Рассветало. Как приветствие поднимающемуся солнышку потянулся дымок из труб. Ночь потихоньку сдавала позиции и кое где на небе просвечивали звезды.
  Старенький облезлый петух Старичуля захлопал крыльями и взлетел под крышу огромного колхозного хлева. Раскатистое петушиное пение взбудоражило сонную обстановку и скотина потихоньку выходила из дремотного оцепенения. Куриное племя, разом, загомонело и заквохтало обсуждая последние ночные новости. Молодые гонимые петухи, по типу Гафрила, пытались подражать своему предводителю, в искусстве создавать громкие раздражающие вопли.
Вслед за курами густыми голосами заблеяли овцы и замемекали бородатые козлы. Все это создавало тот невыносимо нестройный шум, каким казалось можно перекричать ураган или бурю.

    Как и полагалось в этом нестройном скоплении домашней пустоголовой живности, каждый в этой толпе только и занимался тем, что доказывал остальным свое превосходство и исключительность. Ограниченность окружающего мира делала его этакой маленькой замкнутой системой. Нормальная овечье-куринная позиция позволяла оградить собственное мировоззрение восприятия- стенами хлева. В рамках этих стен установить догматы, избрать предметы поклонения и наметить незыблемые позиции в поведении.  Как в любом ограниченном социуме, наполненном разномастными животными, зачастую далекими друг от друга по интеллектуальному развитию, выделялись лидеры. Причем чем умнее была пучеглазая морда у какого то барана, тем больше места в загоне он занимал и тем мягче была у него копна соломы пропитанная мочой и испражнениями. Зима есть зима, и даже курдючные овцы были помещены в теплый колхозный хлев пережидать холода до весны. В каждом углу сложилась группа особей, которая испытывала удовольствие от нахождения рядом с тем или иным видом скотины. Например, возле свинарника с главной колхозной гордостью, супоросой свиньей Каторгой, располагались в ряд куриные насесты с разномастой братией несушек и петушков. Куры часто пользовались нечистоплотностью свиней и использовали остатки пищи как своеобразный приварок к комбикорму. В добавок свинья, в отличии от хряка Желейки, который из-за неповоротливости мог раздавить зазевавшуюся птицу, была более аккуратна при перемещениях и изящна в своих глубокомысленных суждениях и сплетнях. Судьба у Каторги была незавидна,  ветеринар обнаружил онкологическое заболевание и ее вместе с будущим пометом собирались перевезти в райцентр и дальше в областной онкодиспансер , для опытов. Вокруг этой волосатой и ушастой свиньи собирались в кружок все местные изгои.   

        Петух-отщепенец, часть  груза гуманитарной помощи прибывшей из Гамбурга, Геша, в связи с генетическими отклонениями потерявший сексуальную самопринадлежность предпочитал держаться в тени ее корыта. Подбирая куски со свинского стола он чувствовал себя в относительной безопасности. Как только он покидал спасительное убежище, остальные гонимые петухи принимали его за курицу и жестоко насиловали. Иногда Геша воспринимал эти действия благосклонно, а иногда старался уклоняться от оных. Связано это было с сезонными изменениями. Его обособленность и одинокое существование вызывали в недалеких по уму жвачных странное ощущение его избранности. Тем более его суждения всегда были наполнены малопонятными для простого обывателя гомосексуальными переживаниями, если понятие гомосексуализм вообще  применимо к  птицам.

