Очнувшись и вынув лицо из окровавленной лунки, он сгреб лежащую рядом шапку и, обтерев лицо снегом, медленно поднялся: если не убили сразу, значит, можно не торопиться. Оглядевшись по сторонам и не обнаружив ничьих следов кроме своих, он увидел толстенный сухой сук рядом с собой. «Упал прямо на меня», - подумал Володя. Удивляться не было сил.

Случай в лесу на неделю вывел его из равновесия. Расписание бестолково белело на стене, бревно валялось у барака, прогулки в лес закончились. Володя целыми днями лежал на койке и смотрел в потолок. Никаких мыслей. Никаких событий. Он даже не ждал весну. Он просто лежал.

В один из таких дней он и услышал за окном стрекот «бурана». Чувство самосохранения подняло его разбитое тело с койки. Зарядив карабин и ружье, он двинулся к окну. Выглянул. Никого. Только белая тайга, да крыльцо медпункта напротив. Перебежал к двери, отковырял утепление, приник к щели. Метрах в ста оранжевел «буран». Около снегохода топтался человек с двустволкой за спиной. Один. По журчанию Володя догадался – сливает воду. Зачем?

Закончив с «бураном», незнакомец захрустел по снегу к бараку. Потопал по крыльцу, сбивая с валенок снег. Постучался.

- Чего тебе? – крикнул Володя.

- Кола? – спросил приезжий.

- Чего, чего?

- Кола-Кола? – опять спросил незнакомец.

- Какая «Кола»?

- Кола, выходи. Илья плиехала, - ответил голос.

После долгого, но бестолкового разговора Володя понял, что опасности нет, и открыл дверь.

Так он узнал якута Илью. Оказывается, Илья уже не первую зиму ездит в этот поселок к зимовщику Коле. Ездит за полторы сотни километров в гости, а то скучно сидеть всю зиму на другом зимовье. Конечно, Илья охотится, ловит рыбу, но без людей бывает скучно. Вот он и ездит в гости.

- Нет Коли – умер, - объяснил Володя, - поэтому и оставили в эту зиму меня.

- Залко. Осинь залко, - закивал якут, прихлебывая чай, - А я Колэ подалка пливез – унты. Тепель ты носи. Тёплы унты.

С этими словами Илья достал из своего мешка унты и строганину и протянул Володе. Володя сбегал в ангар. Выпили за упокой души раба Божьего Николая, обмыли унты.

Через два дня якут стал собираться в обратный путь. Володя нагрузил его консервами, спичками, солью – словом, всем, чем смог. Налил ему канистру спирта, и якут уехал.

А Володя опять запил. Пил с утра до вечера целыми днями.

Однажды, лежа в постели, боковым зрением заметил, как в окне что-то мелькнуло. Слабой рукой нашарил карабин. Зарядил. Уставился в окно. Так и есть – кто-то заглядывает. Пригляделся и заматерился: в окно глядел сержант милиции. Володя прицелился – мент не уходил – и выстрелил. Осечка. Не достанешь, гад! Володя сполз с кровати, доплелся до шкафа, спрятался за него. Выглянул. В окне чисто. «Чисто – ни «мусоринки», - пьяная ухмылка проползла по лицу и застряла в бороде. Володя поднял карабин. Проверил. Не заряжен. Как же так, ведь заряжал… Патроны – в тумбочке у окна.

Оторвавшись от стены, Володя подошел к тумбочке. Встал на колени. Открыл дверцу. Поднял глаза. В окно снова глядел мент.

- Сейчас… сейчас… - пообещал Володя, ища патроны.

Мент, наверное, понял и спрятался.

«Может, за подмогой побежал?» - подумал Володя. Опираясь о тумбочку, встал. Приник к окну.

Вытекая из тайги, побатальонно строился милицейский полк. Отрывисто звучали команды, плескались на ветру багровые знамена, грохотали барабаны. Вперед вышел золотопогонник в синей милицейской шинели и рявкнул команду. Батальоны парадным шагом, держа наперевес карабины, двинулись в психическую атаку.

- А-а-а, суки! – заорал Володя и, схватив карабин за ствол, вылетел из барака.

Батальоны шли на него.

«На испуг берут. Как колчаковцы. В «Чапаеве», - пронеслось в голове, - надо занять позицию. Надо стать невидимкой и стрелять их по одному».

Пригибаясь и уворачиваясь от возможных выстрелов, Володя зигзагами побежал к кабине от тягача. Добежав, разгреб от снега одно окно. Выбив ногами стекло, свалился в темноту. Перевернувшись, встал, выглянул наружу. Полк, на ходу перестраиваясь, разворачивался в его сторону. «Засекли, псы, надо менять позицию», - вспыхнуло в голове.

