Бабка Вити Кныша привела в квартиру козу. В журнале «Здоровье» написали, что козье молоко для сердца полезно, вот и обзавелась. А Витек не в курсах был ни разу. Он накуренный домой пришел, на балкон заглянул и прозрел: на его любимом половичке дикошарая тварь гнездовье свила. «Забористая дурь у нового барыги, однако. Это пиздос и хаос!», – запаниковал он и от рогатого галюна решил избавиться. Зацепил за выросты на башке и потащил выкидывать нахуй за борт. Коза заорала, как роженица, и брыкаться стала обутыми в копыта ногами. Витя, надо сказать, до этого пиздячек от цветных галлюцинаций не выхватывал, а тут внезапно прилетело по кокосам от мнимого рогатого скота. Больно сцуко до слез.                 

  А Кныш – он же бывший борец епта. И нихуя не с режимом, а внатуре вольник. Он сразу противника на удушающий взял, а потом через бедро – хуяк. У козы аж непредсказуемое испражнение гавном случилось. Тут он излофчился и «обратный пояс» ей исполнил – под брюхо схватил, привстал и через перила кинул. Короче, коза покричала, обосралась и улетела. Чисто альбатрос. Попила бабушка молочка блять…

  Но упорхнула она не далеко – этажом ниже всего. Бабуля, оказывается, ее к дверце шкафчика с закрутками привязала. На всякий случай, чтоб не съебалась с седьмого этажа, ога. Пролетела пару метров раскидистым журавликом, а потом по дуге, как спецназовец, копытами в стеклопакет – еблысь! И висит. Только «Всем лежать мордой в пол» не орет. Блеет истерически и все.

  Тут уже шкаф такой хуйни не выдержал и тоже ебнуться решил. Бедолага Кныш только от одной галлюцинации избавился, а его уже по-новой нахлобучивает – мебель ожила. Банки с огурцами-помидорами с полок повыпрыгивали и по голове его всей толпой хуярить начали. Гопота бля маринованная. А за ними и шкафчик из карельской березы, сука антикварная, всем телом навалился.       

  Грохот ебический. Соседи подумали, это опять обезьяны индусов чмырят. Был у Кныша печальный опыт сдачи комнаты двум компрачикосам из Индии, торговцам животными. Как-то после водки они уколы успокоительные питомцам сделать забыли, ну и орангутанг у них распоясался чо-та, ебаццо захотел. А они – ни в какую. Не позволим, дескать, всякой человекообразной хуете анально себя тиранить. Под кроватью дурачки спрятаться хотели. И такой геноцид он им устроил, мама не горюй. Ну, а хуле, индусы – это ж пиздец чумаходы, их даже обезьяны за людей не считают. Кныш после этого месяц кровать натурально из говна и палок собирал.

  На звуки катаклизма бабуля прибежала. Смотрит – под шкафом приплюснутый внучог в козьем гавне, рассоле и растерянности лежит. Запричитала навзрыд:
– Ой, дебил…Ой, чего натворил-то… Батюшки! А где коза-то?   
– Спрыгнула.
– Как?! Сама?
– Нет. С мешком лука... Ба, вылезти помоги… 

  Соседи снизу на балкон выскочили, а там животина, за рога подвешенная, сигналы бедствия почти человеческим голосом подает: «Памагите! Гринпис! Ебаные приматы! Казлы, блядь!». Сняли ее кое-как, живую и невредимую. Кныш потом стекло вставил и пообещал козу в деревню отвезти. Но дело это как-то затянулось, и Витя от нехуй делать стал ее дрессировать. Он с детства со всякой фауной цацкаться любил. Собака у него была неизвестной науке породы, помесь таксы с бобром, Пыжик звали. Потому как пыжить любил всякую живность, включая обе хозяйские ноги. Витек его от этого секса никак отвадить не мог. И так закошмарил своей тупой дрессурой, что кобелек чесался не от блох, а на нервной почве. Причем всеми лапами сразу. Но продолжал ебать ванючие кнышовские кегли.

