Моя Украина наполнена запахами яблок и воспоминаниями об украинских песнях.
Ночью меня сгружали на перрон маленького украинского городка. По чудесному, какому - то немыслимому, чутью, у вагона, сидел наш старый рыжий пес Дружок.
Как такое возможно - не понимаю. Откуда собака могла знать, что мы приезжаем и именно в этом вагоне? Из раза в раз.
Утром в дом приходили родственники, и начиналась суетная, встречающая круговерть. Мне же хотелось только на речку.
На реку Рось.
Можно меня уверять в чем угодно, и спорить со мной до хрипоты (или пиздюлины от меня, кстати…), но я считаю, что рожден в самом центре зарождения Русской цивилизации.
Именно в том месте, откуда пошел могучий народ Рос. И дом мой стоял именно там, где находился Корсунский курень Запорожского войска. Именно тот курень, который описан у Гоголя в его «Тарасе..».
В этом месте в войну располагался штаб немецкого командования перед Корсунь - Шевченковской операцией. Надо быть очень подкованным, чтобы произвести соотношение сил и потерь между этим котлом или, допустим, Курской дугой.
Очень хочется пробежаться описанием виденных красот и той степной воли.…Ограничусь лишь местом под названием Шумки. Река перескакивает через гранитные валуны, небольшие водопады и ускоряет свой бег.
Не знаю как сейчас, а тогда в реке было много затопленных танков и прочей техники. Маленькими мы часто ныряли к ним и рассматривали. У меня другой Украины кроме Черкасской области и Киева перед глазами не проскакивало. Я не знаю, может в Карпатах еще красивее, но только такую Украину  я видел, и только такие степи. Дневной зной полей делает очень четкими полосы от колес техники на склонах оврагов. Даже не знаю, как это назвать. Курганы что ли.…Или сопки.…Когда в поле здоровый холм зелено- желтой травы с прыгающими кузнечиками, а по нему вверх идут две полосы заросшей колеи. Кто там и куда ехал?
Неведомо.
Наверное, по таким вот полоскам, зимой 42-го, мою мамку немцы отобрали для станции переливания крови. Полуторагодовалого ребенка они, твари, отобрали для переливания крови своим раненным. Дядька ее выкрал, и, завернув в одеяло, на лошади отвез к партизанам. Получил пулю в бок, но выжил. В погребе прятался наш разведчик из отступающих частей, так немцы бросили туда гранату и выстрелили пару очередей. Он всю оставшуюся  оккупацию пропрятавшись там – выжил. Отпоила его молоком бабка моя. Пуля перебила челюсти, и дед ему вставил в рот деревянную пробку для залития молока.
Я потом на этом погребе играл и рвал большие желтые абрикосы. Благодатнейший край Украина. Все… Вишни,  абрикосы, яблоки и картошка. Все растет само, и дивится природа своим тут величием.  Все цветет и пахнет.
А под яблоней во дворе был закопан немецкий парашютист. Брат говорил, что его прадед вилами заколол и закопал.
Яблоки эти были вкусные.
Народ  был сплошь крепкий и работящий. Ко мне все относились дружелюбно. Как то получалось, что в каждом селе у нас родичи. Я что маленький, что когда уже подрос, мог назвать, чей я внук, и меня приглашали в прохладный дом. Я там с незнакомыми людьми, которые мне, оказывается, дядья и тетки ел и пил. Никаких вопросов. Чудеса, какие то. Приди ко мне сейчас племянничек вот такой…
Куда бы я его отправил?
То - то…
Тогда в порядке вещей было побыстрее свалить из дому и до одури накупаться в речке. Наораться до хрипоты при игре в «латку». В пятнашки на воде. Хитрые пацаны ныряли как жабы, отталкиваясь от дна ногами, резко выстреливая в бок. Поймать их было сложно. И мне, хорошо плававшему, было очень обидно порой. Тем более гады-хохлы до бешенства доводили меня, передразнивая мое северное «Г»- своим «гхе». Я сдуру назвал колхоз на них манер КОЛГОСПОМ.
Ну и, разумеется, с этого дня, получил кличечьку «КолГосп». Читай с ударением на Г. Ну не суки, а?
