2009г


Эпилог


Когда-то Вера Ильинична Иванова прочла и опубликовала дневник своего давнего пациента Разумихина Виктора, и сейчас, сидя на кухне у окна, смотрела на ночной город, размышляя о том, когда же исполнится предсказание…
Около полуночи щелкнул замок входной двери, и зазвенели ключи, - вернулся Михаил. Он разулся, повесил куртку и, видя на кухне свет, подошел к матери:
- Что не спишь?
- Да так, сынок, бессонница...
Она подогрела ужин.
Видя, что Михаил задумчиво ковыряет бифштекс вилкой, поняла, что-то случилось.
- Расследую не простое дело, - сказал он вдруг, - врач, спасая пациента, совершил преступление.
Она ждала этих слов, ждала двадцать три года…
- Я сейчас, - она встала и вышла из кухни.
Вернулась с книгой:
- Надеюсь, пригодится.
Михаил обратил внимание на обложку: на измалеванной стене написано синим: «ПРОСНИСЬ!»


«Часть 1

«- Я знаю,
это короткая легкая смерть без последствий, - …
- Но в том-то, старик, и величие сна.
Каникулы от самого себя -
не видеть ничего вокруг и самого себя не видеть».

Хулио Картасар
«Экзамен»


1

Второй месяц как в одну из молодоженок города Л. вселился библиотекарь Виктор, - это я о себе. - Въехал, как только разменял с отцом их бывшую двухкомнатную, и причина этого серьезного решения показалась бы многим надуманной, но только не Виктору. В его двадцать пять лет ему не хватало личного пространства: отец ворчал, что сын то постель свою не заправил, то посуду за собой не помыл, твердил, - дисциплина начинается с мелочей. Ему было невдомек, что творческим людям, к числу которых Виктор относил и себя, не то, что дисциплина, даже малейшие наставления противопоказаны. Ибо так много времени уходит на вспоминание виденного сна, разгадывание этого зашифрованного послания Творца, чье искусство поражает реалистичностью, умением преподнести все так ярко и убедительно, словно во сне ты живешь... 
Припоминая последний сон, Виктор, как обычно, стоял у окна и смотрел во двор, заключенный в колодец пятиэтажного дома с большой аркой - единственным выходом со двора. Эта замкнутость препятствовала шуму с улицы и помогала сосредоточиться на сне. Но не сегодня. Сегодня мешает ноющая в глубинах мозга помеха, и Виктор нахмурился раздраженный, что ничего не выходит. Такое с ним впервые.
Он залпом допил теплое молоко, поставил стакан на стол и снова посмотрел в окно. В свете фонаря на скамейке у третьего подъезда, размеренно постукивая вытянутой палочкой, сидит старушка - свидетель времен, когда двор, возможно, был полон детворы, которая играла в футбол или хоккей или каталась на качелях. В каждодневной суматохе Виктор не заметил, когда во дворе появились новые горки и спортивные снаряды, но дети стали не те, - сидят в бетонных коробках уставясь в компьютеры, - рабы виртуальных снов.
Радио пропищало шесть, торжественно зазвучал Российский гимн. Больше о времени в квартире ни что не напоминало. Нельзя сказать, что Виктор не ценил время, просто часы были ему бесполезны. Еще в детстве он заметил, что они у него не приживаются: ни электронные, ни механические. Он много об этом перечитал. Большинство ученых сходятся на том, что это из-за особенной, так называемой, вневременной энергетики человека, природу которой они объяснить не могут. Да он и сам по жизни все больше убеждался, что время над ним не властно: выглядел на семь лет моложе и полагался на свои биологические часы: закроет глаза, представит мысленно стрелки на нужных цифрах и обязательно проснется вовремя. Он предполагал, что в этой способности есть нечто большее, пусть пока и не открывшееся ему предназначение.
Виктор, чувствуя головную боль и недовольный переменчивой погодой, из-за которой скачет давление, достал из шкафчика в ванной пузырек с аспирином и заглотил последнюю таблетку. Побрился, умылся.
Надел джинсы, которые можно не гладить, и единственный свитер, обул нечищеные ботинки, накинул зимнее пальто и вышел из квартиры. Пробежал три лестничных пролета вниз, перед первым этажом, как обычно, задержал дыхание, чтобы зловоние испражнений в подъезде не сбило с ног, и вышел на свежий воздух. Миновал старушку на скамейке, свернул за угол дома в арку и направился к остановке.
Воскресный день. Маршрутный автобус был полупустым и Виктор сел у окна. «Женщины, берегитесь!» - услышал он громкий труднопереносимый из-за головной боли звук: в автобусе на плазменном экране «крутилась» реклама таблеток для «мужской силы», и Виктор вспомнил о своей несостоятельности и обреченно уставился в заледенелое окно. Он понимал, миром правит секс, и часто размышляя о том, что большинство ровесников давно переженились, не без досады сознавал, что ему, должно быть, на роду написано умереть холостым.
