- Вставай! Вставай, блять!
Бляааать, ну чо за ёбанарот… Чо я, хуй – чтобы вставать? Атыбитесь нахуй!
Попробовал укрыть локтями уши и свернуться в позе эмбриона, но мощный пендаль в кобчик заставил подпрыгнуть и сесть, коснувшись босыми ногами холодного каменного пола.
Йооооопт! Чо за хуйня? Откуда стока мокрой вонючей соломы? Я – тут – спал?
А это ещё что за нахуй?
Надо мной возвышались два огромных мужика, прямо из Гулливера в стране великанов. В кольчужных шлемах, кольчужных рубахах и прочем белье из толстой грубой кожи животных. Оба усатые и даже немножко сочувствующие, кажется.
- Вот, умойся, полегчает, - сипло произнёс тот, что слева, и поставил передо мной ведро воды.
Я даже не задумался – что там за вода, сушняк решил раньше. Быстро похлебал ладошкой холодной влаги, сполоснул лицо. Не то чтоб полегчало, но логика обозначилась.
- И чо, блять? – дерзко продолжил я. – И чо тут за гандонство ебучее устроили? Маскарад, в рот вас так. Или наш родной трезвяк под эту хуйню переоборудовали? А? Не слышу!
- Дык, эта… - переступил с ноги на ногу тот, что справа. – Вот… щас… начальник…
Туши расступились, и навстречу мне поднялся с переносного крестоногого стульчика мелкий лысый задрот, сразу разозливший меня своим спокойным похуистическим взглядом из корявых очочков. Бляаааать, этот точняк ниже моей весовой, щас бы взять его за шкварник, потрясти как маракасу и убить в харю перегаром, типа: чо бля творите, апездолы?!
Не, нихуя. Ручки-ножки дрожат как в лихорадке, я бы и котёнка от пола не оторвал. Даже башню бы ему, котёнку, не скрутил. Ну, и эти мордовороты подробно секут, хоть и неповоротливые, но явно обучены быстро локти к затылку задирать… Профессионалы.
- Ну чо? – всё же достаточно дерзко ебанул я лысого. – И нахуя?
Он переждал немножко – для официальности, наверное – и сказал:
- Только давайте спокойно. Мы здесь для того, чтобы помочь Вам. Помочь Вам выполнить своё обещание, или сдержать слово – как хотите.
- Какое, блять?!. – я аж задохнулся в атаке. А лысый забил хуй. Он коротко шевельнул подбородком, и правый бугай молниеносно метнул ему под жопу стульчик, и лысый присел в доверительной близости от меня. Выдохнул и заговорил попонятнее.
- Слы, брат, заткнись и непезди. Нам тут до утра нихуя времени нету. Кароче – не помнишь нихуя, что вчера было?
Я понятливо поскрипел шеей,  сморщил ебало и ответил:
- Ну, паходу, ничего нового? Обычняк?
- Хуечняк, - простенько срифмовал злой карлик. – Но начало угадаешь.
- Бухали, - без запинки угадал я.
- Ещё как! А потом…
- Пиздели, хуле.
- О чём?
- Мммммм… За искусство бля?.. ммм… тогда - за дружбу?
- О! Ну, и почти перепиздились. Друзья херовы. Но тут ты начал задвигать свою ебучую Теорию Свободы, потом перескочил на дружбу и погнал иерархию. Типа, по 100-балльной шкале считать вес друзей как-то гавняно, но можно образнее и живее. Типа – если другу или знакомцу будет нужно переливание крови – то за одних все свои литры досуха выжмешь, для других двести грамм, а кому чисто хуй. Но тоже друзья. Потом прослойка из нескольких миллиардов, на которых тупо насрать за ненадобностью, ну и на теме врагов… опять перескочил…
- Куда, блять? Чо бля за разводки?
- Не ори, психолог ебучий. Под водяру гораздо легче перескочить на любовь, а не другое. Уважуха, обнимания, клятвы. Клятвы. Не вспоминается?
- Ща, погоди… - в башне что-то бурчало, как в кишках. Но… не, запор.