      Скорее Геша был не пассивным педерастом с родовой генетической травмой, а рядовым гермафродитом, каких навалом в любом неполноценном помете с запущенной селекцией. О чем бы не вел он свои глубокомысленные беседы, все сводилось к обсуждению извращенных взаимоотношений между полами. Некоторые животные брезгливо отворачивали морды. А некоторые, наподобие бодливого барана Скуби Ду ,и сами промышлявшие от безделья подобным, перенимали опыт и расхваливали уродца. Психология в массах всегда однообразна, к инвалидам, дегенератам и неполноценным особям всегда примыкают подобные. Вместе они ощущают себя единым целым и еще чем то не лишенным права на жизнь.
Ну да мы отвлеклись. Слишком короткое повествование позволит нам рассказать про что то стоящее в сельском хозяйстве, а выродков на какое то время давайте забудем.
    В хлеве, единственной, тухлой, многонедельной  новостью было прибытие из средней Азии группы ослов- ишаков.
Загонял их группу, помогая колхозным пастухам, злобный волкодав Угавка. Его зычное «У-гав! У-гав!»,  подгоняло ушастых, и вселяло в них обреченность существования. Они понимали ,что теперь вынуждены жить согласно установленным правилам. И хранителем этих правил была косматая собака.

    Ослы ,известные своим упрямством,  глуповатые и трудолюбивые животные, были по ошибке завезены вместо мулов, заказанных для селекционной деятельности. Кому то в министерстве показалось, что мулы в условиях российской деревни смогут конкурировать с лошадями и помочь сэкономить деньги села на кормах. Суть да дело, заказ был произведен, но прибыли по ошибке ишаки. Мороз средней полосы убил несколько особей, а остальных ,наряду с козами и овцами, спрятали в теплый хлев до потепления. У ослов тоже была нелегкая биография, связанная с эпизодами полового созревания у молодых людей на Востоке. Учитывая эту особенность многолетнего растления особей обоего пола среди ослов, у других животных замкнутых в ограниченном пространстве  сложилось негативное восприятие всего, что связано со словом «осел». Когда кто то из темноты ночного хлева подавал голос не представившись, то у большинства животных возникала мысль о чем то неприятно грязном, и хор нестройных голосов кричал блея и кукарекая «Забыл представиться, осел!». Вступать в дискуссию или отвечать на вопросы не представившегося считалось чем то сверхнеприличным. Это означало бы встать на одну эволюционную ступень с существом низшего порядка, ограниченного и тупого.

  Для тех же кто не нашел себе собеседника, а поговорить долгими зимними вечерами очень хотелось,- существовал аттракцион придуманный крысами пасюками - «Голос статистов».
Состоял он в следующем. В определенном месте помещения находилось огороженное пространство с кучей навоза и грязи ,скопившейся после уборки. Под этой кучей, пользуясь теплом разлагающейся органики и остатками непереваренной пищи, жила колония крыс. Как в любой замкнутой сфере обитания они быстро освоились, осознали себя венцом мироздания и считались избранными высшими силами. Они долго вели среди животных борьбу за существование, преуспели в ней. Многие погибли в ходе столкновения как с этими самыми высшими силами, насылавшими на их народ ядовитые моры, железные капканы и голодных котов, так и на клыках свиней и под копытами коров и лошадей. Поговаривали, что хряк Желейка с удовольствием поедал крыс попавшихся ему в корыте. Не брезговал он так же задавленными курами и утками. Это было бы не так страшно, но поедая крыс, волосатый хряк продолжал пищевую цепь эволюции кишечных паразитов. Ни к чему хорошему это привести не могло, и его вздувшееся брюхо, вместе с выпадающими при испражнениями члениками ленточного червя давало основания задуматься о его скорой смерти. Но красные глазки свиньи не выдавали ни малейших признаков нездоровья, и он был неприрекаемым авторитетом среди живности скотного двора. Особенно его любил выживший из ума, и подававший иногда свои кукарекающие сигналы совсем не к месту, старый петух Старичуля. Он то давно решил, что хоть гусь свинье не товарищ, -но вот «петух хряку самый настоящий братан».