Он вспомнил, как, будучи старшеклассниками, сверстники за полночь собирались летними вечерами во дворе, пускали кольца сигаретного дыма, посасывали пиво и хвастались выдуманными любовными похождениями, доказывая свою избранность, будто любая «телка» почтет за честь оказаться под ними. Подумал о себе… Не питая страсти к жестяным коробкам под названием «автомобиль», не зараженный «вирусом» футбола, и не вынося разговоров о выпитом спиртном, он слушал их внимательно, пытаясь найти ответ, почему в отличие от них, он сам не мечтал залезть в трусики самой красивой одноклассницы с кукольным личиком, и, как считали парни, большими, несмотря на её юный возраст «буферами» и до неприличия роскошным задом. Та девчонка была равнодушна к мускулам парней, их грубым объятьям, пожирающим глазам и хамскому отношению к ее нежному сердцу. Она мечтала о принце, и Виктор ценил в ней внутреннюю красоту и скромность, считая девушку непреступной крепостью, и даже святой.
Его остановка. Он вышел из автобуса в центре города и направился к перекрестку главных дорог; под ними ближайший подземный переход, выходы которого тянулись в разные стороны. Виктор прочел над перекрестком подсвеченную рекламу-растяжку с многообещающим: «Город Л. - жемчужина Черноземья!» и ухмыльнулся.
Навстречу по ступенькам перехода поднималась девушка: стройная с приятными чертами лица; Виктор засмотрелся на неё и поскользнулся, но успел ухватиться за поручень: «Черт! Так все ноги переломаешь! - осудил он себя за мыслишки и невнимательность. - И что ей, такой красавице со мной делать?»
Переведя дух, он осторожно спустился по ступенькам в переход. В прошлом году здесь провели новое освещение, облицевали пол гладкой плиткой, по которой зимой скользко ходить, а с одной стороны между колоннами установили пластиковые киоски. Но, как всегда, планы властей не окупились и киоски не арендовались. Со временем их разгромили и превратили в общественный туалет, а стены перехода, измалеванные поколением «next» в ходе творческих мучений запестрели граффити и словечками.
Минуя переход, Виктор вышел в сторону Областной научной библиотеки, для посетителей она открывалась утром в десять, а для её работников двери открыты всегда. Виктора впустил давно привыкший к его раннему приходу охранник, они обменялись приветствием, и Виктор, расстегивая на ходу пальто, устремился в абонементный зал, чтобы, как всегда, почитать перед началом рабочего дня. Не включая верхний свет, он подошел к стеллажу с литерой «Г» и безошибочно взял с полки книгу А. Грина «Бегущая по волнам», зная, что она там же, где он оставил её вчера перед уходом с работы.
В читальном зале Виктор бросил пальто на стул, нажал кнопку настольного светильника, открыл книгу на месте закладки и углубился в чтение. Он, должно быть, перечитывал её раз пятый, стремясь постичь тайну мастерства великого писателя, создавшего на острой грани реальности и вымысла мир грез, из которого не выбраться, словно из сна: ты понимаешь, тебя обводят вокруг пальца, но так тонко и красиво, что расписываешься в собственной слабости, веришь и понимаешь - Великая магия!
Незаметно для Виктора в зал тихо вошла Ольга Романовна: женщина лет пятидесяти в темном льняном платье простого покроя и с белой вышивкой на рукавах и вороте; на шее черная атласная лента держала овальное украшение с женским ликом в профиль, что придавало шарма и миловидности. Ольга Романовна работала администратором в зале русской классики. Её литературная размеренная речь по началу резала Виктору слух, но теперь он привык, и ему особенно нравилось, её обращение к нему на французский манер.
Она беззвучно подошла к нему по ковровой дорожке:
- Простите, Викто́р, - негромко отвлекла она от чтения и ждала, пока он вернется к реальности.
- А, Ольга Романовна, - почтительно привстал он с места, - извините, не видел...
Надев очки, она взяла со стола его книгу и посмотрела её название:
- Прекрасно! - оценила она и присела на стул рядом. - Когда мир сходит с ума из-за собственного невежества, только книги и спасают. Думаю, мой друг, вам известно, что обыватели считают Грина сумасшедшим сказочником? Хотя, что с них взять, - гениальность понятна не каждому. В истории мира часто горели костры «святой инквизиции», нацистов и революционеров. С книгами сгорали их страхи, а яркое пламя тешило их алчные глаза. Слепцы, они забывались, что мысли не горят!
Виктор все это прекрасно понимал. Как часто бессонными ночами, желая создать что-то бессмертное, плененный своими неспокойными мыслями, он всем сердцем хотел сотворить то, что могло бы ожить. Но ничего, кроме жалкого бессилия строк. Ни-че-го.   
- Не отчаивайтесь, Викто́р, - подбодрила Ольга Романовна, предполагая о его мучениях. - Человеку достаточно понять свое предназначение, и он непременно создаст свой шедевр. Что же, - встала она со стула, - оставляю вас наедине с «Бегущей…». Есть дела.
Когда она вышла за дверь, Виктор посмотрел на циферблат больших настенных часов. Они сломаны и в зале тихо так, что он слышит в своей голове рой мыслей о человеческом предназначении, будто это и есть ключ от потайной двери, что скрывает дремлющий источник его творческой силы.     
Лишь сейчас он заметил, что головные боли прошли, и показалось странным, что он не помнит момента, когда они прекратились.


