(мало… ужасно мало пишу я про гавно, - подумал я, - может потому часто посылают меня с этого радостного ресурса в какие-то благородные ебеня?  И решил, - напишу…)

Аполлон Ибрагимович Соловейчик был Чмо. Его мама верила, что имя человека влияет на его судьбу, и хотела, чтобы её единственный обожаемый сынок вырос красавчиком. Частично она оказалась права – её Аполлон, её кровинушка Аполлоша, был довольно быстро переименован ребятами во дворе в Лошу, Лошарика или Лоха, чему соответствовал в точности. В плане «красавчика» она ошиблась несусветно.
К сорока годам Аполлон Ибрагимович Соловейчик имел: геморрой, близорукость, лысину, пивной живот, ненавистную работу, однокомнатную квартиру в гавняном районе гавняного города, прыщавую толстую жоппу, черные сточенные зубы, смердящий запах изо рта, член, длинной 11 см. 7 мм. в эрегированном состоянии, и стерву жену.
Вернее сказать, жену он не имел, она ему не давала уже несколько лет, что его впрочем, вообще не тревожило. Во что верила её мама, когда назвала её Афродитой нам не ведомо, но к сорока годам Афродита Израйлевна имела:… да что греха таить, весь набор Аполлона Ибрагимовича, исключая  слова: «член, длинной 11 см. 7 мм. в эрегированном состоянии, и стерву жену», которые надо читать как: «шикарную грудь, висящую до пуповины и долбоёба мужа».
Фродя имела перед Лошей одно, но огромное преимущество, чем беспощадно пользовалась – её гавняная зарплата была на 473 руб. 55 коп. больше, чем у Лоши. И поэтому она считала себя кормилицей семьи и третировала, и гнобила его, как могла.
Мозг Аполлона Ибрагимовича Соловейчика ебали все кому не лень, на работе это было начальство охуевавшее с его тупости, и коллеги, пользующиеся его безотказностью, в трамвае пассажиры, в магазине продавщицы, а дома это была естественно Афродита Израйлевна.
Единственным местом, где Аполлон Ибрагимович мог расслабиться от мозгоебли, был его кабинет, вернее сказать, (ну какой кабинет мог быть в его гавняной однушке) кабинетом Фродя язвительно называла туалет, куда Аполлон Ибрагимович запирался посрать, а заодно и почитать. Читал он много, запоем, толи потому, что любил чтение, толи потому, что не любил еблю мозгов.

Аполлон Ибрагимович Соловейчик был  маньяк. Да он был маньяк-онанист и не мог ничего с этим поделать, как только смириться и отдаться на волю своей страсти. Для некоторых это прозвучит странно, ведь в наше время подрочить хуй или, выражаясь культурно, «передёрнуть затвор», «погонять лысого», это как с утра зубы почистить. В наше время Онанист - это звучит гордо, так как косвенно свидетельствует о том, что ты ещё не пидор.
Но Аполлон Ибрагимович Соловейчик был динозавром, результатом строго воспитания матери-одиночки, и поэтому очень страдал от осознания своей низости и греховности.
Если бы он только мог знать, как далеко он отстал от жизни и прогресса. Если бы он только мог представить, что не за горами те времена, когда гомосеки, лезбиянки, зоофилы, свингеры, садо-мазохисты вместе с простыми гетеросексуалами станут считаться людьми традиционных сексуальных ориентаций, не побоюсь этого слова, ортодоксами от секса, более того, реакционерами от секса, а во главе прогресса встанут молодые и революционные … занимающиеся виртом, ... сношающие свои плюшевые игрушки и … сующие свои пальцы в сопливые ноздри секспартнёров, - эти ноу-хау-извращенцы, названия которых заебёшься выговаривать, не то што запоминать. Ах, если бы… да он бы просто охуел от собственного целомудрия. Но он всего этого не знал, у него не было доступа в интернет.

Ужасный порок овладел им несколько лет назад, когда он с Фродей возвращался на поезде с похорон тещи из города N. Ему явно попёрло, и скоропостижный подарок от тёщи и это…  всё было одно к одному.
На второй полке их купе Аполлон Ибрагимович нашел оставленный кем-то журнал с фото популярных певиц, актеров и всякой другой нечисти не вылазящей с голубого экрана нашего телевизора. Некоторые фото имели сиськи.
Аполлон Ибрагимович постелил Фроде на нижней полке, дождался, когда, наконец, иссякнет вечерняя очередь в туалет, и юркнул на очко спокойно почитать.
И это случилось… Аполлон Ибрагимович слез с очка под утро. Всю ночь одинокие засранцы и засанцы-пассажиры вынуждены были бегать в соседний вагон, пока стюард не открыл гавноприёмник со стороны другого тамбура.
Но что это была за ночь. Как можно было сравнить ЭТУ ночь, проведённую в обществе ТАКИХ женщин, с двухминутной вознёй, когда он первый раз вставлял своей вонючке Фроде.