  Так мы опять отвлеклись. О чем это я? А! О крысах конечно…
Крысы проживали под кучей дерьма огороженной досками в аккуратный квадрат, и уложенной в  пирамидальную форму. Это производило впечатление аналогии с пирамидами и намекало на преемственность связи крыс со жрецами неведомых культов.
  Я сказал крыс??? Боже упаси! Они уже давно своей борьбой заслужили забвение этого презренного названия. По аналогии с одним богоизбранным народом, о нем мы знаем из эпоса и судим о нем по делам, среди особей замкнутых в хлеву считалось опасным вслух произносить слово «крыса». Произносившего это слово тотчас предавали всеобщему поруганию и обвиняли в нежелании дружно жить в коллективе животных, таком многоликом и разнообразном в своем составе. Как то на фоне попыток всех дружить со всеми забывалось и распространение инфекционных болезней, и порча пищи. Чрезвычайная плодовитость производила опустошение пищевых припасов в колхозных закромах. Высшие существа боролись всеми силами, сдерживая поголовье, а вот бездуховная скотина продолжала равнодушно смотреть на плодящихся паразитов и игнорировала робкие попытки всколыхнуть ситуацию всеобщей терпимости. Беда касалась и коров с покусанными новорожденными телятами, и кроликов с убитым потомством. И при всем этом бывшие крысы именовали себя гордо- «Клоны».Из за чрезмерной плодовитости и потери индивидуального сознания они были сильны в коллективе. Крысам ничто не чуждо из того ,что поражает живые существа. Это и психические заболевания, и церебральные параличи, и бич всех кровосмесителей- шизофрения. Иные выдающиеся среди них экземпляры страдали раздвоением несуществующей личности. Называли себя то «Клон», то «Клонъ», то «КлоунЪ- оборотень». Присваивали себе несуществующие титулы наподобие «статиста хлева», «педераста галактики» и прочего. Так вот именно эти неадекватные больнецЫ решили назвать навозную кучу- « От оно как». Может, в воспаленном болезнью коллективном воображении, это было сокращение от слова «Как оно какает» или еще чего…Нам этого не узнать. Потому как сложно понять существ больных и вырождающихся. Но вот додуматься до выдачи своих бредовых идей за откровения высших существ, переданных для всей живности посредством пирамидального говнопередатчика- это было самым сверхциничным. Клоны забирались на вершину навозной кучи и впадали в транс. Снизу им задавались вопросы о бренности бытия и прочей ерунде. Раскачиваясь и подвывая заунывными голосами клоны доводили собственные измышления до жвачных. Иногда измышления были так удачны,что многие клоны-психопаты жалели о невозможности записать в блокнот бред своего больного воображения. Крысы писать не умеют. Ну как бы то ни было,-а аттракцион функционировал и привносил разнообразие. Козлы с баранами, лишенные возможности думать и анализировать, принимали за чистую монету все псевдооткровения клонов и тупо кивая мордами соглашались. Самый бородатый козел, претендовавший из за возраста на звание «козла из козлов», по кличке Александр Второй авторитетно тряс рогами и начинал пахнуть еще сильнее.

Вторым он был после Первого, уже доживавшего свое вселенское существование в виде шкуры-ковра на сидении колхозного трактора. Козлы вообще неравнодушны к громким высказываниям и авторитетным мнениям. Любимая их стезя- это советы окружающим думать головой, включать мозги и заумно ссылаться на грошовый опыт своего бородатого существования. Глядя на потрясание длинной бороды и вылупленные глаза, неокрепшие в мыслительном процессе горбоносые овцы забывали о предмете разговора и начинали повторять слово в слово изреченный козлом бред, совершенно забывая , что как раз мозгов и умения ими шевелить козлу не дано от природы.

