Арегинал тут http://udaff.com/creo/100003.html

Эффект бабочки, говорите? Хуйня… Такая хуйня у нас на селе кажный день праисходит. Срут-то все подряд и где ни попадя. Тут, блять, история России та-а-ак переворачиваецца при каждом высере, што песдец. Коровы так еще ладно – они если насрут лепешку другую, то нихуя ровным счетом не изменицца, развешто трактора буксовать сильнее станут, а вот люди… Те хуже коров еще серут. А еще когда серут не гавном, а делом, то пиздец. Вот Михаил Барисычу, председателю калхоза, так паднасрали прошлым летом, что не приведи господь. Не со зла, конечно, и не в шутку, а так – случайно.

В субботу, в клуб новую кассету привезли, а слухи о ней еще загодя пошли. На районе, в дискотеке, только и крутят щас. Ну, а чо ж? Молодежь там продвинутая, не то, что у нас на селе. Там Боярского уже давно не слушают, и «Солнышко в руках» тоже уже не в чести. Там щас на все на английском языке слушают. И танцевальное в основном. Вроде «Модерн Токинг», но поновее.

Девки к дискотеке нарядились, Люська даже туфли на каблуках где-то раздобыла, а Манька колготоки по этому случаю надела. Ну, чистая шалава! Ейная мать в 2006-м году на отпуск к сестре в Нижние Колтуны ездила, а село это зажиточное – с аптекой и двумя магазинами. Там колготками и закупилась. Носят с Манькой по очереди. По особым случаям. А на 8-е марта позапрошлого года подрались из-за колготок даже.

К семи часам вечера молодежь стала у клуба собирацца. Толик – диск-жокей с района, вращая кассету на карандаше,  сказал: «оборудование еще не готово, погодите, йопт. Я ж к полдевятому говорил». А молодежь и ничо… Молодежь и подождет. Толик, он хоть и на районе щас, но из местных. Человек свой в доску. Особенно когда чутка  выпьет. Когда побольше выпьет, он и телефон сотовый даже показывает и музыку с нево ставит. «Сименс, йопта!», - говорит, - «Германский!».

Санька на тракторе к клубу подрулил. Механизатор, хуле. Пацаны, из прицепа повылазили, один краше другого, кто в брюках, а кто и в кепке. А Митька в новой майке, в кепке, трико «Адибас» да при пиджаке. Подошли к девчонкам и все вылупились на Маньку в колготках. Митька восхитился: «Мария!», прищелкнул языком и достал из-под пиджака полторашку с самогоном. По завалинке прокатился ропот одобрения. Митька как заправский Аршавин приложил палец к губам и достал из-под пиджака еще один пузырь. Манька захлопала глазами в сторону Митьки. А Санька, обняв за плечо Митьку, произнес: «Лудшый друк мой. Лудшый друк…». Люська среагировала и захлопала глазами в сторону Санька.

Когда Толик перемотал все кассеты и запустил дизель, молодежь уже успела сгонять на Саньковом тракторе еще за четвертью самогона. Дискотека началась. Диджей Анатоль, как он сам себя называл, запустил сначала привычное «Солнышко в руках», затем Доктора Албана «Ицмайлайф» три раза. Четвертый раз не дала послушать сей шыдевр порвавшаяся пленка. Молодежь загудела. Кто-то недовольно крикнул модное слово: «Фанера!». Но Толик не дал дискачу перерасти в махач и произнес: «Не сцать, бля! Не сцать! Ща диджей Анатоль прицтавит вам апсалютно новую кассету…». Он сделал многозначительную паузу (в зале воцарилась тишина) и раскатисто произнес: «Эйс!.. Оф!.. Бэйс!..» и развел приветственно руки, ожидая бурной реакции публики. Народ чо-то не среагировал. Стояла тишина, такая, что можно было слышать, как блюёт обожравшыйся Санёк на улице. Тот же голос в толпе, какой и кричал «Фанера!», спросил недовольно: «Ну бля и чо?! Как кассета-то называеццца?!». «Хуйня…», сам себе произнес Толик и запустил магнитофон.

Новый музон пришолся заебцом. Пока играла музыка, Толик присоединился к бухавшым. Имея весьма тощее телосложение, Толик пил мало или вапще не пил, но обретение новой кассеты решыл отметить. Выпив всево два стакана, он стал разговорчивым, как пиздец. Поскольку Санёк отвалился сам собой и заблеванный валялся где-то неподалеку от клуба, он стал подкатывать к Люське. «Щас», - говорит, - «мы дизель к Саньку в прицеп затащим, мафон поставим с колонками и поедем катацца. Вышел к народу и саопщил: «Кароче, дискатека на сиводня акончена», пратестовать никто не стал, паскольку половина народа ебалась по сеновалам, а другая половина ужралась и ей было всё глубоко похую.

