Лев лежал на том же месте где я оставил его. Из перевязки на пробитой лапе продолжала сочиться кровь, но ее было уже не так много как в первый день.
Я увидел его позавчера – лев устало брел среди выжженой солнцем пустыни, подволакивая переднюю лапу и мурлыкая от боли (да, да, семейство кошачьих мурлычет не только от удовольствия, но и от болевых ощущений). Ощутив чье-то присутствие он остановился и обернувшись, осмотрел меня. Я не был его жертвой, потому что и я и он понимали, что с такой раной он врядли совладает со мной, поэтому какое то время мы играли в «гляделки», оценивая шансы друг друга на выживание в возможной схватке. Внезапно я понял, что мне нужно сделать первый шаг к нему, и я придвинулся осторожно. Лев оставался бездвижным, наблюдая за моими действиями. Я сделал еще шаг и еще и еще, пока не оказался рядом с ним. Лев по-прежнему наблюдал за мной, но уже без враждебности в глазах, осталась лишь настороженность. Пересилив свой страх, я погладил его по гриве. Это был наш первый контакт.

Второй раз я его встретил на следующий день в небольшом оазисе, он лежал, отдыхая от полуденной жары в тени какого то кустарника. Я вспомнил, что он подволакивал лапу и решил осмотреть ее, чтобы понять почему. Лапа была прострелена. Рана не была смертельной для льва, хотя из нее до сих пор сочилась кровь, и тем не менее с простреленной лапой шансы льва на выживание в этой пустыне резко сокращались. Я разорвал свою рубашку и сделал наспех повязку, это должно было остановить хотя бы ненадолго кровотечение. Лев недовольно повел ухом, но, видимо, понял, что ему пытаются помочь, поэтому позволил мне прикоснуться к ране.
На третий день я его нашел на том же месте. С собой я принес мяса и аптечку. Подождав, пока лев насытится, я принялся обрабатывать рану, и через какое то время на месте вчерашней повязки из рубашки, красовалась добротная марлевая повязка.

Так продолжалось изо дня в день, две недели, пока я не увидел, что лев пошел на поправку. Мы очень подружились с ним и начали выходить на прогулки в ближайшие к оазису территории. Лев уже почти не хромал, он ступал вполне уверенно, и я знал, что скоро он сможет охотиться и обеспечивать себя едой. Я настолько привязался к зверю, что оставался на ночлег в том же месте где и он, зная что это место для меня сейчас вполне безопасно.
Однажды ночью лев вышел на охоту в первый раз. Я это понял, потому что, проснувшись, увидел его довольную морду, перемазанную в крови. Потрепав его по загривку - «Кого же ты принес нам на завтрак?» - я наклонился к тому, что лежало у его ног и содрогнулся, – это был человек. Но почему? Почему он не трогал меня, но решил съесть этого бедолагу? Ответ лежал под трупом – винтовка, это был охотник.

Так происходило каждую ночь – лев уходил на охоту и возвращался с телом очередного охотника. Я знал, почему так происходит – лев мстил. Он мстил тому первому охотнику, которому доверчиво позволил подойти к себе. Льву наградой за это доверие стала его простреленная лапа и возможная перспектива сдохнуть в пустыне... Вполне возможно так и произошло бы, если бы не случай, который свел меня с психологом после того как меня бросила любимая женщина, и я погрузился в грязное болото депрессии. Психолог объяснил, что все свои проблемы можно пережить, выразив в какой то управляемой ассоциации. Моей ассоциацией стал лев с простреленной раной, а женщина – охотником. После того как лев выздоровел, он каждую ночь стал уходить в свой рейд, чтобы мстить другим за того единственного охотника, который предательски всадил ему пулю в лапу.
Я взглянул в зеркало еще раз – вид безупречен, взял телефон и наугад выбрал номер. «Алло, любимая, ты меня ждешь? Я уже еду».
Сегодня в моей пустыне станет еще на одного охотника меньше…

Tweet