Святый Пахоме,
Пьяный савраска,
Нахуй ты пишешь
Грустную сказку?..

Привел к себе домой я блядь,
Чтоб хорошенько отьебать,
Купил поллитра, колбасы,
Напялил новые трусы,
Неяркий свет, блатной музон...
Ебаться был большой резон.
На вахте долгих сорок дней
Пахал я там, где нет блядей,
Мы добывали нефть и газ,
А я же вам не пидарас,
Чтоб хую плюнуть на шапень,
О бабах думал каждый день.
В чукотский чум забрел спьяна,
Мне чукча нацедил вина,
Ну не вина, а хуеты,
Сидели мы до темноты,
Вкушали нерпу и моржа,
И мне хозяин, не тужа,
Выводит дочку и жену.
Не встал мой хер ни на одну.
У них обычай, долг и честь-
Делиться с гостем всем, что есть,
А русский чукче друг и брат...
Тут женка чукчина халат
Сорвала, кинула на пол,
Я почесал поникший кол.
Не, я медведиц не ебу,
Такое видел я в гробу!
До жопы вымя, шерсть в паху,
И жопа тоже на меху.
Слоновьи лапы, щелка- глаз...
Не баба- ебаный атас,
И пахнет, как протухший сыр,
Пиздит по ихнему- гыр, гыр
И нагло лезет мне в трусы.
А чукча лыбится в усы
И дочке блеет, сатана:
"Аднако, памагай жена!"
А та, захрюкав, как кабан,
Схватила бедный мой кукан
И тянет в свой слюнявый рот,
Пыхтя, как старый пароход.
Пытался я от них спастись,
Скрутили в миг. Пришлось ебстись,
Когда ж обоих отодрал,
На стены чума наблевал,
И гаду чукче впопыхах
Я зарядил ногой под пах,
И проклял весь егонный род.
Ему бы самому дать в рот,
Да лень мараться об козла,
И так на свете много зла...
А окромя тех жутких тел
Я никого не отымел.
Дрочба не в счет, дрочба- почет,
Поутру всякий, как встает,
Гоняет яростно балду,
Но длань не заменит пизду...
И вот, спустя сей долгий срок,
Я с телкой. Счастлив, тру лобок,
Махнул стопарь, поймал кураж
И осмелел: "А в жопу дашь?"
Она мне: "Насухую нет..."
И с чувством делает минет,
Залупу чешет языком,
Толкаясь в яйца ебаком,
Губами будто письмена
Рисует на хую она.
Пизда у ней, конечно, дрянь,
Большая, вялая лохань.
В ней явно лазил стар и млад,
Другое дело- девкин зад,
С тугим, нехоженным дуплом.,
Не начал щелкать я еблом,
А властно телочку рачком
Нагнул и плюнул ей в очко.
По булкам шлепнул и вогнал
Шершавого в тугой анал.
Она разгневалась слегка,
Как жаба, пучила бока,
Звала холопом, наглецом,
Побагровела вмиг лицом,
Пыталась спрыгнуть со ствола,
Как смертник с острого кола,
Плевалась, охала, дралась,
Потом вздохнула и сдалась.
Лишь: "Милый, клитор почеши..."
Мне прошептала от души.
У них так принято, видать,
Сперва отказом мозг ебать,
Потом глядишь, пиздела мразь,
Невинной дурой притворясь!..
Я еб ее, наверно, ночь,
Елдак натерло, что невмочь.
У бляди жопа как желе,
Печать восторга на ебле,
Мы обкончались на весь срок,
Она легла у моих ног,
Клубком скрутившись, как змея,
И целовала ствол хуя:
"Я так не трахалась давно!
Что было до тебя- говно... "
Я возгордился, как удод,
И вновь налил дивчине в рот.
Она хихикнула, гордясь,
Как будто выеб телку князь,
А не рабочий говномес
Ей в дырку сунул свой обрез.
Спровадив шлюшку, я посрал,
Курнул, дрочнул, пивка вьебал,
Послушал Цоя, пнул кота-
Он на стол лезет, сволота,
Укрылся в простынь, как в гондон,
И провалился в сладкий сон,
Наутро, лишь запел петух,
Я встал поссать- схватило дух.
Залупу разнесло, как пень,
На яйцах- кровь и коростень,
Какой то страх, а не елда!
Не ссаки- слизь... Ну все, пизда.
Сижу и плачу- как же так?
И не похоже на сифак,
Не трипер вроде, не герпес.
А что- не знает даже бес.
Ловлю мотор, и- здравствуй, врач,
Семен Абрамович Пугач.
Он не какой нибудь пижон,
Маститый венеролог он,
Суровый, как сибирский волк,
В хуях и пиздах знает толк,
Верней, в болячках, что на них.
Я хуй достал, держу, притих,
Гляжу с надеждой на врача,
Носатого бородача.
Тот ухватил мой хер в руку,
И мне промолвил, дураку:
"Тяжелый случай, зохен вей!
Не будь я доктор и еврей,
Но в вашем члене страшный штамм,
Все беды от нечистых дам,
Заразных, похотливых сук,
Минута кайфа- годы мук.
Ты редкой язвой поражен,
Бакланьим гриппом награжден,
Он разрушает хуй и мозг,
Залупу обращает в воск,
Мозги- в кисель, и даже в клей,
А яйца- всмятку за шесть дней.
И нет вакцины, юный друг,
Лишь если бог поможет вдруг.
Платите и идите прочь.
Я тут не в силах вам помочь. "
Я хуй с трудом убрал в штаны.
Ведь нет на мне такой вины,
В расцвете силы самом чтоб
Улечься с бедным хером в гроб!
Все это козни сатаны,
А все евреи- пиздуны,
Содрал пять сотен за прием,
Минуту постоял с хуем,
Пурги и умных слов нагнал,
Светило... Хуев коновал.
И эта шмара хороша,
Ее б убил я неспеша,
Да где ж теперь ее искать...
Раз помирать- пойду бухать.
Вернувшись в свой унылый дом,
Всплакнул немного над хуем,
Налил на шляпку двести грамм,
И ровно столько ж выпил сам.
Глядел с печалью на елду
И клял коварную судьбу.
Потом по сто, потом пивка,
Дрожала с рюмкою рука,
Потом портвейн, для хуя- ром...
... В большой палате всемером
Лежали мы. Луна в окне.
Диагноз- белка. Хуй- при мне.