  Дрессировка козы тоже не задалась нихуя. Она только одну команду освоила – сидеть блянахуй! У нее от этого вопля копыта сразу подкашивались и молоко скисало. Или гавнецом шмонило. Одно из двух. Бабка так ни разу нормального молочка и не попила. 

    Так вот. Сидим мы как-то с Кнышом, домашнее винище дегустируем. Бабанька в деревню укатила, а пузырь недозревшего шмурдяка оставила. Тут звонок на мобилу – Гена Мимино. Есть у нас такой кореш – сам русский, но со шнобаком от грузина, кудрявый, как Игорь Корнелюг, и очкастый, как тысяча Укупников, в пришествие НЛО верит. В общем, из малоебущих слоев населения.
– Кныш, – говорит, – мне на вечер хата нужна. Бабу хочу, аж гогочу. А тут вариант наклюнулся. Выручай!
– Не, братан, не получится. Катран в гости зашел, третий литр сухарика осваиваем.   
– Витя, у меня инфаркт будет, если ее не выебу. Я год на ручном приводе. Там такая зая!

    Я вот этих погонял сопливых не понимаю. Давно заметил, назовешь девочку «зая» – шишку будет грызть, как пиранья, и рожать каждые три недели хуй проссышь от кого. А если «котей», ваще караул – или мандавошек подселит, или когтями всю спину расцарапает до самого сфинктера. Или кличешь пелотку «солнышко», а через месяц узнаешь, что она своим теплом всех подряд греет, даже работников Макдональдса. А это уже за гранью, я щитаю. Солнышко-хуелнышко, блять… Назовешь «малышка» – стопудово с гудком от хомячка окажется: будет поливать  слезами твой огромный пятнадцатисантиметровый елдак и рассказывать, как она карандашами «Полицвет» дрочит. Ее точилку пока разъяснишь – хуй, как нос у Буратины, станет. Или наоборот бывает. Ты ей: «малыш, малыш», а разденешь – батюшки-светы – между ног такая лисья норав буреломе, хоть Пыжика натаскивай. Плавали, знаем…

  Чо-то я отвлекся. Тут вопрос ребром встал: чо с Мимино делать? Инфаркт – хрень серьезная, надо предотвращать. А уходить от бутыли с винищем – не вариант. Решили одни ключи Гене отдать, и пока он будет за своей заей бегать, с запасными вернуться.  Ну, и на балконе с козой и бургундским затихариться.   

Так и сделали. Окно зашторили, сидим, под овечью брынзу сухарик вовсю употребляем. Козе тоже в миску налили, хуле, пусть отдохнет от тягот козлиной жизни. Тут и Гена с зайцем пожаловали. Через открытую форточку хорошо все слышно.
– Вот здесь я и живу, Юленька. Располагайся, чувствуй себя как дома. Не убрано немого, но это я к тебе торопился, – Гена пиздит, как энурезник в штанину ссытся, лехко и непринужденно.
– Уютненько, – Юлия щебечет голосом приятным шопиздец. Женщина с большой буквы жэ в каждом звуке чувствуется. Я бы с ней спел дуэтом. Жаль, не видно нихуя.
– Шампанского?
– Не откажусь.

Хлопнула пробка, зая охнула испуганно. Слышу, Гена музычку включил и разливает.
– За твои прекрасные глаза! Они, как две звезды из галактики Черный Глаз, – Гена кроме того, что пиздун, еще и астроном комнатный. Главное, думаю, чтоб он про внеземные цивилизации не начал тележить, а то зайкина крепость от таких бесед не сдастся. Его хлебом не корми, дай про гуманоидов, которые всякую хуйню бороздят, погундеть. Циолковский сука каракулевый...
– А ты умеешь делать комплименты…
– Кушай, зая, шоколадку. Она с орешками, – знает хитрован носатый, что для любой пелотки шоколад – такая же нямка, как для корейца жирный пудель. Не устоит.
– Угум… Вкусненько.
– Третий за любовь. На брудершафт!

Слышу, лижутся уже, сцуки. Стопудов шоколадка сработала.
– Гена, не надо, – крепость-то с предателем оказалась, сопротивляется вяло совсем. А Генчик уже к ней в трусы залез и шурудит там, ликуя.

