнёвого варева отрёкся.
После этого наступила гнетущая тишина, которая отвлекла меня от мыслей о Леночке. Я огляделся и увидел, что все без исключения смотрят в мою сторону. В центре кабинета стоял Анатолий Петрович, плотоядно улыбался и потирал ладони.
- А теперь разрешите мне представить вам нашего нового артиста. Прошу любить и жаловать. Андрей… эээ, как вас по батюшке, запамятовал…
- Владимирович, – подсказал я.
- Андрей Владимирович Кондратьев. Прошу, ещё раз любить, так сказать… хе-хе.
«Хе-хе» прозвучало не меньше чем приговор. Я припомнил сегодняшний разговор с Антошкой и нервно сглотнул, осознав что кандидатура на роль Паратова пока что не обсуждалась. Звягин закинул обе руки за голову и интенсивно почесал за ушами. Настолько интенсивно, что уши налились кровью и оттопырились. Главный стал похож на добродушного нетопыря.
- Я тут вкратце товарищей по цеху просветил на предмет вашей работы в столичных театрах… так что… предлагаю вам с места, так сказать – в карьер.
Звягин переводил взгляд с меня на Антона, пытаясь понять, насколько я в курсе глубины карьера подстерегающего ведущих артистов театра. Всем своим видом я попытался показать режиссёру, что на этот счёт абсолютно не информирован. На то было две основные причины, даже три. Во-первых, не хотелось сдавать Антоху, во-вторых, работа нужна, причём срочно. Ну и, в-третьих, быть любовником Леночки, пускай даже и на сцене – как можно было от такого отказаться? Да никак!
- Что скажете, Андрей Владимирович?
Мне показалось, что вся без исключения мужская половина труппы готова тут же привстать со стульев, угоднически заглянуть мне в глаза и тихонечко захлопать в ладоши. И кто нибудь обязательно елейным голосом скажет: «Просим». И остальные станут вторить ему и будут сходиться, оттесняя меня в угол кабинета. Пока я не упаду на колени, и не сложу руки в молитве, словно Хома при виде летающей в гробу Панночки. Падать и молить о пощаде я не собирался, ломаться как целка – тоже.
- Как же так… без прослушивания… ну, вам виднее. Я скажу – да. Конечно, Анатолий Петрович. Больше скажу – спасибо за доверие.
Мне почудилось, или я действительно услышал одновременный вздох облегчения? Почудилось, наверное. Реально я услышал только режиссёрское: «Вот и славненько».

5.
На выходе меня поймал за рукав тучный делец Кнуров. Обволок табачным кумаром и, схватив мою ладонь обеими руками долго тряс.
- Весьма… весьма… извини, брат, не запомнил как звать. У меня вообще на имена память заедает. Можно я буду пока называть тебя Сергей Сергеич Паратов, а? В образе будешь, так сказать. Хе-хе…
Признаться, у меня с именами тоже беда. Я стараюсь прикрепить к имени какой нибудь ассоциативный образ, типа Антошки. Но вот к тому, что моё собственное имя кто-то не может запомнить я был не готов. Тем более этот увалень, имеющий явные виды на Лену. Мне это совсем не понравилось, но я согласился и предложил встречный вариант; называть его Мокием Парменычем или просто Кнуоровым. Он тревожно и гулко засмеялся. Это было больше похоже на лай охрипшей собаки, чем на смех. Я попрощался с Мокием но он так и не отпустил мою руку.
- Ты куда это собрался, Сергей Сергеич? А банкет?
- Какой ещё банкет? – спросил я. Для меня это было новостью.
- Как это? Тебе разве не сказали? Антоша…
Круглов стоял рядом, спиной к нам и на пару  с Леночкой пытался урезонить безутешную приму. Антошка обернулся.
- Антон, ты разве не поставил в известность товарища с Москвы?
- Насчёт?
- Насчёт водки попить.
К нам подошёл главный режиссёр и, поелозив ладонями по волосам, предложил пройти на сцену, где уже был накрыт стол.
- В качестве творческого знакомства, так сказать. У нас без этого никак, да – никак, без этого. Не столичные разносолы, конечно, но…
- Компот будет? – попытался пошутить я, но спохватившись, решил больше не ёрничать.
Отказываться было бы глупо. Могло сойти за снобизм. Тем более я ближе к ночи безумно хочу жрать. Всегда. И тем более унылыми командировочными вечерами. С небольшой натяжкой моё теперешнее пребывание в городе N вполне подходило под это определение. «Нужно будет успеть занять место рядом с Еленой», – подумал я и поплёлся вместе с остальными к закулисному проходу, ведущему на сцену.

***
Когда я прошёл к столу, Леночку с обеих сторон уже обсадили местные вертопрахи во главе с Кнуровым. Я занял место напротив, между мымрой – вахтёршей и Антошкой. Антон сразу потянулся к бутылке и наполнил свою и мою рюмки.
- Давай, за премье… за встречу.
- Может, подождём остальных? – спрашиваю.
Антошка махнул рукой и выпил. Хрустнул огурчиком и сказал, попутно выронив изо рта часть овоща, что мол нехрен ждать, если трубы горят. У остальной компании, по всей видимости, трубы просто выжгло; они ни в чём себе не отказывали. Звягин постучал вилкой по бокалу, требуя тишины. Все стихли; было слышно только, как разливается по рюмкам водка да надрывно дышит обиженная прима.
- Товарищи артисты. Я не буду долго отвлекать ваше внимание, тем более что практически всё рассказал вам на сегодняшнем собрании…
На самом деле, Петрович солгал. Он втирал не меньше четверти часа. Я за это время успел тысячу раз пожалеть, что сразу не выпил и не закусил вместе со всеми. Единственным светлым пятном во вступительном слове Звягина было упоминание обо мне; Леночка порывалась посмотреть мне в глаза, но всякий раз отводила взгляд в сторону. Я был на седьмом небе, и чувство голода ещё больше усиливало это состояние невесомости. Наконец, Звягин умолк. Я опорожнил рюмку и закусил. И это было хорошо, просто здорово. То, что стояло на столе, было выпито практически сразу. Даже быстрее, чем время, потраченное на прослушивание речи режиссёра. Антошка и парень, которого выбрали на роль Робинзона вышли из-за стола и через пару минут вернулись с двумя ящиками Столичной.
Вечер закрутился перед глазами, как карусель в чешском луна-парке – весело и игриво. Кнур предложил называть друг друга сценическими именами и вообще, относиться к партнёрам так, как было прописано у Александра Николаевича Островского. Все дружно хохотнули и приняли единогласно. Посыпались шутки, на предмет интимных отношений некоторых героев пьесы. В этом месте мне стало совсем радостно. В нарушение замысла автора, сидящая рядом Софья Павловна постоянно гладила меня по руке и говорила, что я хороший. Она совсем забыла про разбитое стекло и постоянно наклонялась в мою сторону, пока её голова не оказалась у меня на коленях.
Видя, как напротив меня Робинзон и Кнуров пытаются прощупать Лену на наличие первичных половых признаков, я рассвирепел, но решил праздника не поганить. Тем более, Лена успешно отбивалась. Толчком ноги я разбудил Софью Павловну, и она звучно приложилась головой о низ столешницы.
Постепенно веселье пошло на спад и теперь все сидящие за столом разбились на пары и мычали друг другу в лицо, совершенно не слушая собеседника. Мне не хотелось ни с кем разговаривать, и я безотрывно смотрел на сидящую напротив девушку с короткой стрижкой. Не занятая мычанием, она подняла взгляд и уже не отпускала его до конца оргии, которая теперь всё больше напоминала поминки.