2

Среда и четверг для Виктора - дни особенные. Не только потому, что для библиотекаря они - выходные. Обычно, с утра он кропотливо сидел над листом бумаги с ручкой, надеясь, что придет вдохновение, а после обеда выбирался из дома, чтобы бесцельно побродить по городу, в то время как большинство людей работает. Это давало ему возможность прочувствовать свою свободу.
Но сегодня с утра не заладилось. Вернулись головные боли. В отличие от их ухода, их возвращение всегда болезненно заметно. Виктор пошел в ванную, чтобы взять из аптечки аспирин, но вспомнил, что последнюю таблетку выпил еще вчера. Зная себя, он предполагал, что к вечеру боли усилятся и тогда без таблеток не обойтись, ничего не оставалось, как одеться и дойти до ближайшей аптеки, благо, расположенной в двух остановках от дома.     
Аптеку эту открыли недавно. Вообще удивительно, с какой невообразимой скоростью в городе открываются одна за другой аптеки. И ведь все окупаются! Люди заглатывают таблетки горстями, а здоровее не становятся.
Проходя мимо нового рекламного щита об услугах банка по страхованию, Виктор подумал, что люди страхуют дома, яхты и много чего еще. Доигрались до того, что их самообман в обеспечении безопасности стал так велик, что теперь есть цена всему, даже жизни. Так почему же нет страховки от такой, казалось бы, мелочи, как головная боль?
Виктор зашел в аптеку и встал в очередь. Впереди него мужчина и беременная женщина негромко обсуждали разумность приобретения какой-то вещи, мужчина был явно смущен её высокой стоимостью. Видя его нерешительность, женщина прибегла к хитрости:
- Муж, купи жене панталоны в благодарность за сына, - громко сказала она, с гордостью придерживая свой огромный живот.
- О! У вас будет мальчик! - умиленно воскликнула аптекарша. - Берите, берите, вещь незаменимая.
Мужу ничего не оставалось, как расплатиться. В конечном счете, довольны все: жена - при панталонах, муж сохранил достойный облик главы семьи; повезло и Виктору - он быстрее купил аспирин, и тут же распечатав пузырек, положил под язык две таблетки.
По пути домой, он засмотрелся на шумную толпу возле Дворца Бракосочетания: жених с невестой при параде, окруженные родными, друзьями и знакомыми, целовались под громкие выкрики: «Горько!» Вокруг толпы суетился фотограф: выбирая удачный ракурс, он то и дело отбегал назад, вперед, в стороны, и делал фото на память. А после фотосессии у Дворца все дружно распихивались по украшенным авто, вереница их с пронзительным разноголосым гулом отправлялась по памятным местам города. Сначала, известно, мост - проверка жениха на прочность, затем, к Вечному огню, и далее по списку... Но спроси кого-нибудь из свиты, к чему эти поездки? Те сначала растеряются, потом задумаются: «А действительно?», а потом, скажут, что ты не нормальный, раз лезешь с глупыми вопросами. «Ясное дело, - на память!» Известно, она короткая.
Наблюдая за счастливыми молодоженами, Виктор мечтал, что если у него будет свадьба, то - никаких глупых традиций, ни какой суматохи, ни каких гостей. Да, если будет... В мечты вторглось преследуемое с юности чувство ущербности. Не выносимо! Но как избавиться от испепеляющей никчемности? Как? Ответ приходил постепенно… Словно извлекаемый из глубин подсознания... «Кольца!? - вспомнил Виктор украшение на авто молодоженов. - Ну конечно!» - знал он, куда отправится в ближайший час. Зарплата библиотекаря не велика, но за год ему все же удалось немного скопить на литературные курсы. Но какое творчество при внутреннем конфликте?
Придя домой, Виктор не разуваясь прошел в комнату, взял с книжной полки Библию между страницами которой лежали купюры, сунул деньги в карман пальто и отправился в ближайший к дому ювелирный магазин.
Виктор стоял у витрины с обручальными кольцами, к нему подошла девушка в деловом костюме:
- Здравствуйте. Присматриваете одинаковые?