Очнулся он утром. Голова раскалывалась. Пальцы рук и ног ничего не чувствовали. Карабин, затоптанный в снег, угадывался лишь по не погребенному стволу. Хотелось пить. Володя повернул голову и стал жевать снег. Напившись, зубами стянул рукавицы, начал растирать руки о снег. Появились боль, ломота, руки покраснели. Володя ничего не думал, он просто знал – так надо. Когда руки начали слушаться, стянул унты, начал оживлять ноги.

Когда он выполз из кабины, первое, что удивило, то, что кабина тягача стояла возле бани. Постепенно вспоминая вчерашнюю атаку милиции, Володя двигался по цепочке своих следов к сортиру. Других следов во всей округе не было. В конце своего пути он обнаружил широкую воронку в снегу – место, откуда он вчера выворотил кабину тягача.

Володя не удивлялся: не было сил. Только какими-то выплесками пошли воспоминания о прошлой белой горячке, что случилась с ним еще на большой земле. Только тогда он бегал не от ментов, а за двумя чертиками: один был с белым носом, другой – с черным. Володя гонялся за ними по всей комнате. Сначала пытался поймать резким движением ладони – как ловят мух. Потом сбегал в сарай за топором, и война пошла всерьез: чертики смеялись и дразнились, а Володя бил сильно и почти наверняка, но те всегда уворачивались от его ударов. Наутро Володя увидел себя среди обломков мебели и битого стекла: ни одного серванта, ни одного стула в доме не осталось.

«Хорошо, хоть не пустил ментов в барак да не поджег их там», - спокойно, как о чем-то постороннем, подумал Володя, ковыляя к бараку.

Зайдя и закрыв дверь, разделся, раскидал промерзшие вещи по печке, подбросил дров в топку, забился под гору одеял и, не переставая дрожать, провалился в сон.

Он то просыпался, то снова засыпал. Ему снилась рация с вываливающимися оттуда сердитыми мужиками, которые грозили Володе расстрелом и кастрацией за радиохулиганство, но, вываливаясь из рации, мужики сыпались прямо в пасть Рексу. Пес смотрел на Володю умными смеющимися глазами и, после очередной порции сердитых мужиков, кивком благодарил Володю за угощение. Потом по полу прошла траурная процессия крошечных милиционеров, которые, приспустив знамена, куда-то несли кабину от игрушечного грузовика. За милицией проехал якут Илья на оранжевом снегоходе…

- Не спи, замерзнешь, - вдруг услышал Володя чей-то голос. Он огляделся по сторонам, но никого не увидел.

- Не спи, кому говорю, - опять раздался тот же голос, и Володя почувствовал, как на его кровать кто-то сел. Он скосил глаза и увидел Любку. Она трясла его за плечо и указывала на печку. Володя поднял голову и посмотрел. Из черной топки изредка вылетали снежинки. Потом там что-то засинело. Володя пригляделся, и увидел участкового. Мент ворочался в топке, укладываясь поудобнее. Это рассмешило Володю, и он, хохоча, указал на печку Любке. Та обернулась и вдруг, сжавшись, закричала:

- Не стреляй!

И тут же Володя оглох от автоматный очередей. На его глазах участковый, выставив из печки автомат, расстреливал Любку. Ее тело таяло и легчало: кровать больше не прогибалась под ее весом. Отстрелявшись, участковый поставил автомат на предохранитель, подмигнул Володе и тоже начал таять, исчезать.

- Стой! – заорал Володя, - Стой, сука!!

Володя дернулся к печке, свалился на пол и потерял сознание.

***

Когда он открыл глаза, вокруг было белым-бело.

- Очнулся, Александр Петрович, - четко прозвучал над ухом Любкин голос.

- Живая?! – подскочил с кровати Володя.

- Куда?! Вставать нельзя! – уперла ему руки в грудь женщина в белом.

- Любка где, падла!!! – заорал Володя, отбрасывая руки медсестры, но тут голова у него закружилась, и он снов провалился в темноту.

***

Когда Володю выписали из больницы, он сразу же поехал на прииск. Из денег, что он заработал за прошлый сезон и за зимовку, вычли за разбитые гитару и баян, сломанный замок, висевший на ангаре и, конечно же, за радиохулиганство. Остальные заработанные деньги он отослал матери и сестре, но сам к ним не поехал.

Бочку спирта медсестра Нинка, как и обещала, списала.

Tweet