- Потом ты говорил про неё,  про свою. Хорошо говорил, красиво…
- Всё!
Я вспомнил. В подробностях.
Да, ей нравилось, даже щёчки порозовели и глазки потупились. Она меня любила. Ушами. Мягкими, нежными ушками. Я под градусом попиздеть-то порой не слаб, даже иногда самому вспомнить приятно. А там – очень удачно получилось. Придумал вроде бы небоянистую метафору, аллегорию или хуй его знает что. Да, пизданул – типа если бы моей девчонке, скажем, задумали отрубить голову – я бы при невозможности других возможностей положил бы свою шею поверх её шеи, типа своя жизнь и так похуй, а ей бы хоть на доли микросекунды продлил жизнь. Даааааа, силён. Комплимент за гранью фола. Но ей – понравилось, и я стал горд, и нахуярился так, что… Не в дрова – в солому. В мокрую вонючую солому.
- И чо?
Вот нахуя спросил. Чуял же краем подсознания, что всё висит на волоске. Потянул бы время, и жизнь немного продлилась бы как обычно, как всегда… Секунд тридцать, сорок… а то и час!
- Чо, чо. Пора. – лысый встал.
Я сразу всё понял, я не тупой. Это как-то само получается. Сразу заледенел, окостенел. Понял – всё.
Бывает такое – снится разная мерзкая хуйня, и очень реалистично, и страшно. Но просыпаешься – а тут ещё хуже, только проснуться уже некуда. И хочется туда, обратно, в страшный, но ненастоящий сон. Ну вот как типа меня же подобрали в луже со льдом, без сознания, а очухался уже в больнице,  зажимая в локтях комки окровавленной ваты. Вряд ли просто брали кровь на анализ, уж больно дахуя. Вероятно, вливали чего-нибудь оживляющее. И было мне хуёво, ибо не знал, как выбираться оттуда, и что сказать людям, и почему я такой мудаг… Хотелось обратно в лужу – ведь замерзал уже, и ничего, ничего не чувствовал! Приятно. Не страшно. Не больно. Не стыдно.
- И… - сипло получилось, откашлянул. – И чо?
Дурацкий вопрос, через плечо. Но когда, скажем, гаишник забирает у тебя пьяного права за тройное нарушение плюс въезд в столб, без жертв – вряд ли на ум придёт какая-нибудь толковая фраза, кроме «И чо?» Однако сказать что-то надо, правда?
Лысый отступил, и ближний бугай своей рукой-шпалой ненавязчиво, но непреклонно, по-отечески, поднял меня, поддев подмышку, и отвёл-отнёс к стене, и превознёс так, чтобы я еблетом достал до решётки. Легко поднял, без напряга. И я там увидел то, что и ожидал, как будто смотрел уже.
Небольшая квадратная площадь, небольшое скопление народа. Посередине стоит эшафот из свежих досок, на нём блестит рама гильотины, а под ней лежит лицом вниз она. Моя. В каком-то средневековом платье с большой юбкой, но это неважно, не решает. Нет, я её так-то не узнал канеш, без лица и обычного прикида. Но если не она – к чему тогда всё это гонево?
Бугай вернул меня на землю и опытно отманеврировал в один финт направо, но глазами продолжал мозолить каждое движение. Обученный, чёрт.
Только я не двигался совсем, не мог как-то. Хоть стоял сам – и то спасибо.
Пробовал открыть рот, но уже никаких «И чо» не осталось. А лысый этого как будто и не замечал.
- Вот, уважаемый, так обстоят Ваши дела. – сделал паузу. – А мы здесь чисто для того, чтобы помочь Вам решить ситуацию… Тихо, тихо, не волнуйтесь, давайте я уж вкратце изложу. Вся тонкость в том, что Вы не просто произнесли изящную тираду, но ведь потом добавили… - лысый держал в руках несколько белых листов, он показательно глянул в них, передал ближнему бугаю, сунул ладошки в карманы брюк и неторопливо произнёс: - Вы добавили: «Это я говорю как пацан, и если так не будет – значит я полный гандон и пидар».