Виктор прочел на её внушительных размеров груди табличку: «Консультант-продавец. Елена».
- Нет, только себе. Моя супруга… - на ходу выдумывал он, - в смысле, будущая… наденет кольцо своей бабушки.
Елена предположила, что у него девятнадцатый размер.
- Подходящие изделия в этом лотке: классические, с алмазной обработкой, с двумя видами золота. Какое?
Виктор просматривал ценники, выбирая кольцо дешевле. Остановился на том, что с небольшим красным камнем.
- Вставка из граната, - сказала Елена, выдвигая ящичек, и подала кольцо. - Необычный выбор, но вам идет.
Виктор купил его и вышел из магазина. Ему не терпелось достать кольцо из кармана, сорвать с него заводскую пломбу и примерить, но, опасаясь потерять кольцо в снегу или что еще хуже, его отнимет уличная шпана, Виктор, сжал его в кулаке и, сунул руку в карман, намереваясь не выпускать кольца до самого дома. 
Он стоял на остановке минут пятнадцать, автобуса все не было, и Виктор, чувствуя, что начинает замерзать, следил за опустошенной, алюминиевой баночкой на проезжей части дороги; из-за вихревых потоков, она перекатывалась от одного автомобиля к другому, и словно играючи с судьбой, лезла под колеса третьего... Металл от мороза накален до звона, и это бесстрашие перед неизбежностью уничтожения казалось зрелищем жутким и красивым одновременно. И каждый раз сердце замирало, и каждый раз, когда казалось что её вот-вот раздавят колеса какого-нибудь грузовика или легковушки, Виктор отворачивался, чтобы не видеть её гибели, которая, казалось, не минуема… Но словно вознаграждение за риск, - баночке в последний момент удавалось выскочить. Виктор пожелал ей удачи. Налетел огромный фургон, и баночка затрепетала под множеством пар его колес, отскакивая от одного к другому… И - хрясь! - Пронзила острая боль в голове, словно вонзили в мозг цыганскую иглу, на мгновенье - головокружение: Виктор пошатнулся, но удержался на ногах. «Что со мной?! Что делаю здесь? Кто все эти люди?» - озирался он, стоя на обочине и чувствуя неподдельный страх одиночества. Он разглядывал окружающих, как что-то непонятное, словно сомнамбулы, они куда-то спешат, полагая, что если бежать чуть быстрее, то, в конце концов, желаемого можно достичь. Они ждут призрачного будущего, которое должно принести им счастье. А есть ли оно? Неразбериха в голове. Утратив чувство безопасности, Виктор сел в первый попавшийся автобус, лишь бы уехать отсюда, БЕЖАТЬ.
Ему повезло, маршрут оказался подходящим. Всю дорогу до своей остановки Виктор, избегая чужих лиц и встречных взглядов, сидел, тупо уставясь в обледеневшее окно.
Лишь миновав арку и оказавшись у себя во дворе, он почувствовал, что панический страх отступил, уступив место пронизывающей головной боли и удушью. Тело пылало жаром, а по пульсирующей в голове крови можно сосчитать удары в минуту. Виктор на ходу расстегнул верхние пуговицы пальто и присел у подъезда на скамейку перевести дух и собраться с силами перед броском в три лестничных пролета.
Так он просидел, пока ноги и руки не замерзли. Тогда он с трудом встал со скамьи и, облокачиваясь на перила, шаг за шагом поднялся по ступенькам до квартиры. Эта головная боль… Сейчас она особенная: больше не давит и не пульсирует в висках, как обычно, а засела в мозгу где-то справа.
Понимая, что аспирин не поможет, Виктор, обеспокоенный своим необычным состоянием, вызвал по телефону бригаду скорой помощи. На случай если ему станет плохо, и он не сможет подняться с кровати, чтобы впустить их в квартиру, он предусмотрительно не запер дверь на замок и прилег на кровать.
Прошло около пятнадцати минут, а бригады не было. Все это время Виктор успокаивал себя, что, возможно, есть более важные вызовы, или «скорая» застряла в «пробке» и сирены бесполезны, но это не помогало отогнать подсознательное опасение, что они могут не успеть…

