Князев вообще любил животных. Но не до такой степени, чтобы самому их заводить. И так голодно. Но этих животных ему иногда подсовывали. Определяли на жительство. Так и лишились короткой, но героической жизни парочка не замеченных по пьяни хомяков, расплющенные тела которых поглотило жерло унитаза, и одна черепаха, после исчезновения которой друзья-собутыльники Князева дружно решили, что черепаховый суп - хуйня и пища для извращенцев.

Но совсем не так вышло с Кисей-Писей - такую кличку придумал Князев лохматому черно-белому ублюдку якобы сибирской породы. Поначалу, в младенчестве, кот демонстрировал рыжеватый окрас, за что был немедленно окрещен Рыжысером (производное от "рыжий сёр": срать кот взялся не по годам обильно). Но потом кот мимикрировал под внешние условия - стал черно-белым, как князевская жизнь. И был незамедлительно переименован. А так как мочился он столь же обильно, как и срал - кличка прижилась. Так вот, Кися, хуй знает при каких обстоятельствах появившийся, оказался котом что надо. Потому и выжил.

Когда у Князева было много свободного времени, он почти все его посвещал воспитанию кота. Кот оказался существом, не спиздеть, гениальным, и витиеватой князевской педагогике внимал успешно. Так, на третий день своего появления он опрометчиво насрал на подушку. Когда Князев заметил вонючую улику, он как раз находился в состоянии меланхоличного опьянения, то бишь - был уделан до прозрачности и пятен (от большой дозы водки рожу Князева всегда покрывали красные пятна, он называл их "аллергией на беспонтовую жизнь", но это другая история).

Так вот, для начала засранец Кися выслушал пространную лекцию, суть которой сводилось к тому, что он, Кися, бесстыжая ебучая тварь, получившая доверие, дом и миску, доверие это не оправдавшая и по сути насравшая своему хозяину на голову. Потом кот был жестоко отпизжен (во время экзекуции Князев радостно скалился и ласково приговаривал "ата-та, ата-та"). Потом хозяин долго тыкал животное харей в растекшиеся по подушке экскременты, просвещая его в том плане, что "здесь не срать надо, а спать, сюда хозяин голову кладет, а ты, сюка, срать тут удумал". Потом кот, к тому времени охуевший до такой степени, что уже почти начал понимать русский язык, был транспортирован в сортир - здесь его долго погружали (на этот раз - жопой) в жестянку из под селедки, приспособленную под кошачий унитаз. Потом опять было пиздилово, а в конце процесса - новая лекция по понятиям.

На этот раз Князев объяснил Кисе, что все пиздатые люди (типа Князева) и пиздатые коты (стать каковым у Киси имеются кой-какие шансы) по жизни страдают, но зато время от времени господь награждает их нехуевыми бонусами в виде водки, секса, гашиша, помидоров и кошачьих консервов. А опять же, разные уебки, и коты, им принадлежащие, ходят облеваные и обосраные, получают пиздюлей, и вообще не в фаворе. В качестве иллюстрации Кисе была поведана история о печальной судьбине котейки, принадлежащем приятелю Князева, алкоголику Сидору. Тот вот так же насрал куда не след, за что был немедленно выкинут на улицу, где был мгновенно разорван на молекулы стаей охуевших от голода и 50-градусного мороза колымских собак.

После этого Князев и Кися расстались друзьями и отправились смывать с себя дерьмо, коим были изукрашены во всех местах. Оскверненная подушка, на радость местной дворничихе, полетела в окно, однако до земли не долетела, повиснув на дереве и тем самым довершив инсталляцию, составленную из использованных гандонов, разодранных окровавленных женских трусов и искусно извергнутой замерзшей на лету блевотины.

Неизвестно, что больше всего подействовало на животину - лекции или пиздюлины, однако он все понял. И потому срать начал в селедочную банку, а спать - на подушке (не той, что качалась на ветвях за окном, была бы у Князева единственная подушка - хуй бы он ей разбрасывался) рядом с башкой хозяина. При этом Кися демонстрировал моменты охуевания, заключающиеся в том, что когда старый травокур Князев принимался кашлять во сне - кот пиздил хозяина когтистыми лапами по ебалу. Князев ходил с исцарапанной рожей, но гордый за свое педагогическое мастерство.

Со временем Кися перенял как манеры и повадки хозяина, так и особенности его внешности. Он тоже был худым и узким, ленивым и меланхоличным на голяках и стремительным при виде или в предчувствии шаровой жратвы. В выпивке Князев кота ограничивал. Раз только, когда кот тяжело заболел какой-то хуйней и готовился уже склеить ласты, то бишь лапы - хозяин спас его изрядной порцией алкоголя. Хуй знает, как случился такой жизненный эксклюзив, но в то время Князев как раз хуярил коньяк. Стакан этого божественного напитка и был без сожаления вылит в глотку издыхающего уж почти животного. Кися почти мгновенно облевался, но две минуты спустя резко ожил, с места в карьер сквозанул по висящему на стене ковру под потолок, оттуда бомбанул жидким из-под хвоста на кровать (не задев к счастью подушку), потом, снова как бы умерев, обосранным мешком сорвался вниз... Короче, на другой день кот был совершенно здоров, только напрочь облез. Пару дней он напоминал просто крысу, потом шерсть стала обрастать какими-то клочьями, и Кися стал похож на крысу северных широт. Передвигаться стал почему-то боком. Но Князев был рад: он спас друга, которого любил уже всей душой, от почти нагрянувшего уже пиздеца.

Со жратвой было хуже: Князев хоть и делился с Кисей всем по-братски, но этого всего перепадало им крайне не часто, а брать кота с собой в гости, в коих хозяин предпочтал столоваться, не представлялось возможным: выпиздили бы безоговорочно обоих. Зато настоящий кайф наступил, когда Князева вдруг пиздорезнула любовь, и в доме его поселилась юная, тупая, истеричная, но все же женщина. Несмотря на ее хрюканья по поводу образа жизни возлюбленного, женщину можно было регулярно ебать, что Князев с переменным успехом и проделывал. Кот было тоже захотел женщины, принялся орать и ссать по углам, но уговоры, пиздюлины, угрозы кастрации и обещания со временем подогнать ему бабищу пореальнее его облагоразумили. Зато Кися стал предаваться удовольствиям гастрономическим.

Отец женщины был невьебенным охотником, жил где-то в глухой тайге, изредка выезжая в цивилизацию полечиться от сифилиса и навестить будущего зятя. В качестве подарка он привозил мешок дохлых уток-чирков, которых влет ебошил дробью из вертикалки. Нищий гурман Князев, помня про генитальные напасти будущего тестя, утками брезговал, зато вдоволь кормил ими Кисю, занимаясь одновременно дрессировкой. Дошло до того, что при слове "утка" умный кот, натурально, делал стойку, вероятно воображая себя реальным почти спаниэлем.

Потом Князев послал женщину нахуй (вернее, это она его туда послала, но куда приятнее было думать, что все наоборот), утки кончились. Разочарованный кот пару раз пробовал делать стойку на пустую миску, за что и получал незамедлительной пизды, дабы не напоминал, сука, о несчастной любви и разбитом вдребезги сердце хозяина...