Увидев меня, вся пиздобратия сопляков - одногодок мне издалека орала « Эй! КолГосп! Иди погэкаем…»
Я кидался в драку, а у них это было ежедневным сучьим развлечением. Сейчас это смешно. А тогда я даже не мог мамке объяснить - за что дрались. Все равно ребята были неплохие. Сейчас понимаю, что Украина была лишена тогда этой ебанутой  привитости футболом. Да, у них было киевское «динамо», но отсутствовала придурковатая любовь к стадионам без турников. В принципе, о качестве призывного контингента можно судить даже по такой простой вещи, как наличие во дворе турника. Вот у пацанов тех лет- турник был. И вертелись они на нем как обезьяны. Там я увидел и «солнышко» и «склепку» и «офицерский выход».
После питерских раздолбанных стадионов,  и вбиваемого в головы псевдофизкультурного футболизма среди детей и подростков, - это было в диковинку. Если ты за минуту не мог подтянуться 17 раз – то руку тебе можно не подавать. Похуй как…Рывками и подпрыжками, не до конца, но сделай. Я хитрил и делал рывками.
Иначе за человека не считать не будут. И в паровозное депо с вагонов прыгать не возьмут.
Тогда фильмы с Гойко Митичем часто показывали, и все делали луки. Идешь в депо, открываешь у колесной пары буксу и опускаешь в масло стрелу с привязанной тряпкой.
Идешь на яр. Вечером, как стемнеет, стреляешь зажженной стрелой вверх. Красиво.
И тут раздается вопль «Ай! Ой! Шо минэ зробылы…шо минэ зробылы…Рятуйтэ!». 
Напересечку вам в темноте бежит человек с этой горящей стрелой в спине и горит. И орет. Все в рассыпную. Стрела на конце снабжена гвоздем, и какому - то сопляку она втыкается в горб и поджигает рубашку. Тот несется к маме домой и все пропадают в темноте, забыв индейские подвиги и амуницию. А кто - то из индейцев на стрелах писал заглавные буквы своих инициалов. И этим индейцам пиздец от шерифа, в лице матери того пацанчика. Не в силах понести свой индейский долг,  они сливают всех остальных участников ночной стрельбы по огненному человеку. Все наказаны, а я отпизжен.
Из всех самых приятных моментов на Украине я запомнил длинные столы родственников и песни украинского многоголосья. Нет ничего красивее этих песен. Бабки поют, дополняя друг друга, а деды с мужиками сочно басят и резонируют. Никогда я не слышал музыки красивее. Старший брат на рыбалку не брал, рассказывая о самом огромном соме которого он видел. Они с моим дядькой рыбу стреляли. Ныряя в реке, и близкорасположенном карьере они видели много диковинного и интересного. Как мне хотелось с ними! Суки- гады, возьмите… Мужики пытавшиеся выловить этого сома ложились на ночь на берегу и, привязав к руке веревку - засыпали. Утром ни мужика, ни веревки. Таких много было. Братец,  вместе с двоюродным дедом, выплыл к омуту карьера на лодке. В этом карьере после войны добывали камень и глину на глубине более 300 метров. Якобы там входы-переходы, и случайно наткнувшись на пещеры с водой, сьебали и  бросили технику. Заброшенный, он наполнился из подземных источников изумрудной водой, и стал каким - то сказочным. Мне, мелкому, так он вообще казался каким - то волшебным местом. Тонуло в нем масса народу. Хитрые хохлы сбрасывали в него мусор и умерших животных. Свиней, например, с высокой каменной стены. Или мента, однажды, вместе с мотоциклом.  Якобы так и откормили популяцию сомов, которым было, раз плюнуть утащить утку или собаку. Так вот решили мои родственники ловить эту тварь на паленую крысу, а шнур капроновый вместо лески привязали к носу лодки. Часа в четыре их рвануло и потащило к самому глубокому месту у стены. Дед успел выскочить, уцепившись за куст на выступ скалы, а братца таскали и едва не утопили. Потом он рассказывал, что вынырнуло рыло ведра с два головой и, оторвав кусок жабры и язык, ушло под воду. Он орал так, что близлежащие дома перебудил. Они и спасли деда с карниза. Они потом долго с братцем не разговаривали. Конечно, я жаждал таких же подвигов. Ох, и доставалось мне от них за спизженные подводные ружья или гарпуны. Природа Украины была цветущей. Яблоки валялись под ногами. Их кушали свинки. А мясо свинок перекочевывало в чудесную украинскую ковбасу и стеклянные банки. Самогон был горюч как порох и чист как слеза. Я отмечал свое день Рождения и конспиративным путем приобрел литровую банку «Бурякывкы». Выпив ее с товарищами я - «стругаф». Даже не знаю, как это произнести с тем непередаваемым южным колоритом – «Струкхав-вф». Рвало меня короче пиздец как. Славно отметил день Рождения, стругая харч на забор аппетитными кусочками. Я давно не ел правильного украинского борща. Без русифицированных изьебств и фитнеснаполнения моей женушки. Все. что она готовит – это насилие над рецептурой. Она делает не борщ - она делает спортивный томатный суп. Вместо кусищ жирной свинины - грудка курицы или индейки. Красят борщ помидорами! Какие нахуй в настоящем борще помидоры!? Какой в пизду уксус!? Она со своими подругами, видите ли, считает, что мужикам вредно вкушать такие тяжелые супы и заменяют их легкими ингредиентами. А уха? А это ужасное водяное блюдо с картошкой и нежирной рыбой без зажарки и специй? Эта анальная казнь моего аппетита под названием гречневая каша с соусом из лисичковой пасты и лука порея?
