И не было в ней ничего подозрительного. То ли мышь белая с глазами полными блядства, то ли полноватая блядь с мышиными глазами – я сразу не разглядел: на велосипеде ехал. Сразу я только поебацца увидел, ну, и вошёл ей колесом между ног для начала. Главное, ехал по тротуару осторожно, крался, можно сказать, километров тридцать в час всего, а она листовки религиозные раздавала. И будто кто-то свыше за руль придержал, чтоб я  коитус этот велосипедный свершил. Прокатил её на колесе недалеко и на асфальт уронил несильно. Брык, сука, и лежит, как на приеме у патологоанатома, нараспашку, смерть клиническую симулирует. Актриса бля из театра юного дрочера. Ну, я не растерялся: дыхание рот в рот с языком сделал и ушибленный клитор, на всякий случай, простимулировал.
      Никогда еще у меня в руках он до таких неебических размеров не опухал. Я до этого момента фразу «клитор, как дыня» плохо догонял. Очнулась неожиданно,  когда я уже в трусы полез – непосредственно дыню пальпировать, и возмутилась сразу непечатными словами, тварюка неблагодарная. Я, как человек культурный, прихуел аж слегонца с того, в каком разнообразии похожее на «кондом» слово засочеталось. «Ну, чего ты блять так раскудахталась, овца? – думаю, – И откуда в двадцатилетней пизде такой богатый внутренний мир?», –  попутно размышляю, а сам суечусь вокруг: «Простите, извините, всяхуйня, не хотел вас задеть, я просто хотел…».
    Ну, смотрю, она тоже заднюю включила, смирение на ебальнике симпатичном нарисовала и молитвы какие-то бормочет. Слово за слово, хуем по столу, и я  в больницу её на раме повез. На раме уже и познакомились. Оказалось, она баптистка, и её Анфисой зовут, а я это имя крысиное пиздец как не люблю. Баптистка Анфиса блять…
    – А как тебя мама с папой называют? – на «ты» уже перешли.
    – Мама – Фися, а папа – Фиська, – смущается чего-то.
    – Что, оба родителя шепелявят? Редкий случай…
    Ответить она не успела: что-то хрустнуло, звякнуло, ойкнуло, и мы в яму на дороге упали, судя по размерам, оркестровую. Огляделся, велосипед вроде целый, пассажирка моя только лицом в педали постанывает: «Ножка, ножка». «А нехуй копыта свои длинные в спицы совать. Педали новенькие, вон, чуть бивнями своими не поцарапала», – думаю, а сам милосердие проявляю, как могу: приподнял её с земли, параллельно размер сисег проверил, от пыли отряхнул – как новенькая. Аварии, они, конечно, сближают. 
    Привез её кое-как в травмпункт, эскулап пьяный бахчу её бритую заценил и говорит, мол, ничего страшного – ушиб всей пизды, ну, и жопы, частично. Нога – вообще хуйня, сама заживет. Хорошо, что я ей в яме в рот кулаком не стукнул со злости, а то и вовсе ни дать, ни взять получилось бы. Сказался ей, кстати, Вольдемаром, из церкви пятидесятников, типа, я в теме, и чтоб бабло с меня по-христиански состругивали, если чо. В общем, хуё-моё, телефончик у неё взял, навещать в больнице пообещал и съебнул на вежливом фокстроте. Названивать особо не торопился: пусть, думаю, подлечится, мне такие овощи опухшие на хуй не нужны…
    Через недельку позвонил, слышу, доброжелательно так щебечет и ведется на пиздеж мой интеллигентный. В зоопарк её пригласил, а хуле? Дешево и со вкусом. Она  мне такая – хуяк – и встречное рацпредложение кидает, типа, с братьями и сестрами из их церкви на автобусе двухэтажном в заповедник поехать. Ситро, бутерброды с колбасой и море позитива среди религиозных фанатиков – это как раз то, о чём я сука мечтал. Согласился, в общем…
      На следующее утро оделся в костюм одного из хоббитов, которые вдвоём людей по квартирам заёбывают: «Здравствуйте, вы читаете Библию?». Надел рубашку белую, рюкзак, черные брюки и жизнерадостное ебало, коньяка бутылку прихватил, чтоб жизнерадостность изнутри излучать, и попиздовал. Пришел на место, смотрю, кучкуются уже сектанты возле автобуса. Нормальные, с виду, люди с налетом легкой, восторженной ебанутости. Анфиса моя среди них в платьице нарядном тусуется сиськами арбузными наружу. Привет-привет, поехали… Едем, пиздим о том, о сём, я про Серафима Саровского, протестантов и прочую хуйню вещаю, в доверие втираюсь и на сиськи пялюсь, а она про жизнь свою тяжкую прошлую рассказывает. Дескать, бухала много, а когда бухала, там и еблась моментально с кем попало, только  у баптистов и спаслась от этой напасти. И щас, типа, ни капли в рот – ни спирта, ни белка…
    Я аж огорчился слегка от простоты комбинации. На остановке поссать купил и колы бутылку. Коньячку плеснул в колу немного, грамм, думается, двести, и спутницу мою навязчиво, но незаметно угостил. Сразу веселей как-то стало. Раскраснелась, смеётся, прелесть… А я под ром-колу её в свою секту сманиваю, затираю, типа, что мы пятидесятники не регистрированные, в смысле, брачные узы не регистрируем, а имеем, что Бог пошлет. Ведётся, в общем, понемногу на мою проповедь единства жосткой ебли и высокой духовности. 