Жизнь окрасилась во все цвета радуги. Аполлон Ибрагимович понял, что СЧАСТЬЕ ЕСТЬ. Каждую ночь он закрывался в туалете и … эти Волочковы, Семеновичи, Каменских… эти ноги, груди, попы… его окружала атмосфера всеобщего женского обожания, он имел возможность выбирать и капризничать, он брал их всех поочередно, страстно и грубо, нежно и ласково-романтично… во все их благоухающие выбритые дырочки.
Стоило раскрыть первые страницы журнала, как старый порыжевший унитаз превращался в трон, а Аполлон Ибрагимович в Аполлона Бельведерского. Бронзовое тело играло мускулатурой, улыбка светилась коралловыми зубами, а лысина покрывалась густой шевелюрой цвета воронова крыла, которая формировалась на голове модельной стрижкой с косыми бачками.
Но все эти метаморфозы были лишь пустой мелочью, по сравнению с тем, как изменялись его 11 см. 7 мм…
Да-а-а!!! Что там Булгаковский Воланд со своим балом. Еженощный бал Аполлона был великолепен.

- Ну что, ну что вы толпитесь, крошки мои, - говорил Аполлон, вальяжно раскинувшись на троне, - неужели я кого-то забуду?! Оксаночка Фёдорова, королева моя, цыпа, ну-ка подойди ко мне… не надо, не надо попкой разворачиваться, встань на коленочки, сделай мне приятно… вот так … так … хорошо… глубже… вот… и с проглотиком… глубже … глубже… давай… давай… а-а-а-а… вот молодец, иди вытри губки… а Хрюша со Степашкой который год не могут понять, что у Оксаночки с губами, дурни ветошью набитые, вы пососите с её, не такие мозоля натрёте…
- А это кто из-за спин пробиться ко мне не может? А-а-а? Анечка, Анечка Семенович, пропустите ка ко мне солнышко моё… сладкая моя, ну а ты зачем тоже попой ко мне разворачиваешься, откуда вы этой дряни набрались? Я спрашиваю, откуда у вас у всех эта дурацкая моисеевская привычка… ты же знаешь, тебя только между сисечек… что значит надоело?! Как гаварицца - терпи, коза, а то мамой будешь…
- Девочки, отгоните ка Баскова, и скажите, что бы больше очередь не занимал…
- Николай, ну как Вам не стыдно? Что значит, вы хотели просто мне спеть?! Все уже знают, как вы поёте, только глухой не наслышан про ваш золотой голос… так что идите, идите вон к Билану, там друг другу… попойте…
- Опачки! Аллочка, Аллочка Борисовна! Вы ли это, примадонна Вы моя, в Ваши то годы? Ай-ай-ай ну чем, чем меня сегодня удивите-порадуете? Чему девочек поучите? Опять минет? Только прошу, окуратнее, не забудьте, что вы на волшебном балу… мой член увеличивается в размерах в зависимости от вашего желания… что значит, обижаю?! Я боюсь, что бы Вас, как лягушёнку на шариковой ручке елозить не начало… вот чувствую… чувствую божественный язычок, гланды, пищевод… Алла Борисовна, перестаньте… не думайте об этом, я же предупреждал… желудок… кишка… прямая кишка… клапан… давай … давай … родная моя-а-а-а… что значит не родная? Вы же каждому россиянину, уже как родина… ругаем, но любим…
- Это кто сказал, - «кусок сала на шампуре, весь пол слюнями забрызгала»?... это кто так про примадонну нашу осмелился? Ах, девочка моя, Максим, Максимушка, не надо, не надо старшим завидовать, зависть плохое чувство, поживи с её, попой… да не пОпой, а попОй… ты нам лучше расскажи, что твоя мама принимала, когда тебе, девочке моей, такое имя дала?.. это ты сама дала? Больше так не давай… Да Максимушка, рыбанька моя, про Аллочку Борисовну, больше так ни-ни, слышишь? Ни-ни. Иначе следующий концерт будешь давать в собственной ванной, под аккомпонимент свистульки резинового утёнка… ты её на хую видала?... ну тогда и все остальные концерты тоже…
- Пташки мои, ну-ка кто это там без сознания возле двери туалета лежит? ШурА? Он здесь как? Что с ним? Спермой отбросило и лицом об дверь? Это когда я Пугачёву драл, он за ней паровозиком пристроился? А я то думал, - откуда у Аллы Борисовны второй сфинктер?
Алла Борисовна, в следующий раз  с фантазиями поосторожней, и сами еле живы, и человека чуть не убило… что значит, ему не привыкать? Это вы на зубы намекаете?
- Ну как, скажите как, честному онанисту жить можно, если в каждом журнале пидаров больше чем женщин стало?!
- Ладно, продолжим, кого мы сегодня на десерт оставили? Настенька Каменских, что же ты, крошечка, стисняися стоишь? Как в клипах сиськами трясти, так не стиснялась? Ну ка раздвинь ножки и присядь на меня… вот хорошо… о спинку трона держись и насаживайся… маладец… давай … давай… подожди, а то кончу, пересядь ко мне спинкой… давай… давай… вижу можешь… молодец… сама задышала, красавица… ещё… ещё…ещё… а-а-а… спрыгнула и в ротик взяла… молодец… проглоти не стисняйся… белкИ здоровью не помеха, а здесь пайковые не платят…