6.
Как я оказался на матрасе – помнил смутно. Утро началось с полупрозрачного жидовского чая и Антошкиного рассказа о том как я порывался драться с Кнуром, желая защитить Ленку от посягательств. Толстяк был против и столкнул меня в оркестровую яму. Было немного стыдно, ведь я собирался начать новую жизнь. Антошкин рассказ был прерван призывным звяканьем кастрюльки, стоявшей на плите. Кастрюля скинула набок эмалированную крышку и изошла пеной. Мы позавтракали ленивыми пельменями и отправились в театр.
Кнур, как ни в чём не бывало снова вцепился в мою руку и долго тряс, приговаривая «весьма, весьма». Видимо он и сам не помнил о вчерашнем инциденте.  Кнуров похлопал меня по плечу и сказал, что я молодец, раз не испугался.
- Вы о чём?
- Ну как же, – мой собеседник оглянулся по сторонам, – я об этом… ну, вы же не можете не знать, что тут у нас происходит последний год. Призрак оперы какой-то, не иначе…
Он не договорил, потому как в дверях возник улыбающийся Звягин. Он раздал всем задействованным в спектакле распечатанные на бумаге тексты. Мы расселись и теперь я уже не упустил возможности расположиться рядом с Леной. Кнуров сел по левую руку от неё и тут же начал нашёптывать ей в ухо. Тем временем Анатолий Петрович вышел на середину кабинета и сказал, что теперь всё будет зависеть только от нас. Какое то время его несло на предмет многообразия выразительных средств и огромном значении подробностей в искусстве. Ослабив таким образом наше внимание, режиссёр тут же вылил на присутствующих ушат холодной воды.
- Сыграйте так… как в последний раз! Как будто завтра вас всех поведут на эшафот! Как будто после премьеры – смерть и небытие! Это особенно вас касается, Андрей.
Я вздрогнул, и почти все собравшиеся посмотрели в мою сторону. Только печальный клоун опустил глаза в пол и забормотал, как мне показалось, какую-то молитву. Анатолий Петрович застыл с улыбкой комодского варана и распростёртыми в мою сторону руками. Вероятно, ждал от меня клятвенного заверения, что так оно и будет – как перед плахой. Мне ничего не оставалось сделать, как пообещать. «Интересно», – подумал я, – «кто первый подойдёт к гробу после премьеры, чтобы поцеловать меня в лоб?» Я тут же отогнал от себя эти дурацкие мысли, решив больше не поддаваться подобным инсинуациям. Что бы там мне ни нашёптывали коллеги по цеху.
Воспользовавшись моментом, когда режиссёр Звягин отвлёк Кнура, я тут же повернулся в пол-оборота к Леночке и спросил, не будет ли она так любезна, показать мне сегодня вечером достопримечательности города N. На что получил утвердительный ответ в виде лёгкого кивка головой и милого колыхания ресницами. Судя по всему, ответ был положительным, если конечно Лена не страдает синдромом Антона Круглова.
Оставшуюся часть первого творческого собрания коллектива, я провёл в слегка опьяняющем состоянии, представляя как на фоне корявых домиков города N целую Леночку взасос.

7.
Мы встретились на набережной, когда к городу стали сползаться первые сумерки. Через час уже ни черта не было видно, так как действующие фонари освещали только небольшие пятачки у своего основания, а недействующие подслеповато вглядывались в окружающую тьму. Леночка сразу же взяла меня под руку, и мы пошли вдоль широкого плёса, игравшего осколками бледной луны. М-да… так оно и было.
С каждым шагом я старался всё крепче прижать к себе локоть девушки. Казалось, что и она пытается плотнее прижаться ко мне. В конце концов, идти стало совершенно невозможно и мы остановились.
- Если мы будем наваливаться друг на друга, то ничего не успеем посмотреть, – сказала Лена, но не торопилась при этом отстраниться, а наоборот, развернулась в мою сторону.
Теперь её лицо оказалось совсем рядом. Как полный кретин я сказал, что смотреть особо не на что. Спохватился и продолжил:
- То, что я хотел – уже увидел. Причём, очень близко и детально.
Получилось, как то уж очень постно и размыто. Наверное, так говорят гаражные мотористы самоучки, разглядывая полуразрушенный оппозитный двигатель, который видят впервые в жизни. Правда Леночка поняла всё правильно. Мне пришла в голову мысль, что мой тучный конкурент и близко ничего подобного ей не говорил; в лучшем случае за жопу мог схватить, в качестве проявления нежности. Я хотел было закрепить успех и отпустить в адрес девушки пару увесистых комплементов, но она опередила меня.
- Знаешь, Андрей… Ты наверняка уже в курсе того что здесь происходит...
Я сразу догадался на какую именно тему пойдёт разговор. Меньше всего мне хотелось сейчас обсуждать череду трагедий, тем более что очередной жертвой должен был стать я сам. Демонстративно прикрыв ладонями уши я всем своим видом показал, что даже слышать ничего не хочу.
- Как знаешь…
Лена предложила пройтись в центр города и посмотреть на светящиеся фонтаны. Я согласился. Мы свернули с неосвещённой набережной и направились в один из боковых переулков. По сравнению с берегом реки, который нехотя освещала луна, в переулке вообще царил полный мрак. Я ежесекундно спотыкался о неровности дороги, разбросанные ящики, какое-то тряпьё и шипящих кошек. В довершение ко всему, я услышал позади тяжёлые шаги, и чей-то властный голос произнёс за моей спиной: «Эй, паря, закурить не найдётся».