  Нам с Кнышом молчать все труднее. Совет полезный дать охота или прокомментировать со знанием дела. Камменты –это ж процесс физиологический, их, как пердеж, в себе долго держать нельзя. Истинно базарю, в судорогах самого дикого поноса мне срать так не хотелось, как че-нить в тот момент пиздануть по теме. Чисто пытка изуверская.

А у них, между тем, ваще понеслось с места в карьер. 
– Возьми его в ротик, – Гена свет погасил и шепчет. Возражений не слышно, даже наоборот:
– Мом-ом-ом… – и тишина. Вдруг:
– Кхрррр, – и вдох шумный, будто с глубины вынырнула, – потом опять с причмокиванием: – Ом-ом-ом, –  и снова тихо. Секунд на двадцать занырнула. И опять всплытие с продутием балласта:  – Кхрррр…Тьфу!
Потом быстро так:
– Фть-фть-фть, ом-ом-ом-ом...
– О-о-о-о-о-о! – это уже оминечиваемый в прострацию впал. 

Хорошо сосет, эта зая, думаю. Бывают же исключения из правил. У меня аж привстал завистливо.
– Может, к ним выйти? – Кныш шепчет и руки в стороны разводит, типа мы такие выходим без трусов – та-дам! Принимай гостей во все поля, Юличка.

Тут Генчик ойкнул как-то виновато, будто гном кончил в мышь-полевку, а она лопнула.
– Ты – все?! – у Юльки такое разочарование в голосе, что на секунду показалось, Гена внатуре все: сдох и уже завоняться успел.   
– Нет, это я просто… Пристреливаюсь. Раздвинь ножки, зая… М-м-м, да она у тебя сладенькая, – Генчик из режима «скорострел яибу» в положение «ласковый пиздолиз» переключился. 

Застонала томно. Мимино на совесть пиздятинку клюет, с усердием. Минут пятнадцать елозил. Слышу, гандон распаковал, обрезинился. Чуть не с разбегу присунул и сходу начал жестко насаживать – кровать скрипит, как трамвай на повороте. Хуяссе, думаю, Мимино дает стране угля. Зая так заахала, что я чуть не кончил.Разошлась, покрикивает:
– Возьми меня! Да, вот так! Кончать я не разрешаю! Не разрешаю! Называй меня плохими словами!
– Какими еще словами?
– Грязными.
– Мне как-то неловко, Юленька.Очень грязными?
– Да!
– Может, не надо?
– Ну, давай же!
– Ладно. Зая, ну ты и гавно... Пидораска жирная…

Во МХАТе таких пауз точно не висело.

– Слазь с меня, идиот, – в голосе печаль-тоска, – Ну, шлюхой,  Чичолиной, грязной потаскушкой называли... Это я понимаю. Похотливой свинкой Пэппи, на худой конец. Но гавном ни разу… Не стыдно?

  Странно, думаю. Другая мокрощелка уже бы по щям за такое надавала, а эта воспитывает. Видно, сильно ебацца хочет. Уважаю. Я тоже в такие минуты хитер и  беспринципен, как хорек.

  После недолгого извинительного бубнежа, Гена на второй заход пошел. Пыхтит, ругается:
– Свинка Пеппи, как же приятно тебя окучивать, грязная Чичолина, развратный поросенок…

Юлька от свинки с пол-оборота завелась, опять покрикивает и с каждой минутой все громче. Вдруг коза оживилась:прислушалась и вспенилась чего-то. Окосела падла и возмутиться решила: кого-то ебут, а ей не досталось. Как заорет на козлином:
– Бле-я-я-я-я-я-я-ять! – и потом еще: – У-у-у-у-e-e-e-e!

Бля буду,не знал, что обычная скатина может так стремно завывать. Попутала, паходу, решила, что она – волк. Если б закукарекала, я бы меньше ахуел. Раздвоение козлиной личности нах. А все почему? Закусывать надо было.
– Что это?! – Юлька почти кончила, а тут такой караул.
– Это не я, – Генчик тоже в недоумении: мы ему про козу не говорили, – Это на улице хулиганы кричат. 
– Какие хулиганы?! Это тварь дикая и голодная. И она где-то рядом.
– А вдруг – инопланетяне? – Гена как обычно во всех непонятках пришельцев винит. Зая гипотезу не поддержала.