    Сектанты сцуко тоже раздухарились: песни церковные в современной аранжировке горланить стали, еблане. Ди-джей их, негр Петрович, такой рэп священный мутит, что Снуп Дог нервно сосет за плинтусом. Йо, нига! Покайся, спасись и сохранись! Тун-туру-тун – кентачтис! Выдувают такой концерт нахуй из праведных легких, аж люки в автобусе открываются. Я в психозе этом массовом участвовать не стал и Анфису на задние сиденья сманил.
    Смотрю, прелестница моя до кондиции дошла, спинку выгибает, жопу отклячивает и аж подрагивает мелко, так в секту мою вступить хочет, перебежчица…Процедуру вступления согласилась пройти орально и без заминок. Ловко, без лишней суеты и слюнявых поцелуев, расстегнула мне брюки, оттянула трусы, нашла в них хуй и принялась ласково его надрачивать.  Я глаза от удовольствия закрыл в предвкушении, как вдруг чувствую, кто-то меня по плечу постукивает:
    – Ну что, попался богохульник? Фиська держи его! – открываю глаза, а это пастор контору спалил.
    И понеслось! Анфиса, тварь вероломная, в анабиоз впала, в хуй мой, как в рычаг коробки передач, вцепилась и едет с ебалом отмороженным, типа «не я это».  Я эту изморозь с локтя сбить попытался – хуй там, ещё крепче жмёт, зомби деревянное. Баптисты в проходе столпились, митингуют.
    – Судить тебя будем на братском  совете, – пастор говорит.
    – Какое «судить»?! Ебанутую от меня отцепите! – в туман сознание от боли проваливается.
    – Держи, Фися, держи. Это тебе кара Божья, сучок безбожный! Молись, короста! – мамаша, видно, пиздливая подтянулась. Да тут семейный подряд целый в сговоре. 
    – Кайся, кто на нашем сайте над Ветхим Заветом издевался под ником Мимосралович? Кто писал, что это книга для слабоумных?  И что от спасенного Лота арабские народы не могли произойти, даже в результате инцеста? Кто писал, что «если они ебут ослов, то от них и произошли»?     
    – Кто-кто? Папа Римский! Пусти мразь! Дурачье вы неумное, на вашего Петровича загорелого посмотрите! Да его прадедушка на ветках жил и территорию метил. Негрилла этот, кстати, все общаковые бананы сожрал, я сам видел. Какие вам еще доказательства нужны?
      – Мы от Адама и Евы произошли, – с разных сторон баптисты загомонили, а Петровича в сторонке виновато молчащего, не защищает никто. Даже коситься подозрительно начали.
      – Интересно получается, вы – от Адама, а Петрович – от обезьяны? Ну, и кто вы после этого? Расисты сука и есть!
      – Сжечь еретика! Оторвать ему яйца! Рви Анфиса!
      – Фу, Фиська! Фу! Пусти! – папаша-пастор, слава яйцам, вмешался, – Выносите его из автобуса.
      Покрутили меня шакалы позорные неумело и к дереву в посадке безлюдной привязали.
    – Вы чего делаете? – уже реально высадился. 
    – Помнишь, ты спрашивал, как Авраам собирался своего сына всего одной вязанкой дров сжечь? Вот сейчас и узнаешь, – папаша хворосту охапку под ноги кинул и за добавкой пошел.
    «Это бред какой-то: Авраам, костер, еретик? Двадцать первый век на дворе. Проснись», – сам себе язык даже прикусил, но, смотрю, нихуя не бред: новые мои друзья все больше дров к жертвеннику с энтузиазмом тащат, а главный уже с факелом торжественно рядом стоит:
    – Покайся, грешник! И Господь простит тебя.
    – Я тебе что, Галилей?  Вас же всех посадят, придурки. 
    И как в воду глядел. Вдруг рядом  ментовская сирена завыла, и в матюгальник истошно заорали: «Вы окружены! Всем лечь, руки за голову!» Никогда ещё я так приезду родной милиции не радовался. Освободили меня, в общем. Они, оказалось, еще с трассы автобус этот подозрительный пасли. Сектанты, кто в плен сдался, кто по полям разбежался, а Анфису я с тех пор не видел. Говорят, она карьеру в Москве, на телевидении сделала. Конечно, с такими сиськами и хваткой любой дурак пробьется.

Tweet