***
На какое-то мгновение мне показалось, что вся эта история происходит не со мной. Так бывает, да. Так случилось и на этот раз. Как будто чья-то невидимая воля смешала реальность и фантазии, хорошенько взболтала и выплеснула их в тёмный переулок городка N. Я не мог понять, каким образом Лена, которая секунду назад была в двух шагах от меня, оказалась в самом конце переулка, прямо возле ярких фонарей и витрин, освещавших улицы города. Теперь я видел только её силуэт далеко впереди. Я сбавил шаг и почти остановился, думая только об одном; чтобы Ленка не вздумала развернуться и пойти в мою сторону. У меня внезапно закружилась голова, как будто я только что выбрался из карусели-центрифуги. Прямо под моими ногами ожила картонная коробка из-под бананов, развернулась по ветру и стала медленно уплывать в сторону, наподобие фрегата. Всклокоченные и тощие кошаки  гортанно завыли и, вращая глазами, приподнялись над землёй.
Опустив подбородок я развернулся, мысленно готовясь к тяжким телесным. У меня с детства осталась привычка; перед самой дракой опускать лицо немного вниз. Всего лишь воспоминания об одном удачном апперкоте. Однажды меня поддели во дворе деревянным поленом, после чего я планировал пару метров со сломанной челюстью. Кости срослись, а страх остался. Да и противнику менее уютно становится, когда голову опускаешь словно бык перед тореадором.
Я сжал кулаки и вгляделся в чёрный тоннель переулка.
Прямо на меня из темноты двигались два субъекта; оба довольно щуплые на вид, ростом чуть ниже меня. Они приблизились и теперь я смог рассмотреть их лица. Странно, но на грабителей и даже на гопников они похожи не были. Наоборот, их лица носили печать интеллигентности, подёрнутую алкоголизмом. Это говорило о поверженной в печаль душе и огромном творческом брожении. Я попридержал заготовленную для подобных случаев фразу: «Чо нада, бля!» и решил действовать по ситуации. Оба незнакомца остановились в паре шагов от меня.
- Ты уверен, что это он? – спросил один из них, одетый в строгий, но сильно мятый костюм с серебристым отливом. У него было вытянутое и узкое лицо, как у козлоподобного дьявола с гравюры Дюрера.
- Ну, он был с Леной – ответил другой, похожий на Меланхолика работы того же мастера. На Меланхолике был чёрный спортивный костюм с золотыми лампасами. Такие расцветки обычно любят молодые горячие горцы. Большой орлиный нос и карие пронзительные глаза подтверждали мою догадку.
Козлоподобный всё время смотрел мне через плечо, явно пытаясь разыскать глазами Лену. Я покачивал корпусом из стороны в сторону, стараясь ему помешать. Тем временем Меланхолик с отрогов Кавказа протянул руку и представился:
- Паша. Не бойтесь, мы к вам по делу, собственно говоря…
Козлоподобный тут же влез в разговор и начал рвать под корень ростки доброй воли, возникшие между мной и Меланхоликом.
- Нехер с ним разговаривать! Нам Лена нужна, а не этот гастролёр. Пускай собирает свои манатки и валит в Москву… или откуда он там…
Я и тут промолчал. Внутреннее чутьё подсказывало, что бить меня не будут. Постараются припугнуть. Повидал я таких ухарей на своём веку… повыпендриваются, словесами поиграют и свернутся обиженно, как улитки. Ещё и улыбаться будут при расставании. Наверняка, женихи Ленкины. Мало мне Кнурова, теперь ещё и эти…
В принципе, припасённого «Чо нада, бля!» хватило бы для того, чтобы эти два персонажа немедленно прекратили прения и отвалили. Но что-то подсказывало мне – не торопись. Поэтому, я несколько видоизменил дежурную фразу и спросил:
- А в чём, собственно говоря, дело?
- Нужно чтобы вы немедленно покинули город, – ответил Меланхолик.
- Кому нужно?
- Прежде всего, вам.
Голос Меланхолика Паши был загадочным и одновременно сочувствующим. Он продолжал оставаться спокойным, чего нельзя было сказать о его козлоподобном подельщике. Тот переминался с ноги на ногу и буравил меня взглядом. Причём, буравил, не в глаза, а грозно всматриваясь в область моей грудной диафрагмы.
- А если не уеду? – спрашиваю я. Спрашиваю нагло и с вызовом.
- Ну… – промычал Меланхолик, – это долго рассказывать…
- Тогда тебе пиздец, коллега! – растоптав в себе остатки интеллигентности, встрял Козлоподобный.
Я рассмеялся и в этот самый момент услышал за своей спиной шаги и голос Лены.
- Андрей, ты куда пропал?
Я оглянулся через плечо и в ту же секунду меня огрели сзади по голове. Сознания я не потерял, просто на несколько секунд потемнело в глазах. Когда я развернулся, готовясь вломить Козлоподобному (почему-то я был уверен, что это именно он нанёс удар) то никого в переулке не обнаружил. Обоих незнакомцев и след простыл.