Нееет! Это не Украина…
На станционном вокзале останавливались поезда с солдатами и техникой. Все женщины и бабки хватали ведра с яблоками и еду. Бежали, совать воинам покушать. Куда шли те поезда? В Афган? На учения?
Я приезжал последний раз в  92, по-моему. С другом Серегой. Мы были курсантами второго курса, что ли.…Еще все были советские, родные. Мы даже на учет встали в военкомат по месту прибытия, хотя уже было другое государство. Было не голодно, нет. Продуктов и сала хватало. Был дефицит денег. Все путались в расчетах и обмене.
Встретил подросших друзей детства.
Сразу нам предложили ехать в Тирасполь хлопать мешочников, и попутно защищать свои перевозки. Мы им утюги и кипятильники с насосами маде ин СССР, а они нам ширпотреб и всякую хуету. Тогда это называлось бартер. Тут же были приглашены в гости подросшим городским авторитетом по имени Глечик.
Узнав, что мы хоть и бандюганского настроя, но приехали все го лишь в отпуск – он потерял интерес. В Киеве можно было на сущие копейки кататься целый день на такси по городу. Отмечали день Рождения на берегу Днепра в парке. Гидропарке. Своеобразно. Покачались в зале. Напоролись шашлыков. Погуляли по Крещатику. Дали кому то пизды в дартс-кафе. И увидели интереснейшую картину. Оцепление из ментов вело колонну негров, которые по два тащили молочные бидоны с брагой. Дохуя баллонов. На каждом из них была одета резиновая перчатка и эти надутые руки покачивались как у голосующих членов политбюро. Студенты уличенные в самогоноварении. Все в отдел.
Красиво было. Каштановые аллеи, правда, уже не цвели.  Видно было еще величие советского города, но уже были нищие. Уже сидели на ступенях попрошайки, и их все еще как то жалели. Много машин-такси  было на газу. Перед нами на стоянке стояла свадьба, рассаживалась в несколько машин. Мы сели не в такси, а в частника на «иж-комби».Отъехали.
Впереди раздался взрыв. Остановившись, выскочили и увидели, что «волга» с невестой горит. Это рванул газ. Потом всегда спрашивали у подвозившего, на чем он ездит.
Больше мне Украины повидать не удалось. За ней в 93 пришел Таджикистан. За ним еще всякая круговерть. Флот. Семья. Надо как то выживать, не до поездок.
Страна лишила возможности общаться близких людей. Все были настолько ошарашены проблемой выживания, что и не до писем было. Не до звонков. Умер дед. Герой черноморец. Он выжил в ночь, когда итальянские диверсанты подорвали линкор «Новороссийск» на Севастопольском рейде. Обожженный в кипятке выжил.
Умерла бабушка, пережившая в своем доме и советский и немецкий штаб. Дом родня за копейки продала. Большинство родных умерло. Выросли их дети, мои ровесники. Вряд ли они знают меня по имени даже. Цепляется за жизнь одинокая мама. А мне очень хочется. Как то по детски хочется туда.…На Рось. К родному берегу, и хотя бы со стороны посмотреть на место, куда меня привезли после роддома. Сесть бы за стол с близкими и родными людьми. Слиться с музыкой украинской песни их голосов.

Tweet