К детям Князев относился положительно. "Дети - прикольные чуваки" - сказал он как-то, пообщавшись с одним ребенком. До того, не имея значительного опыта, но, прочитав в книжке писателя Хармса, что дети - гадость, и что их можно даже сравнивать с мертвецами, Князев относился ко всем чилдренам настороженно. Мало ли.

Хорошим книжкам Князев верил, любил на досуге что-нибудь прочесть, но проблема состояла в том, что ни авторы, ни названия книг в его голове не держались. Однажды ему понравилась одна книжка Курта Воннегута, но книгу эту извел на корню друг князевский Сидор, который все всегда изводил, а когда Князев отправился в библиотеку, чтобы найти и, по возможности, похитить или зажилить новый экземпляр, - ничего не вышло. Как называлась книжка, и кто ее автор, Князев не помнил напрочь, а помнил только, что там на одной странице очень смешно и неожиданно было нарисовано анальное отверстие человека. Но искать литературное произведение по таким сомнительным приметам трезвый Князев постеснялся, тем более, что в библиотеке оказались на удивление неплохие бабы, могли еще подумать что-нибудь не то. А нетрезвого Князева в библиотеку не тянуло.

Кстати, о рисунке - Князев вообще ценил художественное творчество, и однажды оставленными ему каким-то ребенком красками даже создал картину, раскрасив спизженый зачем-то пьяным Сидором запретительный дорожный знак под корабельный иллюминатор. Особенно реалистично выглядели болты, а внутри мечтательный Князев изобразил волну и парус.

От этих детских забав время снова вернуться к детям. О том, что дети - чуваки прикольные, Князев сделал вывод после одного эпизода. Как-то ему в гости неожиданно свалилась женщина с ребенком. Сперва Князев испугался, потому что с этой женщиной он имел в свое время небезопасный вовсе даже секс, - а вдруг это нагрянули последствия? Но потом понял, что последствия не смогли бы так быстро принять обличие пятилетнего пацана, да и мамаша вела себя как ни в чем не бывало, так что он успокоился. В гостях у Князева был как раз Сидор, они культурно пока выпивали по случаю появления у Сидора некоторой, довольно солидной по их разумению, суммы. Мамаша очень кстати принесла пельменей. Стали разливать на троих, но тут у Сидора как раз случилось помутнение, он завопил, что ребенку нужны сладости, схватил пацана в охапку и сгинул.

Князев встревожился: на его памяти друг Сидор не совершил ни одного полезного и созидательного поступка, а вот разрушал окружающее и вредил довольно обильно, и Князев теперь забоялся, что он может как-то повредить ребенка. Однако ничуть не беспокоящаяся родительница, разливая уже на двоих, тут как раз поведала ему, какое у нее замечательное чадо, и как однажды она рисовала для него картинки, и чадо попросило: "мам, нарисуй железную дорогу. А теперь поезд. А теперь девочку, которая под поезд попала...". Мамаша иллюстрировала этим какое-то сходство сына со Львом Толстым, и Князев решил, что за ребенка беспокоиться нечего, и стал беспокоиться за Сидора, вернее, за деньги, которые тот унес в своих карманах. Потому что если пустить действия помутненного Сидора на самотек - все очень просто может пойти прахом.

Сидор появился спустя два часа, и ребенок, практически целый и невредимый, - тоже. По довольному виду одного и другого можно было понять, - все прахом и пошло. "Мама! Мама! - завопило чадо, обрушиваясь с шеи Сидора, - Мама, я упал, как монстр!!!" Сидор, похоже, тоже упал как монстр, поскольку грязь и собачачье дерьмо покрывали парней с одинаковой равномерностью. В каждой руке ребенок держал по фантастически огромной, варварски распакованной и обглоданной шоколадине, карманы его комбинезона оттопыривались, роняя на пол чупа-чупсы, жвачки и мятые шоколадные яйца. На шее у ребенка болтались пластмассовый бинокль, китайский плеер и совершенно дикого исполнения японский меч. Сидор же держал в левой руке одну всего-навсего, пускай и двухлитровую, бутыль водки, а вторая его длань представляла из себя деталь робота-трансформера - пластмассовые латы по локоть и огромный кулак, сжимающий уродливый бластер. Рука плевалась красными огоньками и очередями кудахтала, что приводило Сидора и дитятю в неописуемый восторг. Князев сообразил, что денежки плакали и вечер испорчен. Через некоторое время он уложил утомившегося маленького монстра спать в отдельную комнату, а сам ушел в одиночестве добивать загубленный вечер на кухню - во второй комнате большой монстр Сидор домогался тела монстровой мамаши.