***
Фонтаны оказались мало того, что не светящимися, да ещё и без воды. Видимо, местные энергетики, и работники водоканала решили сэкономить силы и средства, чтобы феерично встретить надвигающиеся праздники. Феерично, это с водой и светом. Мы полюбовались на торчащие со дна круглого бассейна водопроводные краны и, взявшись за руки, пошли вдоль центрального проспекта. Я размышлял о встрече в переулке и надеялся, что Лена всё-таки поведает мне о своих придурковатых ухажерах.
- У тебя наверняка масса поклонников в этом городе, – сказал я скорее утвердительно.
Лена пожала плечами. Что одновременно могло означать: «Да, много» и «Тебе какое дело, собственно говоря». Ясного ответа я не получил, а рассказывать о встрече в переулке не стал. Мало ли… подумает ещё, что я испугался. Решил отложить дальнейшие расспросы на потом, дождавшись подходящего случая.
Подходящий случай поджидал меня между парикмахерской «Севильский каприз» и гастрономом. Пошатывая будку таксофона рыгал в асфальт пышнотелый Кнуров. Честно говоря, мне были до фонаря его вечерние затеи, но Лена проявила милосердие, предложив проводить коллегу до дома. Опьянённый весенним воздухом Кнур вцепился в меня и смрадно задышал в лицо.
- Тебе нужно срочно уехать, братишка… срочно.
«Ну вот, снова меня пытаются выдворить из города», – подумал я,  мысленно проклиная розового бугая и его беспробудные слабости.
- Немедленно, слышишь?
Это была последняя осмысленная фраза, на которую ушли остатки сил и сознания Кнура. Дальше из его нутра вылетали отрывочные похожие на плач звуки, в ореоле чесночной отрыжки. Мы подхватили его под руки и поволокли домой. Вечер был окончательно испорчен; ни о каких поцелуях с Леночкой я уже не помышлял. Мы остановились передохнуть, и я прислонил Кнура к дереву. Он упёрся лбом в шершавый ствол и, пританцовывая, промычал пару строк из последнего отечественного шлягера. Сбившись с ритма, затих и осел, обхватив дерево руками.
- Лена, а что у тебя с Кнуровым? – спросил я.
- С каким Кнуровым? А, с Вадиком? Да ничего… с чего это вдруг? Мы просто друзья. Он хороший и весёлый, когда не пьёт.
- А когда он не пьёт? – я сделал ударение на слове «когда».
- Не язви, Андрей.
- Извини, Лен. Не хотел обидеть твоего друга.
Я незаметно пнул Кнура ногой под коленку, он пошатнулся и снова замычал шлягером.
- Лен, у тебя же наверняка есть парень, или как тут у вас это называется…
- Если бы у меня был парень, я не гуляла бы по ночному городу с другим мужчиной.
- Ну, может какой нибудь тайный ухажёр? – с надеждой спросил я.
Лена задумалась и покачала головой.
- Об этом даже я могу не знать.
Удовлетворенный ответом, я подхватил Кнура под руку, и мы продолжили путь.

***
Дома меня ждал взволнованный Антошка. Он крутился в коридоре, и пока я снимал куртку, причитал:
- Где тебя носило? Несколько раз участковый звонил… разыскивал.
- Меня?
- А кого же? Тебя, конечно.
- Что хотел?
- Почём я знаю? Сказал, чтоб ты завтра явился в отделение. Утром. Четырнадцатый кабинет. 
Я умылся и повалился на матрац. Сон пропал окончательно; я всё время думал о встрече в тёмном переулке. Вспомнил, как длинномордый назвал меня коллегой. С чего бы? В местном театре я его не видел, среди моих столичных знакомых он тоже не значился… может – из бывших артистов яицеподобного?
Про Ленку тоже думал. Жаль, что сегодняшний вечер закончился совсем не так, как предполагалось, однако... были во всей этой истории и положительные моменты. Во-первых, Лена явно мне симпатизировала. Об этом можно было судить по взглядам, лёгким прикосновениям… во-вторых, у неё не имелось официально заявленных ухажёров, что не могло не радовать. В-третьих… на этой радостной ноте я и уснул.

8.
Поднявшись на второй этаж, я отыскал дверь под номером четырнадцать. Постучал, и стал ждать разрешения войти. Куда-куда, а в ментуру без приглашения ломиться не стоит – не театр. За дверью было тихо, и я постучал снова, после чего наклонился к замочной скважине и прислушался. Тишина. Через отверстие я посмотрел внутрь кабинета. Никого. Я выпрямился и вздрогнул, встретившись взглядом с проницательными глазами, сверлившими меня из-под чёрного козырька фуражки.
- Шпионим, значит. Ну-ну.
- Да я…
Мент толкнул дверь рукой и кивнул.
- Прошу.
Я вошёл и встал посередине кабинета. Капитан (только теперь я разглядел его погоны) обошёл вокруг стола и сел в кресло. Прищурился и долго, безотрывно меня изучал. Именно – изучал, а не просто разглядывал. Минуты две длилось молчание, затем мент почесал свой волевой подбородок и откинулся на спинку кресла.
- Присаживайтесь, гражданин Кондратьев. Что же это вы? Не успели появиться в городе, а на ваш счёт уже сигналы поступают.
- Какие сигналы?
- Очень нехорошие, гражданин Кондратьев, очень.
Капитан достал из ящика лист бумаги и прочёл вслух:
- Разбито два окна, выломана металлическая решётка на втором этаже… так, что тут дальше… а, вот… от укусов пострадал сотрудник медперсонала, у другого расцарапано пол лица…
Капитан отложил листок в сторону и продолжил, глядя на меня:
- Морду всю расцарапали. Сам видел. А ему, между прочим, на симпозиум в Казань ехать.  Как он с таким портретом поедет?
Честно говоря, после того как капитан начал читать, я подумал, что это Софья накатала на меня телегу, принарядив текст описанием ужасающих следов разрушения. Но когда речь зашла о покусанных медработниках, я совершенно растерялся и сел на стул. Пожал плечами и постарался улыбнуться. Постарался показаться спокойным, но у меня не получилось, несмотря на потраченные годы в ВТУ имени Щепкина. Голос тоже подвел, и начало моей оправдательной речи было скорее похоже на писк раздавленной мыши:
- Я вчера вечером гулял по городу. У меня и свидетели есть… работники нашего театра.
Капитан сверлил меня глазами. Не мигая. Когда я закончил, кабинет наполнила удушающая тишина. На металлический оконный отлив плюхнулся голубь и зацокал по жестянке, сопровождая свои хождения гортанным курлыканьем: «Врёт, врёт».
- То есть, они могут подтвердить, что вы весь вечер были у них на глазах и никуда не отлучались? – спросил капитан.
Я с ужасом подумал про Козлоподобного и Меланхолика. Уж эти двое точно не подтвердят. Наоборот, ещё чего доброго под присягой расскажут, что видели, как я доедал на набережной врача скорой помощи. Я не ответил, только кивнул невнятно. Капитан перестал мучить меня взглядом и снова взял в руки листок.
- Это хорошо, что у вас есть алиби. Только я хотел спросить – а зачем оно вам?
- Не понял?
- Не поняли?
- Нет, товарищ капитан.
- Называйте меня инспектором, хорошо?
Я кивнул. Теперь я уже ровным счётом ничего не понимал и решил не говорить лишнего, а дождаться обвинения или как там это называется… узнать суть дела, хотя бы. «Инспектор – что за странная прихоть», – подумал я. – «Насмотрелся сериалов или у них тут нововведения, по случаю развала Союза».
- Так вот. Собственно говоря, во всей этой истории вас пока обвинить не в чем, да я и не собирался. Поступил сигнал… я должен был отреагировать… а вот алиби – это хорошо. И одновременно с этим – настораживает, знаете ли. Вот скажите, зачем вам алиби, если вы ничего противоправного не совершали, а?
- Вы же сами сразу начали рассказывать про покушенных санитаров…
- А откуда вы знаете, что это были санитары? Я сказал «сотрудники медперсонала».
«Блядь», – подумал я. – «Ну ведь собирался же держать язык за зубами. И дёрнул же меня чёрт…». Нужно было выкручиваться из западни, которую я сам себе и устроил. Причём, делать это надо быстро, не задумываясь. И я сказал первое, что пришло в голову:
- Врачей обычно не кусают. Достаётся почти всегда санитарам… в книжках так пишут и в кино видел.
- Ну-ну – ответил инспектор и снова углубился в чтение.
Было видно, что содержание текста было ему хорошо знакомо. Он довольно плохо изображал заинтересованное лицо, периодически сводя вместе густые брови и морща лоб. Я решил молчать. Мне хотелось быстрее выбраться из кабинета. Капитан взял в руки карандаш, черкнул что-то на чистом листе бумаги и протянул его мне.
- Возьмите. Можете не ходить, но… в общем, для очистки совести и дабы пролить свет – сходить нужно. Дело-то прямого отношения к нам не имеет, скорее вас касается. Вот вы и разбирайтесь. Кстати, фамилия Вожатый вам ни о чём не говорит? Алексей Алексеевич Вожатый, – ещё раз сверившись с текстом, спросил капитан.
Под пристальным взглядом инспектора я замотал головой и взял из его рук небольшой клочок бумаги с карандашными почеркушками.
- Так вот, вкратце… этот Вожатый вчера пытался убежать из больницы. Выломал решётку и когда его оттаскивали, покусал санитаров и врача.
- А при чём здесь я?
- Вроде как и ни при чём, да вот только этот самый Вожатый кричал, что ему срочно нужно переговорить с Кондратьевым... с вами, то есть.
- Мало ли Кондратьевых в городе…
- Андрей Владимирович? – строго спросил капитан.
Я кивнул.
- Работаете в Драматическом?
- Да.
- Стало быть, с вами. Ну, не смею больше задерживать.
Я выскочил в коридор и загудел по металлической лестнице. Перевёл дух только на улице. Посмотрел на скомканную бумажку. «Карнеги 28, гл. врач Кузяев А.Л.» – прочитал я и выбросил листок в урну.

