Смех и слёзы, шёпот губ и крик,
Сука-жизнь, ехидная скотина.
Утренняя ездка на пикник,
Обожгла бедою Никодима.

Он жевал с черешнею пирог,
Трассу бил укляченной Окушкой.
А она взвела уже курок.
Совместила плавно целик с мушкой.

Тот КАМАЗ, откуда он возник?
Видно у богов мозги сносились.
Визг, удар, оборванный ручник,
И они в пространстве совместились.

На ходу. Суммарная сто миль,
Проклиная злую силу вражью.
Никодим исполнил оверкиль,
Обосравшись словно на продажу.

Злой удар, как хуй из-под стола,
Резанул свирепой болью стопу.
И Окушка тело приняла,
Рулевой колонкой прямо в жопу.

Так его в больницу и свезли,
Автоген. А он в бреду метался.
Всё пучком. Конечно же, спасли,
Но клаксон в зажопнике остался.

Проклиная клизмы и режим,
Злость сама. Как злой чечен в окопе.
Прихватил больничный Никодим,
И ушёл домой с клаксоном в жопе.

В рюмочной отметил бытие,
Освятив спасение стаканом.
И пошёл к заплаканной семье,
Рявкая анальным воздуханом.

Дома были слёзы и экстрим,
И жена, парящая гарсоном.
Ох, её и жарил Никодим,
Отсекая фрикции клаксоном.

Начал жить с приблудою своей,
Избегая редьки и гороха.
Местный птах, почти что соловей,
Громогласный сцуко, как эпоха.

В выходные в лес на мураву,
Усадив детей на мотоцикл.
Детки хулиганили: - Ауу!
А отец им жопою бибикал.

Ихтиандром резал гладь реки,
Поднырнув (Идите нахуй критик)
Испускал аналом пузырьки,
И шаля, кричал анально: - Лии-динг!

Так он и живёт, до сей поры,
Жизнь прекрасна. Как в калейдоскопе.
С жёсткой деформацией дыры,
И смешной бибикалкою в жопе.