Спустя еще полчаса Князев услышал доносящиеся из комнаты вопли, переходящие в хрип. Удивляться не приходилось - по опыту он знал, что в состоянии помутненности Сидор с женщинами бывает неловок, а когда и вовсе даже беспощаден. Знал Князев и то, что никакого жестокого сексуального преступления там в комнате сейчас не происходит, а имеет место банальное удушение. Дождавшись, покуда к хрипам не добавятся звуки ударов о стену женского затылка, Князев неспешно отправился предотвращать смертоубийство. Но монстриха справилась самостоятельно: оказалось, это не ее затылок колотится о стену, а вовсе даже и Сидоровский. И кровь брызжет именно из его ротовых и носовых полостей. Полузадушеная, но до противного живая мамаша заявила Князеву, что она в принципе не против секса, и очень даже приветствует, но не тогда, когда это дело желают осуществить при помощи пластмассовых кулаков и кудахтающего лазерного оружия. Оскорбленная дама отправилась спать в покои дитяти, сдав хозяину на поруки совершенно растерзанного и окровавленного и окончательно помутненного теперь другана. Ребенок же на этот переполох никак совсем не отреагировал (в отличие от князевских соседей), и даже не проснулся, за что Князев его окончательно зауважал.

А несколько погодя Князеву пришлось в полной мере познать счастье взрослого родителя, когда в полное воспитание и на полный пансион ему, как первый глупый снег на голову, свалилась его, князевская, родная сестрица. Прежде братцу доставалось лишь счастие умиляться фотографиям стремительно подрастающей девицы, любить ее на расстоянии и по воспоминаниям раннего детства. И когда это длинное как макаронина, голенастое, вконец испорченное дурным воспитанием родственников и до ужаса уже половозрелое существо явилось на порог - Князев был повергнут в полную растерянность.

Девица имела при себе рекомендательные письма от дядь и теть, в которых вперемежку со словами любви и обещаниями долголетия, Князеву сообщалось, что выводить в люди сего невозможного уродца придется именно ему, родному брату. Облобызавшись с братиком, девица сгрузила в угол комнаты, определенной ей на жительство, личные вещи, состоящие из вороха трусов, колготок и плюшевых зверей, обклеила стены лицом и мускулами Жанклодвандамма, а дверь холодильника - картинками от жвачек, и - исчезла стремительно в неизвестном направлении. Когда спустя неделю Князев вынужден был вызволять свое остриженное наголо чадо из детского приемника-распределителя, он понял, что попал всерьез, -и до времени, когда существо обретет совершеннолетие и, к его облегчению, выйдет в люди, то есть - замуж, может наслучаться еще много разных бед. А посему нужно срочно приниматься за воспитательный процесс, вооружившись пиздюлинами и педагогикой.

Немного поразмыслив и оценив способности ребенка ловко исчезать из под его бдительного, но не всегда трезвого ока, Князев решил сделать воспитательный процесс наглядным и легким для восприятия. Для чего, порывшись в кладовке, извлек на пыльный свет большой, уцелевший чудом лист ватмана (когда то там его был целый рулон, но один лист пошел на настольную игру, еще парочка - на временный ремонт поврежденного кастрюлей оконного проема, а из остальных они с Сидором по пьяни организовали авиашоу - понаделали заебических самолетиков и повыпускали их в окно, поджигая лайнером хвосты и крылья). И создал для сестры "Доску приказов и объявлений", прикнопив лист на обои и привязав рядом на выдранный из сестриного кроссовка 41-го размера шнурок авторучку.

Некоторое время эта доска регулярно пополнялась как приказами, так и объяснительными. "Сестрица! - требовал воспитатель, - перестань развешивать мокрые трусы на усилителе, он может нахер перегореть, помой посуду, пропылесось и сходи бля в школу, а то если эти тетки опять начнут звонить и жаловаться - все пойдет для тебя прахом..." "Братишка! - читал он в ответ, - эта штука горячая, и трусики быстра сохнут, я ни прапылисосела, патамучто хотела делать уроки, посуду помыть ни успела, нада убегать, исчо надо денех мне, в школу пайду в понедельник, они уже задалбали, цалую...". Скоро лист уже наполовину был изгваздан этой перепиской, да еще похабными пожеланиями князевских друзей, которые тоже жаждали внести свою лепту в воспитательный процесс. И разочаровавшийся Князев в конце концов свернул наглядную педагогику. "Доску приказов" он превратил в свой личный календарь, отмечая, в зависимости от обстоятельств, - "хуёвые дни", "беспонтовую жись" и прочее, иногда просто выражая эмоциональное состояние записями-воплями типа "ЕБАТЬ-КОЛОТИТЬ!!!" - прописными буквами и с обилием восклицательных знаков, оформленных под мужские половые органы. Ему помогал Сидор, но тот, в основном, пророчил будущее, сообщая возможным читателям, что мол "по миру пойдем", "в дерьме потонем" и "поедем в ебени". Воспитывать же голенастую уродку Князев стал проверенными дедовскими методами - то есть воплями, сотрясанием воздуха, затрещинами, подзатыльниками, сливками и клямбочками. И помогало, хотя и не всегда - но это уже совсем другие, порой даже совсем не детские истории.