9.
Я был занят в пьесе, начиная с шестого акта, поэтому какое-то время сидел в зале, любовался Леной и разучивал текст. В перерывах мы ходили в буфет, и пили чай. Поговорить толком не получалось; постоянно встревающий в разговор Кнуров невразумительно благодарил за вчерашнее, целовал руку Лене и пожимал мою ладонь, приговаривая неизменное: «Весьма, весьма».
Отработав мизансцены в своих актах, я освободился к трём часам дня. Занял у Антошки сто рублей и пригласил Лену в ресторан. «Самый лучший, какой есть в городе» – сказал я. По мнению Антошки, самым лучшим было заведение  под странным названием «Пищевая цепочка». Открыл его первый в городе кооператор, который потом свалил в Москву, продвигать креативную кухню, где по слухам в скором времени был застрелен более продвинутым в цепочке подвидом.
Интерьер ресторана оказался чересчур колоритным; стены украшали цветные росписи в стиле Шен У, напоминавшие его «Картины ада». Правда, вместо грешников были изображены животные всех мастей, а вместо чертей – добродушные повара в белоснежных колпаках. Глядя на разгул настенного гротеска, тешила мысль о том, что  ты не являешься последним звеном в этом кровавом пикнике.
Лена выглядела просто сногсшибательно. Я даже на мгновение растерялся и утратил дар речи, когда она подошла к столику. Я чисто автоматически встал и отодвинул стул, приглашая свою даму сесть. Меню читал как в тумане, всё время поднимал глаза и рассматривал Леночку.
Насладившись рукотворными изысками шеф-повара, мы распили бутылку какой-то местной красной бурды, носившей эпатажное название «Дары высокого штамба», после чего меня конкретно повело. Я вообще не пью вина, предпочитая более крепкие и предсказуемые напитки. Я стал недвусмысленно намекать Лене на продолжении вечера в более интимной обстановке, ибо между нами искра пробежала. Да такой силы, что я теперь и помыслить себе существования без Лены не могу. Влюблён, в общем.
- Знаешь, Андрей… ты мне тоже очень симпатичен, но...
Она замолчала, а мне страшно захотелось узнать, какое такое «но» может помешать нашему счастью. Я начал терзать Лену расспросами, шутил, смеялся своим шуткам и, в конце концов, она сдалась, согласившись поведать о сдерживающих факторах. Начала издалека; в который раз за последнее время я слышу звуки этой заезженной пластинки? И дня не проходит, чтобы мне кто нибудь не намекнул на срочный отъезд из города N.
- Тебе и правда лучше уехать не дожидаясь премьеры.
- С чего бы? Тем более сейчас… я уже не могу уехать. Мне кажется, у нас могло бы всё получиться…
- Тем более, Андрей. В этом то и дело. С одной стороны я бы хотела этого, а  с другой… мне страшно за тебя.
- Чёрт! Я ничего не понимаю, Лен. Объясни ты мне ради бога, что за тайны? Ты что, действительно веришь во всю эту хренотень? В то, что я отброшу копыта или пропаду сразу после премьеры?! Ты же взрослый человек, Лена… как так можно? У меня в голове не укладывается.
Лена смотрела на меня и только головой покачивала. Как будто я мальчишка и не в состоянии осознать всю серьёзность своего положения. Мне стало смешно и страшно одновременно. Я замолчал и посмотрел на настенные рисунки. Казалось, что они внезапно ожили и начали двигаться. Животные теперь всё больше напоминали людей, а белые фартуки поваров стали синими. Колпаки исчезли и на их месте появились маленькие рожки. Присмотревшись, я узнал в одном из чертей Козлоподобного. Он держал в лапах огромный половник напоминавший весло и размешивал кипящий бульон в почерневшем от сажи чане. На пузырящейся поверхности то и дело появлялись головы людей. Они хрипло кричали и хватали ртом воздух. Тогда Козлоподобный прикладывал их половником и топил… топил, не давая возможности выбраться на поверхность. Было тяжело отогнать видение и вернуться к действительности.
- Давай уйдём отсюда, – предложил я.
Лена согласилась, и мы вышли на улицу, где я смог глотнуть свежего воздуха и немного успокоиться. Мы прошлись по аллее и свернули в сторону её дома. «Не дай бог встретить кого нибудь из знакомых», – мысленно сказал я. Мне хотелось быстрее добраться до тюфяка и лечь. Правда, была вероятность, что дома меня снова будет ждать взволнованный Антон с «приятными» новостями. Допустим, меня ждут завтра утром в управлении местной СЭС, по причине повального мора, уничтожившего всех городских крыс. Они просто не смогли перенести моего присутствия в городе. Может даже наградят премией за вклад в борьбу с грызунами. Посмертно, после премьеры. Я вспомнил легенду о Гамельнском крысолове.  Золота мне, конечно, не дадут, но венок с лентой, на которой будет выведено золотым курсивом: «Он спас город от крыс» мне обеспечен. А может и наоборот; этой ночью тараканы съедят председателя местного партбюро, а обвинят во всё меня, естественно… тогда мне действительно лучше бежать из города.
Прощание было коротким и волнительным. Перед самым подъездом Лена неожиданно повернулась ко мне, взяла моё лицо в ладони и поцеловала в губы. Я попытался перехватить её руку, но она быстро юркнула за дверь.