Погрузив оборудование в прицеп, подняв баб, и загрузившись сами, они поехали катацца. Фары у трактора были ахуенные и ебашыли далеко вперед, а молодежь на прицепе освещал тусклый свет габаритов. За рулем был Толик, а в кузове поместились, Митька, Люська и Манька в колготках. Санька подобрали и бросили в угол прицепа, рядом с дизелем. Напросился еще сын председателя колхоза – толстый Федька. Это он кричал на дискаче модное слово: «фанера».

Поездка по селу на тракторе вышла ахуенной. Орала музыка, самогон лился рекой, Толик из кабины успевал объявлять следующие песни. От тряски Люську пару раз стошнило, а Федька захотел срать. И вроде бы кругом природа – сри не хочу, но Федьке приспичило дома посрать. «Вези», - говорит, - «Толян к хате. Не могу терпеть боле. А срать на улице не хочу, засрано и так все. Заодно закуски вазьму ищо». Пока ехали до Федькиново дома, Люська, пытавшаяся танцевать на качающейся платформе прицепа, два раза вываливалалсь за борт. Один раз заметили сразу, остановились и подобрали, а другой раз пришлось разворачиваться, потому как Толик не слышал нихуя, что ему кричали в кабину.

Доехав до дома Федьки, Толик встал так, что фары йебошыли прямо во двор. Федька слез с прицепа, пошел к сортиру, но почувствовал, что срать уже хочет не так сильно как раньше. Едва уловимый запах своево гавна, усилил апасения. «Йоптваю!»,  - падумал Федька и провел руками по штанам. Так оно и было. Тряска в прицепе и жгучее желание пасрать, сделали свайо чорное дело. Не ну вапще дело было, канешно, каричневое, а так это просто выражение такое есть – «чорное дело». Хотя бывает, канешно, и прям чорное. Вот я помню, меня в децтве в раён возили, в бальницу. И всякой хуйней кололи, а еще пичкали активированным углем. Блять, скажу я вам, гамно у меня было такое чорное, как пиздец. Я поначалу даже стал думать, что это я смолой сру. Но смола блестит вапще-то, а тут хуйак и матовое гамно. Шок, сцука. Я даже думаю, что если бы тагда тех какашек накатать в палочки, да еще и засушить потом – это ж, бля сцуко, карандашыки ахуительные получацца могли бы. Вонючие немного, зато бесплатные и ахуительно чорные. Но не об этом сейчас.

Пристремавшысь, что абасрался, Федька свалил в смородину и снял штаны. Сорвал три огромных листа хрена и пытался вытереть им жопу. Наивный, сцуко. Вы пытались когда-нибудь вытереть жопу хреном? Если вы не пидар, канешно, и хрен имеете ввиду абычный, растительный, а не тот, что чаще «хуем» называют, то думаю, что не пробовали. И не пробуйте – лист скользкий как пиздец. Тут лучше лопух использовать или мать-и-мачеху. А Федька в таких делах человек нехитрый, хуле ж – сын председателя. Он, ясен хуй по жопе размазал гавно. А поскольку лист хрена непрочный очень, то, прорвав его, неаккуратный Федька вымазал руки в гамне.

Тем временем, Толик ловко перебрался из кабины в прицеп, повалил, на всё согласную, Люську и, без лишних базаров, принялся её ебать. Митька поддержал почин, накинувшысь на, вжопу пьяную, Маньку в колготках. И все было бы нармально, если бы кассета не кончилась и проснувшыйся Санёк, услышал в тишине стрекот кузнечиков и звуки йобли товарищей. Раскрыв глаза, он пытался оценить ситацию. Ситуацыя была такова – трактор есть - заебись, бухло? – да похуй уже, бабы шевелюцца – значит щас ебацца будем.

А Федька, понюхав руки и поняв, что совершил глупость ахуительную, взял штаны подмышку и направился, было к дому, чтобы помыться и поменять одежду, но путь ему преградил свет фар трактора, ебошывшых как прожектор перестройки. Вот, сцуко, низадача, блять. Стремно было с абосраной жопой на глаза показывацца. И он решыл зайти в хату со стороны огорода – через сарай. Продравшысь сквозь малину он обогнул баню и опять уткнулся в луч фар. От бани до сарая его отделяло три метра отлично освещенного пространства. Два метра из них занимала дровница высотой сантиметров 50, а еще метр – открытая дверь сарая. Федька лег на брюхо и пополз по-пластунски, насколько ему позволяла комплекция. Абосраная жопа торчала из-за дровницы сантиметров на десять, но никто, из находящихся в прицепе, этого не видел. Все были заняты.