  Так все и катилось своим чередом. Все было одинаково и однообразно. Иногда приходил из холодного мира, и стоя в чистом стойле с овсяной торбой на голове, тут же засыпал мерин- тяжеловоз Смелко. Общался он больше с другими лошадями, и то от нечего делать. Работал много и трудно, привозя за многие километры для всего двора комбикорм с оптовой базы райцентра.  Овес в его торбе не давал покоя ни крысам, простите клонамъ, ни курам. Все очень хотели попробовать, что же это так аппетитно уплетает конь. Но конь был жадный и топтал железными подковами крыс-клонов нещадно, лягал жирных свиней Каторгу и Желейку. Кусал глупую козу Цэ-салу. Она была привезена для поднятия удойности из какой то страны, где все любят сало, и хотела придать себе изысканного иностранного шарма. Ее неуклюжие попытки ограничились придания своей паскудной кличке приставки на манер французского «Дэ»( Ну Дэ Сэнт, Дэ Монсоро…это для безграмотных упырей не знакомых с французскими приставками) в виде больше используемого на ее родине «Цэ».Так и получилось козье существо с именем Цэ-сала. И он,мерин, ее не любил и пинал как футбольный мяч. Она от страха порожнилась круглым козьим горохом и обиженно мемекала. Жалкое зрелище на потеху телятам из соседних загородок. После вот таких демаршей ,понятное дело, с мерином мало кто дружил. Исключение составлял коты Кацман да Елдак.
Иногда, конечно, Кацман шипел и ни в какую не желал общаться с грубым тяжеловозом, но потом желание поспать на чистых опилках в относительном просторе и тепле побеждало, и он сворачивался караваем рядом с другими котами.
  Сегодня мерину, ни с того ни с сего захотелось пообщаться и он спросил у остальных животных связанных с извозом, как ему ловчее везти по зимнему снегу сани нового образца. Поднялся гомон и гвалт. Бараны порадовавшись возможности хоть с кем то поговорить- блеяли. Козлы рекомендовали думать, хоть к мозговой деятельности относили только свое врожденное умение вонять и пить свою мочу на жаре. Закатывая вылупленные глаза они, даже не понявшие сути вопроса, нараспев делились собственными измышлениями не относящимися к теме вопроса вообще. В этот момент у них можно было спрашивать все что угодно, но получить достойный ответ было нельзя. Сплошное – «Я давно знаю…я много ходил…я давно чешу свою шелудивую шкуру о забор…».Куры вторили козлам, а овцы крысам. Из темноты, что то дурное,  уныло басило о том, что оно- водитель телеги красного цвета под названием трамвай, и что оно способно даже летом перевернуть сани. «С дуру можно и хуй сломать…»,-подумал Смелко, и уже пожалел, что спросил всю эту беспутную бестолковую толпу хоть о чем то. Все это Коня  быстро утомило , интерес к беседе был потерян. Он устало прикрыл глаза, подвинул круп поближе к проходу и оттопырил хвост. Тяжелые комья навоза с полупереваренными зернами овса и дробленой пшеницы посыпались на пол.

«Еда!»-крикнули клоны и первые ,расталкивая всех, принялись выбирать зерна покрупнее. За ними подбежали куры. Падая и давясь от жадности клевал Геша. На них завистливо смотрели ослы, по азиатски не понимая такого воодушевления и радости у соседей. Больше всего старался клонъ-оборотень, ему казалось, что если нахвататься дармового угощения, и обернуться к дерьму назад спиной, то он сможет сьесть и «еще за того парня». Многим его ужимки были непонятны и неприятны, но ведь он был избранным «статистом хлева». Именно он, стоя на куче дерьма своей жизни, облекал дерьмо своих мыслей в понос пустых слов- откровений для козлобараньей публики. Не могло не радовать, что шизофреники долго не жили, и скоро клону-оборотню придет на смену иной. Может чуточку умнее.
Так продолжалось много зимних дней. Конь спал, и где то в глубине отрывистых образов его снов проскакивала строка чудесной песни… «Хочется парить с орлами, но кругом одни индюки…»

****************

  Я очень извиняюсь перед втыкателями, не знакомыми с моим творчеством в  предыдущем креативе «Про авто», и не читавшими говнокомментарии описанных выше персонажей. Искренне сожалею, что пришлось оторвать у вас время. Постараюсь в ближайшее время чем то более душевным Вас порадовать.

Tweet