***
Антошка сидел на кухне и пил чай с баранками. Я расположился напротив. Круглов нанизал на каждый палец левой руки по засохшему кругляшку, делал глоток из кружки, после чего снимал с пальца очередную баранку. С силой сжимал челюсти, и каждый раз слыша хруст я морщился, представляя что изо рта Антона вот-вот посыплются обломки зубов.
- Ну как погуляли? – спросил Круглов.
- Хорошо погуляли.
- Как заведение? Лучшее в городе! – гордо произнёс Антон, как будто он там лично всем заправлял.
У меня не было желания обсуждать достоинства тамошней стряпни. Я спросил Антона, что за больница находится на улице Карнеги.
- Психушка. А тебе зачем?
Я рассказал Антону о своём утреннем визите в отделение и о причине, по которой меня вызывали. Сказал, что участковый дал мне бумажку с адресом, но я её выкинул.
- Там ещё фамилия главврача была, но это не важно. Ты случайно не знаешь, кто такой Алексей Алексеевич Вожатый?
- Вожатый? Это наш последний… ну, Хлестакова играл. Я тебе не успел тогда рассказать, ты и слушать ничего не хотел.
- Так ты говорил, что все того… дуба дали или пропадали.
- Ну, не все. Вожатый в дурку попал. Неизвестно ещё, что лучше…
- На этот раз всё? Больше не было никаких трагических финалов? Публичного самосожжения, иди ещё чего?
Антошка кивнул и сказал, что больше ничего такого не было. Я начал расспрашивать его про Лену. Не знаком ли он часом с её тайными воздыхателями. Подробно описал ему Козлоподобного и горца-Меланхолика.
- Постой-постой… ты где их видел?
- Встретил вчера, – отвечаю, – когда Лену выгуливал.
Круглов открыл рот, осыпая столешницу крошками. Вскочил из-за стола, расплескав недопитый чай и выбежал с кухни. Вернулся с альбомом, раскрыл его на коленках и начал быстро листать страницы с фотографиями. Руки у него тряслись так, что пару раз альбом падал на пол, и несколько карточек так и остались лежать на линолеуме. Наконец, он нашёл нужные фото и, освободив их из кармашка, положил на стол.
- Эти?
Трясущийся палец Круглова скользнул по глянцевой поверхности и остановился. Я посмотрел на фотографии. На одной из них снималась вся труппа. По центру – Звягин. Справа от него стоял Козлоподобный и улыбался. На второй фотографии были Кнур и Меланхолик. Похоже, на какой-то пьянке.
- Они и есть.
- Не может быть! Этого не может быть, посмотри внимательнее.
- Да они это… только вчера они были как с креста снятые, потасканные какие-то.
Антон сел на стул и рассеянно посмотрел мимо меня. Честно говоря, я и сам был несколько озадачен, даже напуган. Ещё не хватало с призраками Ленку делить. Я потормошил Антошку за плечо.
- Алё, Круглов. Ты мне скажи, кто из них кто.
- Тот, что на козла похож, это Попов из Питера… я тебе говорил прошлый раз… друг Звягина. А второй, это Пашка Зельман… который в машине сгорел…
- Зельман? Он же армянин… или грузин…
- Адыгеец – мрачно поправил меня Круглов. – Псевдоним у него такой был… Зельман.
- Выходит, они живы?
Антошка пожал плечами.
- Выходит, что да. Только, почему не объявляются?
Честно говоря, этот вопрос меня беспокоил меньше всего. Теперь я думал только об одном – как сложится моя дальнейшая судьба после премьеры. Может, отказаться? Ну её к дьяволу, премьеру эту! Собрать мотлох и рвануть на поезд. Сегодня же! И пускай они тут сами разбираются со своими психами, кусающими санитаров и шастающими по ночному городу мёртвыми адыгейцами. Я готов был уже идти и паковать вещи, но тут вспомнил про Лену. Уехать не попрощавшись я не могу, тем более что до премьеры ещё далеко – репетиции толком не начинались, дай бог к началу лета закончим. Да и куда я поеду? В Москву? Кому я там нахер нужен!
- Ладно, я спать пошёл. Утром отмажешь меня? Эй, Антоха!
- А?
- Я говорю, Звягину утром скажешь, что я по личным делам… задержусь, короче. Хочу с Вожатым потолковать.
Антон отрицательно замотал головой и сказал: «Ага».

