– Ни сумлевайси, хазяен! Как у Христа за пазухай хатка-то будет. Хлазьев мы с нийе ни спустем, не адна шушуга забулдыжныйя али мизгирь малой промежду воротьев ни праскочет, ужо мы пастаражим-то! – деликатно отвернувшись, Серый смачно высморкался в снег. Вытерев руку о линялую камуфляжную куртку, он застенчиво и заискивающе глянул в глаза мужчине в полушубке, – Аднака жы, камандир, диньгой ищщо не падагреешь, ли как? А то ужо очинно холадно тутова в старошке... особливо ночью... хотя маруха-то наша и греет иза всех сил, хе-хе...

Словно в подтверждение его слов дверь заброшенного дачного домика, а ныне “казачьей сторожки”, со скрипом распахнулась, на мгновение выпустив клуб кислого пара и показав нищее убранство единственной грязной комнаты. Из сторожки выскочила растрепанная Манька, в одном ватнике на розовом голом теле и в кирзачах. Увидев мужчину в полушубке, она глупо захихикала, кокетливо запахнула одеяние на пышной груди, и с визгом и матами покосолапила в нужник. Следом за ней, щурясь от яркого солнышка, выполз на крыльцо забодунелый Гандоха Волдырь. Блаженно выругавшись, он расстегнул ватные штаны с нашитыми лампасами и начал со сладострастными стонами изливаться в разноцветный сугроб. Мужчину в полушубке передернуло от отвращения. Его жена и дочка – обе столь ухоженные, что не сразу поймешь, кто из них кто – сделали ужасные круглые глаза и возмущенно зашептались.

– Ну дык нашшот динжат-то, как оно, а? – скромно кашлянув, напомнил Серый.
– Да-да, конечно... – мужчина в полушубке вышел из ступора и торопливо протянул Серому несколько мятых купюр.
– Вот спасиба тибе, хазяен! Мизгирь носа не подточит, усе будет в ажуре, а па крайям ф шакаладе! – Серый шустро припрятал купюры под засаленную шапку, лучезарно осклабился и протянул для рукопожатия свою лапу с черными изломанными ногтями и обветренной кожей. На лице мужчины в полушубке отразилась целая гамма душевных мук. Однако, вспомнив о необходимости терпимо относиться ко всем людям, независимо от социального статуса, он храбро пожал заскорузлую клешню. Затем, брезгливо вытерев ладонь о брюки, торопливо запрыгнул в микроавтобус. Взревев двигателем и подняв облако снежных брызг, бегемотообразная машина круто развернулась и резво укатила по свежей колее в сторону города. Серый вздохнул, – Ну чаво ты тама копаисси, Гандоха? На дозор иттить надобно. Пашли што-ль?

Натянув папаху и громыхнув подкованными прогарами, Гандоха Волдырь молча спрыгнул с крыльца. Через несколько минут, парея перегарным выхлопом, казачий патруль в составе двух бойцов бодро вышагивал по скрипучему снегу. Дорога предстояла дальняя. Нужно было обойти несколько садоводческих обществ, заключивших устный договор на охрану и покровительство. Тянувшиеся вдоль дороги скромные, еще советских времен, домики сплошь были украшены одинаковыми черными крестами, выжжеными паяльной лампой прямо на деревянных стенах. Сочетание этих мрачных рунических знаков с мертвой тишиной наводило на зловещие мысли, что все люди в округе вымерли от какой-то жуткой средневековой эпидемии. На самом деле черный крест означал лишь, что дом находится под охраной казачьего разъезда в лице атамана Серого, есаула Гандохи, многоцелевой Маньки и еще пятерых строевых казаков, а по совместительству – грузчиков в окрестных вино-водочных магазинах. Тишина тоже объяснялась просто – дачный поселок мирно уснул до весны, как это бывало и год, и десять, и двадцать лет назад.

Внезапно за новым поворотом показался домик без черного креста.

– Слы, Гандоха... вона она... скупирдяевская хатка! Можа мы им тама пошуруем слегонца? Тыж, в рукамойник насерим, а?!... Ну да ладна! Пущщай для первастнаво раза проста придуперждение будит... дескать, зря енто мы принибиригли казачками-то, зря... пожадниковали, одним словом... – Серый поднял увесистую ледышку и ахнул ею в окно домика. Стекло с веселым звоном брызнуло, Серый радостно рассмеялся и обернулся к молчаливому Волдырю, – Каково жахнуло, все аредом!

– Неплохо, – коротко глянув в сторону разбитого окна, согласился Гандоха Волдырь, – Но я давно собирался поговорить с Вами наедине, уважаемый Сергей Илларионович. Не сочтите за обиду, но меня весьма коробит Ваша так называемая “народная” манера выражаться. Уж очень она у Вас э-э-э... – он наморщил лоб и задумчиво пожевал губами, – Гротескно-псевдо-ретро-босякская. Не у Салтыкова ли Щедрина, или Зощенко Вы переняли этот кошмарный говорок?