Я надеюсь, теперь вы понимаете почему… почему у христианина есть Евангелие, у мусульманина Коран, у сатаниста «Черная библия», у неонациста «Майн камф», у коммуниста «Манифест коммунистической партии», а у Аполлона Ибрагимовича на этом месте был журнал без обложки, но с большими сиськами на фото.

Мы не ошиблись, написав «был». Однажды ночью, зайдя в туалет, Лоша не нашел свою святыню, которую прятал в целлофановом пакете за сливным бочком. Жизнь потеряла смысл. Эта тварь, эта мразь Фродя подло выкрала его.
Аполлон Ибрагимович полчаса плакал, выл и стонал на очке, ломая руки и не зная, что ему делать, и как теперь жить.
Попытка дрочить без журнала потерпела фиаско. Эта сука Фродя, должна была ответить за всё. Но высказать ей что-то, или тем более ударить, не давали эти ничтожные 473 руб. 55 коп., и поэтому она спокойно храпела на старом диване, чувствуя свою безнаказанность и изредка попёрдывая на рваную простынь.
План ужасной мести созрел сам собой,  Аполлон Ибрагимович решил дрочить  на… вы не поверите… на собственную жену.
Он залез под одеяло, дрожа всем телом от страха и предвкушения запретного плода, задрал её ночнушку, тихонько раздвинул ей ляжки, включил фонарик, и примостившись на коленках, начал «гонять лысого», представляя, что это пизда Жанны Фриске…
Воняло.
Запах тухлой селёдки не давал сосредоточиться.
- А с другой стороны, кто там нюхал эту Фриске?! – подумал Аполлон Ибрагимович, и дело пошло.
До счастливого финала, или как говорят наши меньшие братья по разуму - хэпиэнда, оставалась пара штрихов, когда в фонарике сели батарейки. Эта заминка ни сколь не смутила разбушлатившегося маньяка. Ничтоже сумняшеся, Аполлон Ибрагимович притащил с кухни чашку с огарком свечи, зажег и начал вторую часть онаносеанса.
Горящая свеча прибавила романтизьму, и разгорячённая Жанна волна за волной подбиралась к кульминации.
- Ещё, мой сладкий,… ещё, - стонала Жанна.
- Проткни меня насквозь… разорви мою пизду своим огромным членом, - задыхаясь, просила она.
- О да… да… да… ещё… ещё… ещё… а-а-а… я конча-а-а...!!!
- Стреляй, Глеб Егорыч, стреля-а-а-а-а-й!!! – почему-то, вторя Жанне, закричал внутренний голос Аполлона Ибрагимовича, непонятно к кому обращаясь…