10.
Я стоял напротив так называемого «Желтого дома» на улице Карнеги и пытался угадать, за которым из окон скрывается психопат Вожатый. А проще говоря, оттягивал время, не решаясь войти. Но раз уже пришёл, нужно топать до конца. Я пересёк улицу и толкнул массивную дубовую дверь. В регистратуре поинтересовался, как мне найти главврача и меня попросили подождать. Я уселся в зелёное дерматиновое кресло и огляделся.
Довольно старое двухэтажное здание с огромными окнами и высокими потолками. Я прикинул, что над головой не меньше шести метров наполненного воздухом пространства. Это впечатляло. Наверное, особо буйные должны были чувствовать себя в этом просторе почти как на свободе. От центрального фойе в две стороны уходило по широкому коридору, каждый из которых был перекрыт массивной металлической решёткой. По фойе и за решётками гуськом ходили понурые как бычки лысые санитары. Лично я не рискнул бы кого-то из них кусать или царапать. Плюнуть на лысину, ещё куда ни шло.
По диагонали пересекая холл, к моему креслу бодрыми пружинистыми шагами шёл старичок с бородкой клинышком и в очках с ужасающей диоптрией. Он напоминал пришельца, опрометчиво снявшего скафандр и хватанувшего кислороду. Как будто инородный газ выдавил глаза из орбит и теперь они болтались рядом с ушами, как две стеклянных розетки с маслинами.
- Вы ко мне? – спросил инопланетный гость.
- Наверное, если вы главврач.
Я поднялся с кресла и теперь смотрел на старичка сверху вниз.
- Андрей Кондратьев… меня участковый прислал.
- Да, да, да… хорошо, что вы пришли. Это просто замечательно.
Лично я ничего замечательного в этом не видел, но решил доктора не расстраивать. Старичок отсканировал меня своими убойными линзами и указал в сторону одной из решёток.
- Прошу вас.
Мне вручили халат, и мы поднялись на второй этаж. Прошли по коридору, пока врач не остановился перед одной из дверей, выкрашенной в режущий глаз салатовый цвет. Инопланетянин остановился и повернулся в мою сторону. Глубоко вздохнул и сказал:
- Очень звал. Очень… говорил, что вопрос жизни и смерти. Мы не поверили вначале, думали у него обострение… хотя, раньше за ним не водилось ничего подобного. И вдруг – на тебе! Позапрошлой ночью, как с цепи сорвался… доктора поцарапал. Как раз Атанас Михайлович по Карнеги проходил, когда больной стекло выбил…
- Какой ещё Атанас?
- Участковый наш. Он и справки навёл, разыскал вас. Спасибо, что пришли. Лично я не знал, что и делать. Мы его успокоили несколько… своими средствами, так сказать. Но это только на время. Так что, вся надежда только на вас. И прошу, ни в коем случае не называйте его по имени. Для вас он Иван Александрович Хлестаков, договорились? И смотрите, не говорите о том, что он умалишённый. И тем более не упоминайте больницу и так далее. Вы поняли?
Я ответил, что понял и старичок приоткрыл дверь, пропуская меня вперёд. Я оглянулся, как будто переступаю порог, откуда нет возврата. Хотелось последний раз взглянуть на мир, который я оставлю за салатовой дверью. Но вместо мира я увидел только два огромных глаза, сморщенный лоб и одобряющую улыбку доктора А.Л. Кузяева.
Вожатый сидел за столом. Ноги его были привязаны к ножкам кресла, а руки к подлокотникам. Слюней из уголка рта, всклокоченных волос, блуждающего взгляда и прочих атрибутов, свойственных нормальному психопату я не обнаружил. Чтобы привлечь его внимание я кашлянул, и он тут же повернулся ко мне лицом. Честно говоря, я бы никогда не запомнил его имени, настолько Вожатый был безликим и серым существом. Трудно было спроецировать на него подходящий образ. Больше всего он напоминал медузу, сутки провалявшуюся на песчаном пляже.
- Здравствуйте, – я сел напротив и представился. – Вы хотели меня видеть?
- Так вот ты какой? – задумчиво произнёс Вожатый и попытался дёрнуть рукой. Я испугался его реакции и откинулся на спинку стула. Показалось, что он обязательно закончит фразу словами: «северный олень». Мне стало смешно, и я закашлялся.
- Что вы хотели товарищ… эээ Хлестаков.
- Покоя, – ответил Вожатый, и по его щеке юркнула одинокая слеза. 
- Этого я вам устроить не могу, извините. Я вообще не знаю, чем могу вам помочь. Меня попросили, вот я и пришёл. Честно говоря…
- Честно говоря, помощь нужна вам, а не мне.
- Не понял?!
- Вас уже определили на ведущую роль?
- Да.
- Что играем?
- Паратова в Бесприданнице.
- Хорошая роль.
- Послушайте, я и в театре мог об этом поговорить, понимаете? В театре. А не здесь…
Я осёкся, вспомнив рекомендации главврача. Вожатый продолжительное время изучал меня, а затем сказал:
- Интересный типаж. Можно понять Леночку.
«Вот как! Ему и про Леночку известно, не только про мою главную роль», – подумал я. Хлестаков был неплохо информирован для идиота, которого держат за железной решёткой. Я решил не поддерживать разговор на личные темы и промолчал. Вожатый вздохнул, потянулся, разминая спину. Повернул лицо в сторону окна, и не глядя на меня начал говорить:
- Знаете, если вы не собираетесь уезжать… а я так понимаю, что не собираетесь, будьте готовы к тому, что согласившись на главную роль, неважно где… в театре или в жизни, вы непременно пропадёте… погибнете или окажетесь в психушке. Уж вы мне поверьте. Вопрос в другом. Можно обойтись и без главных ролей. Можно всю жизнь сидеть как крыса в норе и носа не казать наружу… понимаете, о чём я? Так и не узнать, что такое успех, слава или любовь… выбор за вами. В общем то я зря вас позвал. Мне кажется, вы для себя уже давно всё решили.
- Что вы знаете о Лене? – не удержался и спросил я.
- Зачем вам искажённая информация? Вы скоро будете настолько близки, что сами всё узнаете. От неё. А теперь прошу вас, оставьте меня. Скажите доктору… впрочем, он и так подсматривает за нами… ничего не говорите.
- Хорошо товарищ Хлестаков…
- Да какой я к чёрту Хлестаков. Идите уже… на репетицию опоздаете.