Что тут добавить…
- Вашей девушке не нравятся такие ненормативные слова, но ей понравилась категоричность. И вы остались довольны. Это нормально.
- А… а… за что… её?
- Вам это важно? Ну, допустим, обвинение в колдовстве, измене Родине, убийстве царя и подделке дензнаков. Хватит?
- Не… Насрать. Базара не было…
- Именно! В вашем слове не было ни намёка на справедливость наказания. Или несправедливость. Только – чувства. Любовь, если хотите. Павлик Морозов идёт нахуй, государство идёт нахуй, справедливость идёт нахуй. Есть только вы, двое. Это нормально.
- А чо… чо делать-то? – я всё ещё немножко мечтал придушить этого умного слизняка, но кроме него – другой надежды у меня не было.
- Да ничо. Ничего не надо делать до полудня. Сейчас без пяти, так что не долго. Можно водочки принести, поправить здоровье. Ты вот спросишь – а нахуя тогда вообще будили? Спал бы себе до заката, до разрешения вопроса. Спросишь? Не, не спросишь, ты в теме. Потому что тогда у тебя осталась бы волшебная откоряка типа: Да вы чо, пидары, как вы могли не разбудить, да я бы… Не, нихуя. Как там на вашем сленге – пацан сказал, пацан тянет ответку. Ну, как-то так. В-общем, сам, без костылей. Я прав?
Блять. Прав, прав, слишком прав. Я и так в углу, в тупике.
- Но! Пацан ведь хозяин своему слову. Мало ли чего напиздит по невменозу. Если лишнего не задел, если другие уважаемые не против – хуле, невменозное слово можно и слить в незачот, да? А у нас вроде никто не в претензии.
- Кроме…
- Да, кроме тебя. Гордый сцуко. А смысл? Помочь, помешать – не-воз-мож-но! Реальные пацаны делают дела реально, без левой хуерги. Нет? Да. Что ты можешь предложить? Ннну?
- Эти… бля… доли секунд…
- Пиздец! Это край. Помнит, гадёныш. За что отвечал – туда и тянет. Ну, браза, ты сам решил. Но вот нахуя, а? Ведь теперь внатуре – пиздец. Из-за красного словца. Ну никто бы тебя не зачмарил, никто бы слова ебучего про неё не сказал, клянусь, моё ведомство умеет решать. Вот нахуя тебе – это?!!
- Пошли.
И сразу пошли, времени мало оставалось, три минуты. Впереди лысый, теперь совсем молчаливый, потом  я, следом два монстра, расширяя плечами тесный коридор. Из-за решёток уныло, угрюмо или ржачно смотрели другие сидельцы.
- Слы, братэла! – окликнул один. – Курить не оставишь? Тебе же… ну… тока без этого…
Я привычно захлопал руками по карманам… Тьфу, какое курево после такой пьянки. Разве что табачные крошки да ненадетые гандоны. И около 15 рублей мелочью – откуда?
- Не, братан, - отвечаю. – Щас нету нихуя. Может, завтра.
Юмор вот прорезался. На уровне истерики, понятное дело. Говорят, перед смертью у многих пробивается что-то характерное. Обсираются, например, или песни поют, или… Это нормально. А у меня – юмор. Шутко. Повезло.
- Пральна, браза. Не сцы, смейся, пока можешь. Мы тож за тебя посмеёмся.
Идти стало труднее. Вот ведь – урки, люди трудной судьбы. Но почти все отсидят своё и опять возьмутся за своё, каламбурчик, а может, некоторые встанут на путь верных налогоплательщиков… А меня не будет. Хуёво.
Я знал по окну, что на улице гораздо светлее, и опытно прижмурился, когда заскрипела тяжёлая дверь… и чуть не ёбнулся с каменного крыльца. Хуй там. Мордоворот поймал за шкварник и спас. Удобно гулять с такими вот спасателями малибу. Кому как, а мне подфартило.
