Не в силах дожидаться конца увлекательного романа, заканчиваю сам.


Ноябрь. 1991.

Кто-то постучал. Дверь, приставленная к косяку, упала.
- Кто ещё там… - пробурчал отец, не поднимая головы, - открой дверь, что ли, блянахуйбля.
Я подкурил сигарету и открыл дверь.
- Эт я.
На пороге стояла Ленка.
- Тебе чего? Ты откуда мой адрес узнала?
- На районе спросила.
- Ну и похуй. Что пришла?
- Да у нас воду отключили третий день как, а мать карпа надумала жарить. Пусть у вас поживёт пока, а?
Ленка доверчиво посмотрела на меня поверх грязной трёхлитровой банки, в которой медленно ворочался карп. Прижатые к стеклу губы карпа напомнили мне Волоху Кирпатого, местного пидораса.
Я засмеялся.
- Ты чего? – спросила Ленка обиженно.
Смешная она. Когда обижается, на Рабиндраната Тагора похожа.
- Да ни хуя, - буркнул я, скрывая нежность.

Я запустил карпа в тазик, где мать парила ноги. Карп медленно поплыл по кругу, набирая скорость.

- Эт разве карп, - отец проснулся и презрительно скривил губы. – Вот, помню, на Ноябрьские раньше возьмёшь карпа, всей бригадой нажаришь, да идёшь воскресенский «Химик» смотреть… Рагулин играл ещё.
Помнишь, я тебя голышом за пазухой на стадион носил? Ты тогда в третьем классе был, несмышлёныш совсем.
Морозы были, бля, за сорок…

Я хлопаю дверью, выхожу в слякотный вечер. У подъезда сидит Карел в брезентовом плаще. Карелом его зовут за неопрятный зоб до земли.
- Выпить хочешь, студент? – спрашивает Карел.
- Давай, - говорю я, подкуривая.
Карел срывает гнилыми зубами пробку с пустой бутылки, глотает, дёргая зобом. Хуле там пить-то, из пустой бутылки? Потом протягивает бутылку мне.
- Пей, студент!
Я бью Карела в зоб, потом ещё раз. Он падает, равнодушно цыкает гнилым зубом, сморкается на закат.
Да и по хуй.

Серый гундит у сломанной телефонной будки. Черная тяжелая трубка болтается на ветру и бьёт по ржавой стенке.
- Ты чо, Серый, гундишь здесь? Охуел совсем? Спать иди.
- Смотри, бля, что написано…
Серый покачивается, обдавая меня несвежим дыханием. Опять ложкомой пил.
- Смотри, бля, не про твою?
На стене будки написано: «Ленка – таджикская прошмандовка».
- С-сука, - думаю я. – Да и похуй.


- Признавайся, - говорит мне капитан Гуцало, по кличке Гуцый, - признавайся, хуле мозг ебешь… На посёлке все знают, что ты Ленку убил.
- Неправда, - мотаю я головой.

Он включает магнитофон.
«Музыка-а-а нас связа-а-ала…» - слышу я в десятый раз. Гуцый бьёт меня в пах, я падаю на заблёванный пол, сжимаюсь в комок. Гуцый наливает стакан водки, пьёт, долго вытаскивает кильку из банки. У него толстые прокуренные пальцы с жёлтыми ногтями, слоистыми, как туман на зорьке.
«Как там карп…» - почему-то думаю я.
Гуцый встаёт из-за стола, поднимает ногу, бьёт меня в живот.
- Мне на семинар завтра, - мычу я.
- «На семина-а-ар…», - передразнивает меня Гуцый, – студент, блять… Я тоже два курса историко-архивного кончил. И что? С гопотой вожусь теперь. Выпить хочешь?
- Давай, - говорю я.

Начинался 1992-й Ноябрь…