– Обижаете, любезный Антон Вольдемарович, – совершенно не ожидавший такого поворота, Серый и в самом деле слегка обиделся, – Мой, как Вы изволили выразиться, “гротескно-псевдо-ретро-босякский говорок” есть самая настоящая речь отечественных маргиналов на нынешнем витке своей инволюции. Причем заметьте! В отличии от Вас, я полностью исключил из нее нецензурные слова, без какой-либо потери выразительной сочности, лексической связности и исконно-русского колорита.

– Ваши слова о “выразительной сочности” напомнили мне тупиковые рассуждения поэтов-народников конца 19-го века, которые, подобно Вам, пытались создать совершенно искусственную концепцию народной речи, не имевшую ничего общего с...

Над поселком висела звенящая морозная тишина, какая обитает только в глухих заснеженных хуторах в самый разгар зимы. В ультрамариновой глубине девственного искристого снега неотвратимо зрели и разливались по низинам ранние январские сумерки. Две неуклюжие фигурки в лохмотьях неспеша брели по заснеженной дороге, о чем-то горячо дискутируя и позвякивая выточенными из старых рессор шашками.

– ... отнюдь. Я косвенно затронул этот вопрос в своей последней монографии. А Вы опять подменяете понятия, милейший Сергей Илларионович. Совсем недавно Вы лично продемонстрировали механизм “социального рэкета”, разбив стекло куском льда ...

– Посмею с Вами не согласиться, драгоценнейший Антон Вольдемарович! Отождествляя в своей работе российский социум с европейским и американским, Вы исходите минимум из двух неверных предпосылок. Во-первых, Вы совершенно точно подмечаете, что американцы платят своим неграм и прочим деградантам пособия по безработице, чтобы те сидели в своих гетто и не изучали “Капитал” Маркса. Но Вы забываете, что Америка принадлежит к “золотому миллиарду” и может позволить себе немыслимую для нас роскошь – содержание такого количества дармоедов. Во-вторых, в современной России низшая социальная прослойка (к которой мы с Вами имеем честь принадлежать) несравненно более широка, и я даю голову на отсечение, что Государство в ближайшие сто лет НИЧЕГО не предпримет для поддержки своих аутсайдеров. Русский народ аморфен и лишен национальной идеи, и он уже никогда не будет читать Маркса и строить баррикады, или иным способом бороться с социальной несправедливостью. Вместо этого он просто тихо сопьется и вымрет...

– Но позвольте!

– Нет, простите, я не завершил свою мысль. Вы забыли еще об одном факте. И в Америке, и в нашей стране высший слой надежно защищен от низшей касты “париев” такими институтами, как полиция, частные силовые структуры, соц.службы и прочие. Жалкую подачку в виде пособий и некоторых льгот нельзя рассматривать в качестве серьезной “жертвы”. А в нашей стране всю тяжесть общения с социальным дном берет на себя кто? Правильно! Бедный и средний класс, то есть обыватели, которые живут чуть лучше, чем это пресловутое социальное дно, и которые регулярно сталкивается с его непрезентабельными представителями. Взять хотя бы нас с Вами. Кого мы, казаки, шантажируем? Кто откупается от нас, давая деньги на “охрану” своей собственности? Отнюдь не олигархи в коттеджах – они нас просто не видят – а обычные дачники, которым мы можем при желании доставить некоторые неприятности, вроде камня в стекло или, на самый худой конец, “красного петуха”. Поэтому серьезно рассуждать о “социальном рэкете” как антагонизме и негласном общественном договоре богатейших с беднейшими не приходится... Антон Вольдемарович? ...  Вы меня слышите?

Серый удивленно посмотрел на своего спутника. Гандоха Волдырь стоял как вкопаный и указывал прокуренным дрожащим пальцем куда-то в сторону от дороги.

– Что случилось?

– Там ... у забора ... – еле слышно выдохнул Гандоха, – Тихо ... он нас пока не видит ...

Серый проследил взгляд Гандохи и замер. В тени у дальнего сарая с глухим урчанием копошилась здоровенная лохматая туша. Передние лапы с длинными кривыми когтями-ятаганами курковали под снег какой-то бесформенный ком тряпья. На клыкастой голове чутко подрагивали косматые волчьи уши. На могучем загривке густо топорщилась жесткая шерсть.

– “Визуальный контакт с объектом установлен в... как и предполагалось, объект прямоходящий... цепь следов ведет к... аналогично прошлым наблюдениям, четкий отпечаток копыт на снежном насте имеет размер...” – пробубнив несколько фраз, Серый торопливо спрятал цифровой диктофон.

– Это он... Козлокопыт... брать только живьем... Гандоха! тфу, Антон Вольдемарович... обходи с подветренной стороны... я отрежу ему путь к отступлению слева... как отрабатывали, кидаемся разом по моей команде... шашку отстегни, дурак!... еще поранишь его... только бы не спугнуть, только бы не спугнуть... цуо шан гуан ху доу...

Казаки крадучись двинулись в сторону зловеще пригнувшегося зверя.