Народу на площади до обидного негусто. Срать они хотели на мою казнь, и на девочку мою. В смерти это самое страшное – когда она всем похуй. Ты блять жил, расцветал как ебучий баобаб, изрыгал идеи, творил и гасил миры (чота перебор? но ведь было!), ужасно надеялся, что после твоей смерти хотя бы миллиард (ладно, миллион… ладно, тыща…) загрустит – а вот хуй. Прах, блять, к праху. Не мешай живым, трупачок, спасибо.
Почти у самого крыльца бабуся – смотрит жалобно, увещевает:
- Как же ты так, мальчишечка? Зачем? Ведьма она, не нужно ради неё… Такой молоденький – и весь седой…
Хуясе. Идти стало ещё тяжелее  Потеря, блять. Уже не посмотрюсь в зеркало – красит меня седина или нет.
Слева – Андрюха, разводит неуклюже своими руками – лопатами, долдонит растерянно:
- Ну ты чо… ахуел штоле… Ну как же, договорились же. Там, блять… остров, как ты хотел. Сетки-хуетки. Червяков накопаем, не сцы. Для живца. Ну чо ты как гавно? Давай блять нахуй заместо тебя… вот, блять… - ловит рядом какого-то зазевавшегося лавочника, пробует закинуть в наш коридор. Мордоворот закрывает обзор.
Дальше, уже немного.
Мать. Мама. Просто молчит, смотрит неотрывно. Вот об этом я совсем не подумал. Обычное дело, об этом почти никогда не думаем. Киваю кое-как, трясу головой. Иду дальше. А она так и смотрит.
Всё. Всё. Всё позади. Ступеньки, шесть штук. «Лестница в небо», блять… В животе холодно, ноги трясутся. Споткнусь ведь, ёбнусь… Аааа, ниибёт, возврата нет, только вперёд! На карачках – доползу…
Охрана осталась внизу, я кое-как забрался на эшафот. Палач. В грязно-красном колпаке, как на рисунках в журнале «Крокодил». Только там они всегда смешные, а этот… неоднозначный. Смотрит через дырки с сомнением. Понятно – заценивает, каков клиент. Станет психовать и мешать работе или уже готов, мёртвый? О, зашевелился, расслабился – просёк, что я в пределах рамсов. И молчит. А правда, хуле он скажет? «Добрый день»? «Превед»? «Располагайтесь»? «Вэлкам»? Мдё, работа непростая…
Наконец он  пробурчал:
- Сюда… проходи.
Прошёл ближе. Она так и лежала. Длинные волосы не обрезаны,  убраны наверх, ко лбу, и зафиксированы чем-то. Скотчем, пластырем… Только кончики слега шевелятся на ветерке.
- Тут видишь какая хуйня… Мы же не можем тебя сверху на неё положить, это же как-то неприлично… тут дети смотрят. Но – всё по слову. Будешь рядом, сбоку. Нож – он скошенный, так что на тебя придёт раньше, не волнуйся. С топором, скажем, было бы заковыристей. Дело необычное, да ты не сомневайся. Десять раз проверили – клали в ряд трёх поросят – очень чисто режет. Хорошая машина. – он одобрительно похлопал мощную раму. Вздохнул: - Ну что, определяйся, что ли?
Скамья была широкая, на двоих, моё место пока пустовало.
Я прислушался к себе. Стало гораздо спокойнее, определённее. Время сомнений прошло. До чего приятно – быть тем парнем, в том месте и в то время. Впервые в жизни, пожалуй. Захотелось даже немножко продлить это ощущение.
- А как насчёт закурить напоследок? Только у меня нету.
«Блаженный Кармоди! – пизданул Приз. – Ты фсио пребал. У тебя осталось тока мгновение. И хуле ты станеш с ним делать? – Проживу его.» Сколько раз цитировал старину Шекли… При жизни.
- Брат,  не ахуевай. Для тебя лично это не казнь, и ты не жертва. Сейчас часы начнут отбивать полдень, так что решай. Тем более я сам не курю, а стрелять у зрителей как-то западло. Я не прав?