11.
На сцене отработал по полной. Как в последний раз. Как перед смертью. Звягин попискивал от удовольствия с первого ряда. Кнуров уважительно шарахался, Лена наоборот, жалась ко мне, как передержанная невеста. Остальные почтительно внимали. В общем, вышел из театра как выжатый. Но, несмотря на это при тонусе.
Леночка выскочила на улицу практически сразу после меня, подхватила под руку и прижалась щекой к моему плечу.
- Куда пойдём?
Не припомню, чтобы собирался её ангажировать сегодня, но был рад. Радость попытался запихнуть поглубже за пазуху… не получалось. Лезла, проклятая, наружу.
- Прогуляемся. Всё равно денег нет, так что… разносолы Пищевой цепочки нам сегодня не по карману.
- Чёрт с ними.
Гуляли до вечера. Когда стемнело, в центре робко брызнул и засветился фонтан. То ли энергетики уже начали отмечать праздники, то ли попутали дату. Вдоволь насладившись внезапно обрушившимся счастьем, мы свернули на бульвар и долго целовались среди мощных тополей.
- Хочешь, пойдём ко мне?
Слова Лены прозвучали не то чтобы кстати, а в полной гармонии с происходящим вокруг и внутри. И мы пошли к ней. 

***
- Ты уже не хочешь, чтобы я уехал?
- Нет.
Я провёл ладонью по изгибу её спины. Погладил тонкую шею. Запустил пальцы в густые тёмные волосы и вспомнил слова Вожатого о главной роли и о любви. Как бы всё ни закончилось, этот день я уже почти пережил. Он теперь мой и только мой. Интересно, Лена будет носить мне в дурку апельсины? Или цветы на могилку по выходным? А может быть через несколько лет придёт на кладбище, держа за руку патлатого карапуза, и скажет: «Смотри, тут лежит твой папа».
Я встал с постели и вышел на балкон, чтобы выветрить свежим воздухом дурь из головы. Лена неслышно подошла сзади и прижалась ко мне всем телом. Я почувствовал, как её пушок щекочет мне задницу.
- Лен, давно хотел тебя спросить… у тебя с этим… с Вожатым, тоже роман был?
- С Алексей Алексеичем? Что ты… он постный какой-то, на медузу похож.
Странно, именно так и мне показалось в Желтом доме на Карнеги. Но я не получил ответа и продолжал допытываться.
- Так был или не был?
- Нет, но он мне предлагал замуж. Ухаживал долго. Я отказалась.
- А с Пашкой.
- Всё тебе надо знать.
- Это важно, Лен.
- С Пашкой был. Он красивый парень… правда, шебутной очень.
Честно говоря, мне так не показалось. Спокойно себя вёл… там, в переулке. Дипломатично и без подпрыгиваний… не то, что Козлоподобный.
- А про Попова, что можешь сказать?
- Это допрос?
- Это я проявляю интерес, Лена.
- С Поповым всё так внезапно получилось. Пашка погиб, я одна была… в общем…
- В общем, пригрел тебя козёл?
- Ты ревнуешь?
- Не отвлекайся. Расскажи про Тихонова.
- Про кого?
- Про Тихонова, который от инсульта умер.
- А что рассказать?
- С ним был роман?
- С ним – д-ааа! С ним такой был роман, закачаешься, – Ленка игриво засмеялась. – Он же мне в отцы годился. Называл меня доченькой. В рестораны водил… в общем, хороший был человек. Добрый.
- А я?
- А тебя я просто люблю.
- Я за сигаретами схожу.
- Ты же не куришь.
- Тогда просто схожу… куда нибудь.
- Смотри, я не усну. Буду ждать.

12.
- Откуда он взялся, чёрт этот на мотоцикле, до сих пор не могу понять. Я уже почти улицу перешёл и тут он… не освещают ни хрена, бараны! Потом всё как в тумане поплыло. Город, огни…
- Вы успокойтесь.
- Да я спокоен. Я дом никак отыскать не мог, всё плутал без конца. Как же… Лена не спит. Сказала, что дождётся. Вроде и район знакомый, а не найти. Я в центр… кровь по лицу течёт, не вижу ничего. Вышел на площадь. Всегда театр подсвечивали, а тут – на тебе! Ни света, ни театра… ну, я стал расспрашивать.
- Ноги держите. У него снова припадок.

***
- И что дальше?
- А что дальше! Какого хрена издеваться? Я его просто спросил: «Где Драмтеатр?». А он мне: «Отродясь в городе не было никакого Драмтеатра. Кукольный и ещё этот… как его? Блядь!»
- Вы, главное не волнуйтесь.
- Я не волнуюсь. Я где, вообще?
- Всё нормально.
- Я вижу, что всё нормально. Я не буяню, спросил просто… ноги мне можете развязать? Затекли.
- Развяжем. Ваша фамилия Кондратьев?
- Нет.
- А как ваша фамилия?
- Паратов Сергей Сергеевич.
- Вы актёр?
- Я блистательный барин средних лет, мать вашу!

***
- Ха! А мы с вами кажется знакомы.
- Неужели? И кто я такой, по-вашему?
- Вы инопланетянин. Да, точно! Вы пришелец. Вы зачем скафандр сняли? У вас глаза сейчас лопнут.
- М-да… Как сейчас туго с местами у нас. Давайте его к Хлестакову в палату определять.
- Я ненавижу Хлестакова!
- Он хороший человек, зря вы.
- Он дрянь.
- Вы ошибаетесь.
- Ни сё ни то; чёрт знает, что такое!

Эпилог.
Я проснулся среди ночи. Скорее всего, из-за этой проклятой луны. Надо же было определить меня именно в эту палату. Хлестаков сидел на кровати и смотрел в окно. Явно  нервничал. Его лучше в такие минуты не трогать, но я всё-таки позвал тихонечко:
- Вожатый, а Вожатый. Ты чего не спишь?
- Я же просил не называть меня этим именем… тьфу! Фамилией. Засветимся и тогда привет нашему плану.
- Не боись. Всё схвачено. Завтра из прачечной будет машина, и мы рванё-ё-ё-м…
- Да тихо ты, Паратов!
Я знал, что всё получится. В полдень будет Газ пятьдесят третий с кунгом на смену белья. Кладовщик подмазанный уже будет ждать возле котельной. Нам бы только за ворота выбраться, а там… свобода!
- Ты в Москву? – спросил Алексей Алексеевич.
Всё-таки тема волнительная для нас обоих; не каждый день из дурки бежишь. Поэтому, хочешь – не хочешь, а постоянно говоришь на эту тему. Думаешь – как всё пройдёт. Не спалишься ли по волнению или по дурости. Вот и Вожатый не выдержал. Интересуется, куда я тикать буду. «Хрен я тебе скажу, Хлестаков! Не твоё это дело. Мы только здесь заодно, а чуть за ворота – разбежимся поодиночке. Я сначала к Лене, куда же ещё. Вдруг она не спит, как и обещала? Не спит и ждёт, когда я приду».

Tweet