Мы заложники. Наше восприятие, наши взгляды на жизнь.
Одинаковых людей не бывает, мы все как произведения сотен творцов, пусть даже раз коснувшихся наших жизней. Такие скульптуры, куда по кусочку, по одному штриху добавляют люди,  окружение, телевизор и музыка. Проза и стихи.
Заложники страхов и предрассудков, творения воспитания, несчастных случаев и катастроф.
Никогда не знаешь, в каком месте человека легче всего поранить, в каком месте укол окажется сильнее просто физической боли.  Не знаешь как человек достигнет предела.

Комната, минимум мебели. Не большая комната, без окон. Дверь. Комната серая, но не темная. Никаких заметных источников света, он просто есть. На стуле человек, на столе кнопка. Или рычаг. Пусть будет рычаг.

Две таких комнаты, в одной старик, ему за семьдесят, заметно за семьдесят. Во второй идентичной комнате парень, в свои неполные двадцать уже точно знающий чего хочет.

Старик, циник не то что прожженный, а сожженный до тла.
Парень, успешный, амбициозный.

Дерни за рычаг, и все живое умрет.

Первая комната. Старик рассуждает вслух. Таково условие.
-Жизнь жестоко со мной обошлась. Я так думаю. Я прошел все самое страшное что было в двадцатом веке, был в гуще событий. Рано стал вдовцом, один воспитывал дочь, и не справился.
-Да гори оно все, даже не синим, а черным пламенем. Почему одни с пеленок кормятся с золотой ложки, а другие всю жизнь проходят как испытание?
Далее война.
Далее голод.
Далее Одиночество. Одиночество и нищета.
-Я не жалуюсь, я достойно все выносил. Пусть не веря в бога, но веря в то что нам всем выписаны чеки, по которым мы должны будем получить компенсацию за то, чего не увидели в жизни. Накинь мне немного и за это , начальник.
-Возьму и дерну, один черт подыхать мне скоро. Сам не знаю, как потеряв все свое здоровье в лишениях я дожил до столь преклонного возраста. А кто-то дольше ста живет. А кто-то в утробе матери подыхает. У таких в чеке,должно быть, суммы астрономические.
Кто-то,страдая, держится лишь одной верой в то, что расплачивается за прошлую жизнь. Кто-то сдается, и вышибает мосги там, где оставалось за поворот зайти и получить то, чего ждал всю жизнь.
Это любовь.
Это здоровье.
Это семья. Семья и счастье.
-В моей жизни не было равнодушных людей, кто-то любил меня без памяти, а кто-то презирал, ненавидел, боялся.
-Я хмурый, я циник. Кто-то называл это пессимизмом, а я просто снял очки, которые другие не снимают из страха. Не я снял, с меня сняли.
-Но я всегда был трусом, как я могу даже думать убить все, если когда-то со своей женой знакомился несколько месяцев. Трепетал. Если когда-то так и не попросил прощения у тех, чьи надежды не оправдал. Если когда-то бежал с передовой, обливаясь слезами от страха.
-Чтобы принять такое решение нужно быть твердым.
Так же уверенным.
Так же смелым.
Так же ненавидеть всех. Ненавидеть и винить их во всем.
Хотя нет, трусом быть самое оно. Только трус взвалит на остальных весь груз своих ошибок.
А теперь он отклоняется на спинку, закрывает глаза, на которых навернулись слезы, и скрещивает руки на груди. На них проступают вены, так и остались на нем шрамами все те знаки заслуг, почести за которые он так и не получил. Не велики,видимо, заслуги.
-Нас учили что жизнь бесценна. Все живое, будь то маленькая девочка, или ее растлитель. Будь то солдат, убийца сотен, или его командир. Будь то я, или ты.
-Пусть даже я не верю в бога, я все равно знаю, что не мне решать такое.


В то же время.
Вторая комната. Идентичные условия, только теперь это молодой парень, глаза живые, одет не дешево. На столе дорогая куртка.
Там же студенческий.
Там же ключи от квартиры. От квартиры в хорошем районе.
Там же ключи от машины. От дорогой машины.

-Ненавижу,-сметает все со стола.
-Барахло. Сыт по горло. Люди дерьмо.
Смотри война.
Смотри рабство.
Смотри убийцы, насильники, воры.
-Мне двадцать, а я боюсь что живу зря. Насмотрелся как ломаются жизни. Не забуду как отец впахивал, когда я еще пиздюком был, как мы жили у его друзей, потому что денег не было.
-Как он в 90-х игрушки из-за кардона возил, чтобы концы с концами свести. Как ужимала наш семейный бюджет его привычка ежедневно кормить меня шоколадом.
Маленькая радость. Больше его чем моя. Мне всегда хватало просто встречать его.
Так же поддержанные велосипеды.
Так же зашитые мамины колготки.
Так же пустой холодильник.
-Потому я сам в институт поступал, своими силами. Потому я не бываю в клубах и не нюхаю кокаин. Потому я и не знаю куда девать деньги. Потому и не прошу.
-И за это я даже благодарен, мажор мажору рознь. Никогда не понять папиному сынку, с пеленок отъевшему жировые складки бутербродами с икрой, чего на самом деле стоят деньги. Не понять почему люди запивают, остаются ни с чем, вышибают мосги.
-В голове закипают мысли, в такой суп, в котором все есть. Как у бедняков, когда бросают остатки гречневой крупы, пару макарон, фасоль, и еще бог знает что. Нет мяса. Есть Галина бланка.
Он не замечает, как рука обхватывающая рычаг начинает потеть. Начинает крепнуть хватка, и в глазах теперь гаснут огни.
-Пусть не я, и не сейчас. Когда-нибудь все так и закончится. Пусть не завтра, и не через сто лет. Кто-то станет этим предателем человечества.
Как у Паланика :
«Говорю им: валите всё на меня. Пускай я буду изображать большую пассивную жопу в вашей групповухе для снятия вины.»
Только для такого шага надо быть трусом.
Смотрите также отчаяние.
Смотрите также слабость.
Смотрите также страх.

-Не после того, чему меня научила жизнь.
-Не после того, чего стоило моим близким все, что они имеют сейчас.
-Только, когда в твоих руках такое, нельзя думать ни о себе, ни о родных.
-Надо смотреть шире, это не вопрос моих страхов, не вопрос моей любви. Это касается всех.
-Мама всегда обещала мне что все будет хорошо, все то время. Пока мне было все равно, как и сейчас. Пока меня не волновали такие ценности, как и сейчас. Пока они чувствовали необходимость дать мне все, что только смогут, как и сейчас. В то время как мне уже дали все что надо, когда мама целовала меня, отведя в детский сад. Пока отец, приходя с работы к ночи, приносил еще одну плитку дорогого шоколада.
-Кто я такой, чтобы решать это. Пусть когда-нибудь я себя тысячи раз прокляну, за то что ушел, смотря новости, читая газеты. Я знаю что в сотни раз чаще вздохну с облегчением, переворачивая страницу, переключая канал. Стоя под окном родильного дома, и впервые рассматривая, пусть издалека, первенца. Выпивая с друзьями пиво. Просматривая семейный фотоальбом, уже когда буду ссать через трубку, и передвигаться сидя в в инвалидном кресле.


Они выходят одновременно.
Один из них знает, что не зря прожил такую тяжелую жизнь, потому что в конце концов остался честным перед самим собой. Перед тем собой, который еще не знал что его ждет. Перед тем собой, куда моложе его семидесяти.
Второй наблюдает самый красивый закат, который видел в жизни, и садится в машину уже другим человеком. Куда старше своих двадцати.

Tweet