Афродита Израйлевна Соловейчик была Сукой. И как все суки и стервы, была глубоко несчастной женщиной. Бог не дал ей ни детей, ни головокружительной карьеры, ни безумной красоты, хотя она считала себя женщиной, не без изюменки и определённого шарма. Со всем этим можно было смириться, если бы в её жизни был секс, но его не было. И дело было не в 11 см. 7 мм. Дело было в отсутствии мужчины, как токового. Разве этот размазня и слизняк мог чем-то напомнить ей настоящего МУЖЧИНУ, о котором она грезила в юные годы, читая «Алые паруса» и представляя себя Асолью… и она ненавидела его за это всеми фибрами своей страстной души.
А страсти в её душе бушевали нешуточные. В своих эротических фантазиях она часто представляла как её жёстко, жадно и до крайности грубо берут одновременно во все её физиологические отверстия какие-нибудь изголодавшиеся курсанты какого-нибудь военного училища где-нибудь, ну хотя бы… в купе поезда (ну что бы потом нидайбог не встретить, и чтобы потом никто не узнал). Ей до ужаса хотелось почувствовать себя желанной и востребованной настоящими мужчинами… и кончать… кончать… кончать…
Но за всю её жизнь ей удалось кончить лишь один раз. В её жизни был всего один день  СЧАСТЬЯ – день похорон её матери (прости господи). Вернее это была ночь после похорон в поезде.
Но что это была за ночь. Как можно было сравнить ЭТУ ночь, проведённую в обществе ТАКОГО мужчины, с двухминутной вознёй, когда ей первый раз вставлял этот вонючка Лоша.

Капитан дальнего плавания разбудил Афродиту Израйлевну силой своей мужской харизмы, только переступив порог их купе. Был он конечно ни какой не капитан, его звание равнялось армейскому прапарщигу, но мы во флОтах не служили, потому плохо разбираемся, а уж Афродита Израйлевна и того меньше.
О, как он был галантен и красноречив, как тонко разбирался в женской психологии, и как ловко сумел ввести её в соблазн. Она отдалась ему без остатка и одарила его любовью и неземным блаженством, а он умел благодарно принять и ответить взаимностью.
Этот военно-морской мачо, два дня как вернулся с кругосветки, и измученный длительным монашеским воздержанием и изъедаемый комплексом возможно надвигающейся импотенции, грозящей каждому моряку-подводнику, ибал буквально ФСЁ.
Войдя в купе, он увидел два тела, одно из которых, судя по всему, было женским. Дождавшись, когда мужское тело ушло дрочить в туалет с каким-то журнальчиком в руках, в этот раз немного застенчивый, в связи с тем, что был ещё трезв, Капитан деликатно решил начать из далека, - а муж то чо, пошёл поссать?
- Почему может?! Конечно буду сосать, - отозвалось «тело» и принялось расстегивать его ширинку. Минет был страстен, жгуч, но бесталанен. Зубы нещадно царапали головку. Капитан решил быстрее закончить с прелюдией. Миссионерская поза оказалась невозможной  по причине зловония исходящего из ротовой полости «тела».
Позиция раком еще более невозможна, по той же причине, исходящей от грязной задница. Солдатская смекалка сработала, не смотря на то, что была в этот раз морской – вернувшись в миссионерскую позицию, Капитан прикрыл верхнюю часть «тела» подушкой, и только благодаря этому незатейливому респиратору, благополучно кончил и съебал в туалет соседнего вагона проблеваться.
Он исчез из её жизни также внезапно, как появился, оставив после себя кроме подушки на лице, только прекрасные романтические воспоминания о первом и единственном в жизни женщины оргазме и… триппер.

Афродита Израйлевна сладко спала и видела его, Капитана дальнего плавания. Он страстно вставлял ей, тихонько посапывая. Но тут она поняла, что это уже не сон…
- Их… их… их… и-и-и-и…!!! - что-то сопящее копошилось под одеялом между её ног. Фродя быстро присела на кровати и откинула одеяло…