Хуй поспоришь. Или это уже стокгольмский-хельсинкский синдром? Прилёг на скамью, и вдруг спросил:
- А можно, я на боку? Ну, чтоб смотреть…
Палач хмыкнул, порылся в большом кармане фартука и вытащил два деревянных обрубка.
- Вчера весь вечер размышлял, как тут всё будет. Вот запас подставочки, по своему плечу примерно мерил. Одну прям под плечо, другую под голову. Неудобно, оно понятно, но уж потерпи. Ножу не помешает.
Он крепил ремнями мои лодыжки, колени, бок, грудь, бурчал тихонько: «Конвульсии, понимаешь… рывки…» Я видел её мягкое ушко. И ни о чём не жалел.
Часы заскрипели. Палач сказал:
- Напоследок – ещё раз. Я скажу: три-два-один. На три-два можешь ответить: типа «передумал!» или «отказ!» или короче «нах!» На «один» уже пиздец.  Вроде всё. Поехали.
Я, конечно, вспомнил Гагарина. Юмор, блять. Не хотел я ничего отвечать. Кроме «пох».
Три. Два. .. Рычаг.
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Жжих…гррр..кхч…
Нож пробил мою шею до позвонков, и его перекосоёбило, как будто сработали клиновые ловители лифта. Стало больно. Но над площадью разнёсса зычный голос:
- Стоять, блять! Освободите этих узников прям щас же, а то фсем пезды!
На башне возвышался Робин Гуд в тонком трико и ебашил из лука баронских наймитов. Хуячил очередями, так что мирному населению тоже доставалось неслабо. Ряды редели.
*Голос Капеляна: Куда бы такую концовочку залить, чтобы не сильно нахуй послали? На Литсовет, штоле?*
Стоп, стоп. Отмотайте чутка назад.
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
- Стоп, стоп, стоп! – на площадь вышел Главный Начальник Ресурса. – Чозахуйня? И росказец хуевастый, да ищо нам тут щас концофку запорет. Иницыативы снизу нахуй, сами подправим, бля.
Из переулка угрюмо выскочила рыжая корова с красивым бортовым номером и показательно ибанулось башней об стену.
*Эту радиограмму Штирлиц так и не отправил, знал – забанят. Сохранил в «черновиках»*
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Жжжжжжыххх-жжжжхххх! – сказал нож, и две головы покатились по настилу. Они столкнулись, соприкоснулись губами, взглянули друг на друга и нежно прошепта…
*не, дальше нимагу. Нету таково ресурса, штоп принял. Капелян пока пацтулом*
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Палач поднял головы. Они улыбались.
Ну вот, уже ближе.
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Жжжжжжых-жых! – сказал нож, и две головы почти одновременно упали в свои корзины. С разницей в долю секунды.
Палач подождал, пока утихнет фонтан крови и тела успокоятся после агонии. Потом поднял обрубки за волосы. Неторопливо повернулся, демонстрируя толпе. Толпа посмотрела.
Положил головы в свежую корзину – аккуратно, уважительно. Его вниз, её – потом. Там они по тесноте наконец соприкоснулись щеками.
Толпа быстро рассасывалась. На углу мальчишки горячо обсуждали зрелище, выпучивали глаза, высовывали языки, рубили ребром ладони по горлу. «На меня прям кровища брызнула!» - «Да не гони, дурак, ты где вапще стоял-то!» В ложе администрации живо обсуждались новые задачи – завтрашний гей-парад, асфальтирование дорог, строительство стадиона. Похоронная команда топталась, курила, ожидала простых распоряжений.
Палач присел на корточки у рамы гильотины, опёрся спиной. Прямо через колпак вытер локтем пот со лба. Приподнял нижний грязно-бордовый край, закурил. А говорил – не курит…
- Ибал я такие сверхурочные… Вот ведь. Как тут понять – вроде дурацкая смерть? За нехуй делать. Ничего никому не доказал. Здох, гнидо. Но если бы все типа так – пиздежа бы вапще не стало.
Вот ведь, зараза… Пацан, бля, сказал – пацан сделал.
И немножко любви.

Tweet