Хармс очень не любил детей и старух. Но почему-то, как ни выйдет на улицу, так все время то дитёнка, то бабку, да встретит. И если от ребенка убежать еще можно, то с бабкой такие номера не проходили. Только Хармс за угол – а бабка за ним. Машет клюкой, и про молодость рассказывает. А у Хармса было очень острое обоняние. Он и подумал – а что, если можно было бы заранее определять детей и бабок по запаху? Унюхал – и на автобусе уехал, или на другую улицу свернул, а если ни улицы ни автобуса нет, то хоть приготовиться можно к неизбежному. Так Хармс изобрел корвалол. И с бабками больше не встречался.

    Незадолго до войны, Хармс попал в летную учебку. Сначала его определили замполитом подразделения, а потом, когда всех летчиков поубивало, оказалось, что он единственный офицер в части. Ему и лететь. Хармс плюнул, перезвездился, сел в самолет и полетел. Летел час, два, а потом понял, что никакой он не Хармс, а какой-то невнятный француз со странной двойной фамилией. Смотрит в удостоверение – а там написано «Антуан де Сент-Экзюпери». Хармс расстроился, как я не знаю, и с горя разбил самолет.

    Как-то раз Хармс попал в концлагерь. У него долго смотрели документы, и решили, что он француз. Засунули в соответствующий барак, а он по-французски ни бельмеса. Посидел он с ними, и решил, что таких нехристей и сдать не грех. Пошел к бригадиру барака, я, говорит, стукачом буду, а то лопочут они что-то не по-нашенски. Ему сразу пайку повышенную выдали, а Хармс каждое утро на разводе тыкал пальцем в кого-нибудь из барака, и говорил: он, мол, от меня скрывается, говорит на каком-то волапюке, подозрительный, короче, тип. Того, на кого он указывал, сразу в газенваген тащили, а Хармсу давали лишний кубик рафинада. В итоге, через полгода весь барак расстреляли, остался только Хармс. От безысходности на разводе он ткнул пальцем себе в грудь, но тут как раз подошли наши, увидели это, и решили, что Хармс говорит фашистам – стреляйте в грудь коммуниста. Тогда наши фашистов порешили, а Хармса отправили в Мордовию – в виде поощрения за героизм.

    В Мордовии Хармса, как товарища с нелегким заграничным опытом, определили оператором машинки для раздавливания головы. Такая железка, с двумя винтами, фиксируется подбородок, а на темечко дополнительная пластина анатомической формы. А потом винты надо закручивать – у пациента зубы крошатся, глаза вылетают, мозги из ушей ползут, сказка, короче. Поскольку Хармс не понимал, зачем это нужно, он задавал подследственным вопрос: сколько у меня зубов, а сколько пальцев? Неправильно ответишь – Хармс винт закручивает. Вообще говоря, правильно никто так и не ответил. Зато конвоировал заключенных к Хармсу молодой солдат-срочник по фамилии Далматов. Он этот вопрос слышал несколько раз за день, а потом написал книжку, из которой все узнали, что зубов у Хармса 32, а пальцев всего 8. Во дела.

    Однажды Хармс поехал в Аргентину. Там к нему подошел некий юноша, и сказал, что хочет набраться от Хармса мудрости. Хармс спросил: каким образом? Юноша ответил, что его фамилия Борхес, и он хочет, чтобы Хармс превратился в дерево, а он, Борхес, на нем бы повесился, и таким образом бы просветлился. Хармс посмеялся, и выколол юноше глаза. Борхес об этом случае никому не рассказывал, ибо сакральный опыт есть опыт метафизический, и знать о нем посторонним не нужно. Правда, о глазах Борхеса как-то пронюхал Кортасар, но что-то сделал неправильно, и сам превратился в дерево. Мудрее он от этого, естественно, не стал.

    А еще Хармс очень любил, как у женщины пахнет между ног. Но вот ведь незадача – только ей в промежность носом ткнешься, сразу менты набегают, дружинники, бабки опять же. Но хочется ведь. И тогда Хармс придумал – он превратился в собаку. И беспрепятственно елозил носом где хочется. И никто не обижался, некоторые дамы даже умилялись. А потом Хвост с Федоровым прикол просекли, спели песню «Внутри собаки», и Хармс понял, что трюк себя исчерпал.

    Превратившись из собаки обратно в человека, Хармс, непонятным никому образом попал в прошлое, да еще куда-то в Румынию. Из уроков истории, ему было известно, что где-то рядом обретался некий Влад Цепеш, по кличке Дракула. Тогда Хармс сам стал Дракулой, и начал пить кровь у крестьян. Он был эстетом.

    Таким нехитрым макаром, Хармс дотянул до двадцатого века. Он успел сменить много имен и профессий, и захотел вернуться в Россию. В Румынии на него уже смотрели как-то косо. Вернулся, а тут – бац, революция. Хармсу подумалось, что он где-то это уже видел. А поскольку видел он много, решил стать писателем. Писал, писал, писал, сочинял, а потом его посадили. Много знал. Причем посадили опять в Мордовию. Там он решил, что с него хватит, пошел в несознанку, а потом этапом до Хабаровска.

    В Хабаровске Хармс нашел необъяснимое топонимическое родство с городом, и принял буддизм. А потом превратился в стаю вечных голубей. Они до сих пор летают где ни попадя, и срут людям на головы. А кому и В.