- Стреляй, Глеб Егорыч, стреля-а-а-а-й!!! – почему-то, вторя Жанне, закричал внутренний голос Аполлона Ибрагимовича, непонятно к кому обращаясь…
И Глеб Егорыч стрельнУл…
Выстрел попал прямо между глаз. Сантиметр вправо или влево мог поставить на повестку дня вопрос об инвалидности Афродиты Израйлевны в связи с потерей зрения. Но в плане зрения всё обошлось.
Выстрел откинул её назад на подушку, возвратив тело в горизонтальное положение. Верхняя часть тела, в простонародье именуемая головой, долю мгновения осмысливала, что это было… и зверское лицо, её ранее безобидного и затурканного всеми Лоши… и непонятный плюющийся предмет, сжатый в его правой руке… и ещё более непонятная субстанция, ударившая струёй в лицо…
И тут Афродита Израйлевна осознала, что пригрела на своей шикарной груди маньяка, и УЖАС… ЛЕДЕНЯЩИЙ УЖАС… побежал судорожным катком по всему её телу, от самых пяток, до корней волос на голове, выдавливая воздух из всех его отверстий. Афродита Израйлевна заорала пронзительней, чем испуганная львом обезьяна, и пёрнула объёмней, чем испуганный мышью слон…
Надеемся что, на этом ресурсе нет детей, которым надо объяснять, в чем заключается эффект пердежа на горящую свечку…
Аполлона Ибрагимовича вывел из оцепенения запах палёной свинины. Вся передняя часть его тела - руки, пах, живот, грудь в одно мгновенье потеряла волосяной покров. Ресницы и брови так же исчезли в адском пламени. Глаза остались целы просто чудом.
Как выражаются боксёры, «обмен ударами» вышел явно не в пользу Аполлона Ибрагимовича.
- Ах, ты, сука!!! - в ярости заорал он, и со всего маху уебал по приподнявшейся с подушки голове Афродиты Израйлевны, ещё находящейся в очередном охуении, вызванном результатом своего жопного извержения…
Упавшая с дивана и едва пришедшая в сознание Афродита Израйлевна увидела над собой огромный силуэт разъяренного монстра …
- Насилуют!!! - истошно заорала Афродита Израилевна на весь дом, от страха обмочив при этом ленолиум.
- Щас ты у меня узнаешь, как насилуют, тварь фригидная, - зловеще прошептал Аполлон Ибрагимович, и рывком развёл колени жены…

У нашей милиции есть такое свойство – когда женщину насилуют, её хуй дозовёся, а когда женщину снашают – здрасти, предъявите документы…
- Откройте, милиция, - требовательным мужским голосом сказала милиция.
- Ах… ах… ах…- стоя раком в луже собственной мочи томно постанывала Афродита Израилевна каждый раз, когда член входил в её чавкающий анус, и яички звонко бились о её, мокрую от трёх предыдущих оргазмов пипиську.
- Мы не вызывали,- стараясь не отвлекаться, ответил Аполлон Ибрагимович.
- Ах… ах… ах…
- Откройте. Тут женщину насилуют!? – толи спрашивая, толи утверждая, начинала надоедать назойливая милиция.
- Ах… ах… ах…
- Тут уже ни кого не насилуют, – оправдывался Аполлон Ибрагимович.
- Ах… ах… ах…
- Откройте, мы посмотрим, - наглости милиции не было предела.
- Это на что вы посмотрите?! – завелась тут интилигентная Афродита Израйлевна, - Извращенцы хуевы, им бы токо смотреть! Пошли нахуй, менты поганые!! Пока я сама  Вас тут сиськой в жопу…!!!
- Три часа ночи, а от них покоя нет… какой-то ментовский беспредел …
- Давай, милый, давай… ах… ах… ах…- прошептала Афродита Израйлевна, уже предчувствуя находящую волну неведомого ей до селе анального оргазма…

- С добрым утром, Аполлон Ибрагимович, кофеёчик, не хотите? – этот вопрос, заискивающий голос  и новый вид его старой жены, стоящей с подносом перед диваном, ввёл едва проснувшегося Аполлона Ибрагимовича в ступор.
Блондинистый парик с доходящими до начала попочной межи, немного вьющимися волосами, почти прозрачное красное нижнее бельё, состоящее из насисьника с какой-то затейливой бахромой и стрингов, не только не скрывающих, но акцентирующих внимание на недавно выбритой и исцарапанной при этом пизде, такие же ярко красные чулки, плотно обтягивающие целюлит, красные туфли на неимоверно высоком каблуке, каждую  секунду предательски подкашевавшемся, и в довершение этого натюрморта под названием «поднос и сочный персик», широкими мазками нарисованные ярчайшей помадой губы, и густо припудренный, полностью закрывающий глаз, бланш…
- Так вот как оно выглядит, СЕМЕЙНОЕ СЧАСТЬЕ, - подумал Аполлон Ибрагимович.

***

- А где мой журнал?
- Какой журнал?
- Ну, в туалете был…
- Не знаю, может сантехники забрали, вчера приходили, что-то проверять…
- Да и хуй с ним…, - недолго посомневавшись, подумал Аполлон Ибрагимович и нежно поцеловал жену в щёчку.

P.S.
Въедливый критик язвительно спросит:
- Ну и где же здесь про обещанное гавно?
Отвечу:
- Уважаемый, а Вы о чём ни будь, кроме говна, думать можете? Я тут стока букав нахуярил, а у Вас на уме одно гавно?

09.08.2010 г.

Tweet