Кныш козу за веревку потянул – утихла. Легла, жует чего-то. Мимино опять за кобелиное: хрюшка-шлюшка-потаскушка, давай ебацца, пока гуманоиды тебя на опыты не забрали. Зая после долгих уговоров согласилась рогатку раздвинуть. Но по  стонам слышно – былой страсти нет уже, высохла. Видать, домой к маме захотела. И не зря…

Витя козе шепчет:
– Сегодня же, каналья, я тебя выведу на пустырь, привяжу к рогам шашку тротиловую и взорву нахуй. Хоть шашлыков поедим.

  Она как будто про пикниксо своим участием все поняла. Вскочила резко, на задние копыта встала. Смотрит исподлобья на Кныша и пятится – разбег берет, чтоб уебать, ога. Бухие козы, они ж ахуеть какие обидчивые. Кныш опять дернул – херушки, в руке только обрывок веревки остался. На беду еще какой-то гандон свет в доме напротив включил. Коза свое отражение в окне комнатном срисовала и как сиганет туда вперед рогами! Ебанная папуаска, как ты одичала!

Стекло – в пиздецы, сама внутрь залетела и там в шторе запуталась. И орет падла, не останавливаясь. Тут опять грохот – карниз сорвала, и он ей по хребту уебал. Коза – на измену и давай метаться в шторе, как монстр.

Юленькас такого здрасти прямо на хую из свинки Пеппи всбесившуюся слониху переобулась. Как у меня кровь из ушей не брызнула, не понимаю. Такое невротъебическое орево мне слышать не доводилось – это сцуконах было что-то среднее между воем гиены и визгом сжигаемой ведьмы. Только громче в пять раз. Понять ее можно: не каждый божий день во время сексу неведомая хуйня в темноте такой концерт дает. Еще Мимино на бэк-вокале повизгивает, вувузела кудрявая. Зая в него от страху когтями вцепилась и горлопанит. А ему больно. В общем, жопа полная и неохватная, хор имени Кащенко на выезде.

Кныш подорвался, в комнату забежал и как гаркнет:
– Сидеть блянахуй! Тихо все!
Коза, как ни странно, послушалась и в угол забилась.Парочка тоже притихла. 
– Витя? Витенька, это ты? – всхлипывая и пузырясь соплями, Мимино голос подал.
– Нет, бля. Полиция нравов. Вы арестованы за жестокое обращение со свинкой Пеппи, – буркнул Кныш и включил свет, лыбясь во всю диагональ семидюймового ебала… 
– Тетя Юля?! – ни разу я не видел, чтобы с Витюши лыба так быстро слетала.
– Витя?! – тетя Юля оказалась ухоженной дамой слегка за сорок с большими висячими сиськами. – Ты что здесь делаешь?
– Живу… – пробормотал Кныш, в ахуе опускаясь на стул. После чего стало понятно, что происходящее ебет его до глубины души. – Вот это встреча… Знакомься, Катран, мама моей Валюхи, Юлия Николаевна. Заведующая детским садом, куда мы с тобой ходили.
– Добрый вечер. Очень приятно, – я солидно икнул и поспешил выйти на кухню. Дела семейные, без меня разберутся. 

Объяснение было бурным. Минут через десять тетя Юля с Генчиком оделись и сдриснули восвояси. Мы вино допивать сели. Кныш Валюхе позвонил, чтобы приехала стресс снимать минетом, и рассказал заодно, как Гена поебался. Кто такая зая, уточнять не стал, ога. Валюха так ржала, что ебнулась со стула жопой на кубик Рубика – батя Валюхин в тот вечер собирал, а на место не положил, разиня. Жопа опухла по самый лобок, ебать ее хозяйку стало невозможно, и Витек на две недели расторг отношения. А Мимино с нами до сих пор не разговаривает.Обиделся чего-то…