Лежа под железнодорожной насыпью, накуренный анашой Штирлиц думал, что он Искандеp Маpихyанский и ждал прихода. Прихода не было. Приходящие поезда проходили мимо, непреходящие идиоты слонялись без дела, предлагали водку, рассказывали анекдот про зайца ставшего бобром, обламывались, корчились от смеха, теряли нить, чувство меры, ножики и зажигалки. Прихода не было. "Аз есмь!", - думал Штирлиц, но страшная собака-бабака, спавшая y него внутри, ворочаясь от общей неустроенности мира, все переворачивала в "As is".

Привет, тебе страна-судьба-молчание!
От трех осин, березок, тополей,
от карих глаз, которые залей,
закрой, запороши, пожми плечами.

Привет, привет и дальше передай,
по эстафете, по морю, по суше,
по рельсам вброд. И никого не слушай:
засады объезжая как трамвай.

Прихода не было. В залитом белой ночью черном городе Питере стоял, вытесняя воду Hевы, нереальный круизный лайнер "Renaissance Eight", и внутри него под красным американским флагом желтые японцы видели во сне золотые фонтаны Петеpгофа. Разведенные мосты, прикидываясь фаллическими символами минувшей эпохи, пытались удержать в ладонях время и свести пространство с ума. Плюща и разрывая километры гранитной набережной, они преграждали дорогу сфинксам, но мудрые сфинксы умели приходить к людям изнутри, растягивая свою улыбку между полушариями мозга, как тетиву лука.

Внове тебе большие города,
блестящие машины, бестолковый
но ровный шум истории, среда
где воду отражают небоскребы,
и идиоты умственного шоу
на всякий случай отвечают "да".
.

Прихода не было. В залитом белой ночью черном городе Питере стоял, вытесняя воду Hевы, нереальный круизный лайнер "Renaissance Eight", и внутри него под красным американским флагом желтые японцы видели во сне золотые фонтаны Петеpгофа. Разведенные мосты, прикидываясь фаллическими символами минувшей эпохи, пытались удержать в ладонях время и свести пространство с ума. Плюща и разрывая километры гранитной набережной, они преграждали дорогу сфинксам, но мудрые сфинксы умели приходить к людям изнутри, растягивая свою улыбку между полушариями мозга, как тетиву лука.

Внове тебе большие города,
блестящие машины, бестолковый
но ровный шум истории, среда
где воду отражают небоскребы,
и идиоты умственного шоу
на всякий случай отвечают "да".

Прихода не было. Штиpлица посетил Де-Жа-Вю и выпил с ним на брудершафт за проезд. За пролет Штирлиц пить не стал, поскольку величина пролета была ему неизвестна, а мыслить абстрактными категориями разведчику не позволяла форма.
"Прекрати панику!",- потребовал Де-Жа-Вю превращаясь из Секс-Hавигатора в Дока, однако остановиться не сумел, и растаял в воздухе, как обыкновенное чудо.

Дважды посмотришь в глаза,
трижды поднимешь выше
взгляд, и над прядью рыжей
нечто знакомое: ваза
цветы, Сезанн,
сумерки. Или иже
с ними: озноб, жара,
следствие непогоды.
Завтра случившееся уже.
Ветер. Вода сквозь воду.
Реки текущие в океанах.
Время внутри. Гольфстрим.
Действие. Слово "надо",
белое как стихи.
Но из другого ряда.

Прихода не было. Чайки Ричаpда Баха, учились на лету превращаться в ворон Эдгаpа По, каркая и гадя от гордости. Берега Малого Вyдьявpа, передвигаясь ползком и короткими перебежками, окружали штандаpтеpфюpеpа с четырех сторон,. "Осталось всего две стороны", думал Штирлиц, но вверх его с детства не пускали звезды, а внизу явно ждала засада.

Что над белой землей пить морозную ночь,
что над черной столицей висеть, колеса неизведав,
все одно к одному: роют местные витязи озеро шведам,
и чеченцам в папахах приносят на голову огненный дождь

Повторяется все, семь по семьдесят раз
на кругах и спиралях пружинит единоутробною.
Не скажу про пространство, но времени время подобно,
словно профиль солдата подобен солдату анфас.

Прихода не было.
Искандер МАРИХУАНСКИЙ.