Санек, уже разобравшысь чо к чему, скидывал Толика с Люськи с криком: «Ты чо ж, сцука районная, нашых тёлок ебать вздумал?!». Скинул Толика с прицепа и сам принялся ебать Люську. Люська, не смотря на поднявшыйся шум, разницы не заметила, потомушто спала. У Митьки с Манькой все было заебись. Митька подложыл кусок брезента по жопу Маньке, чтобы заноз из прицепа не нахватать. Кавалер, йопт! На шум они не отвлеклись и продолжали ебацца. Толик, при падении йобнулся головой об пенёк старый и лишылся чувств. О его былых чувствах свидетельствовал лишь хуй, торчащий из-под одежды. Да и тот быстро увядал.

У Федьки дела обстояли тоже неплохо, он прополз уже полтора метра, и до двери оставалось всего ничего. Но вдруг, в момент, когда он отдыхал от своего поползновения, ему на голову наступил сапог. Это его папа – МихалБарисыч – вышел с ружьем проверить, что за шум такой у его дома. Опыт службы в армейской разведке позволил ему неслышно передвигацца, но зато объем талии, равный примерно 160 – 170, не позволял полноценно смотреть под ноги. Федька, нихуя не понимая, с криком вывернулся из-под родительского сапога. Папа, не думая, шмальнул себе под ноги и подстрелил два пальца на левой ноге. Федька от выстрела не пострадал, но оглох. Нихуя по-прежнему не понимая, он ринулся в сарай, но, вскочив на ноги, он уебался головой о пятидесятилитровый оцинкованный рукомойник, который висел у него над головой. Пригнувшись и обхватив голову руками, он попытался протиснуться в проем сарая, но, видимо, из-за некоторой дезориентации, со всей дури пизданулся лбом о торец двери. Это было последней каплей, и Федька рухнул наземь. МихалБорисыч выл от боли, позабыв о вторжении. На шум прибежала супруга в исподнем. Увидя сына в крови и топчущегося на нем мужа, она охуела и поначалу не знала что делать. Но, быстро расставив приоритеты, она столкнула мужа в грядки и принялась реанимировать сына. МихалБарисыч уже и сам разглядел, кто ломился в дом среди ночи и, кряхтя, пошел в хату зализывать раны.

Это я все к чему рассказываю?! Да к тому, что у будничной дискотеки могут быть и последствия. И теперь собственно о последствиях. Ну, у Люськи никаких паслецтвий не было. Пара синяков при падении с прицепа – это разве ж паслецтвия? Туфли целы и ладно. Проснулась рядом с Санькой в прицепе возле дома председателя. Любовь у них потом была. Ну, если двойни не считать, что этой весной родилась, то можно сказать и без паслецтвий.

Митька сйебался еще, после того как шум услышал и стрельбу. Слышал, что он вроде, когда кончать приготовился, вся эта возня с выстрелами и ором ему всю его ебливую потенцию на «нет» свела. Бабы говорят, што хуй не встает у него теперь.

Манька проснулась в прицепе от яркого солнца и оттого, что почувствовала, как ей в пизду котенок тычется. Домой пришла в рваных колготках. Мать за колготки её выгнала из дома, и она поехала поступать в институт, в Москву. Говорят, не поступила. Осталась жить в Москве.

После той ночи по селу слухи пошли, что МихалБарисыч пьйанку с йеблей устроил, спицыально трактор пригнал с музыкой, а потом грозился всех застрелить. Дескать, жена и сын помешали. Слухи слухами, а с должности его убрали через месяц. Какая-то скотина в прокуратуру накапала, что возле дома председателя блядский разврат творится постоянно, а сам председатель с ума повернулся. Убрали. Дескать, наличие возле дома председателя людей с хуями наружу не способствует повышению морального уровня населения. Ружье забрали тоже.

Толик, в целом, тоже не пострадал, проснулся с утра, а вокруг бабы с коромыслами стоят и на хуй его, торчащий из штанов, пальцами тычут. А детишки малые бегают вакруг и смиюцца, глядя как муравьи себе дорожку от муравейника до Толикова хуя протоптали. Ну, еще мобильник где-то проебался. Однако, это хуйня – мобильник все равно нихуя здесь на селе не ловит ничо, но оборудование-то диджейское целым осталось, а значит –  дискотекам быть.