- Что с ним?
- Обычный обморок. - Услышал он еле различимые женские голоса. - Нашатырь. - Звуки чего-то металлического и стеклянных флаконов. - Скорее, что возитесь!
Виктор вдохнул резкий отрезвляющий запах, прошивающий голову насквозь словно стрела, отворотил нос и приоткрыл глаза. Рядом с кроватью стояли две женщины в синих комбинезонах с надписью: «Скорая помощь» и полосками-отражателями на рукавах.
- На что жалуетесь? - спросила женщина постарше, должно быть, врач.
- Головная боль… слабость… - с трудом пересохшим ртом шептал Виктор.
- Сердце беспокоит? Галлюцинации?
- Ничего такого, - ответил Виктор, чувствуя, что к рукам и ногам возвращается сила: по телу побежала волна мелких покалываний.
Врач быстро померила его давление, сняла кардиограмму сердца:
- Давление повышенное, пульс учащенный, ритм без патологии, - озвучила она результаты обследования и обратилась к медсестре:
- Коктейль, «троечку».
- Готовьтесь, - попросила его медсестра, быстро набирая в шприц содержимое трех ампул. Виктор лег на живот и обнажил правую ягодицу. Медсестра предупредила, что укол болезненный, но быстро рассосется… - Все, придержите ватку. 
- Посидим с вами пять минут, как будете себя чувствовать… - сказала врач, собирая инструмент в свой металлический ящик. - Что же вы себя так запустили? - Упрекнула она, не догадываясь, что сейчас Виктору, как никогда необходима поддержка. - Мне то уж за пятьдесят, и то, давление как у космонавта. Завтра же покажитесь врачу, как бы не было поздно.
Посмотрела на часы на руке:
- Как самочувствие? Получше?
- Да, - засуетился Виктор, - я провожу.
− Не вставайте. Замок защелкивается? Дверь мы захлопнем.
Засыпая, Виктор мысленно представил циферблат часов: маленькая стрелка на семи, большая - на двенадцати…


3

По радио объявили семь часов по Московскому времени. Виктор потянулся после сна, довольный, что его биологические часы как всегда не подвели. Вчерашний «тройной коктейль» сделал свое дело: голова не болит, некоторая тяжесть в теле, но в целом - порядок.
Виктор вспомнил сон, будто летал по своей комнате, в ней не было мебели, но и пустой её не назовешь: она была полна воздуха, которым невозможно надышаться, по которому паришь без всякого принуждения. Ты становишься на носочки и в момент лишь по велению мысли отрываешься от пола, медленно устремляешься ввысь… Не обремененный одеждами, перелетаешь из угла в угол, от стены к стене, от пола к потолку, ограниченный лишь рамками комнаты. Жаль, она без окна. А то можно было бы вылететь в форточку и парить над горящими фонарями, спящими домами, пустынными улицами… - невероятное ощущение легкости и невесомости, внутренней свободы и внешней безграничности, - чувство всемогущества и уникальности.
В квартире прохладно и не желая вылезать из теплой постели, Виктор пообещал себе встать через десять секунд и принялся считать… Когда время вышло, он позволил себе отсрочку еще на десять. А потом и еще, решив, что этот раз последний. …Девять, десять, - он резким движением скинул с себя одеяло, и сгруппировался - бросок до ванной, и - под горячий душ.
Сидя под облизывающими струйками воды, Виктор мысленно вернулся к прошлому сну: «Ощущения, действительно, неземные! - оценил он состояние полета и вспомнил, что последний раз испытывал такое в далеком детстве. Тогда это было понятно, считается, во сне дети растут. Но теперь, в его то возрасте, это должно значить что-то иное...
Приведя себя в порядок, он закутался в махровый халат. На кухне поставил на плиту кружку молока, и пока оно согревалось, успел одеться и подошел к окну. На скамейке у третьего подъезда увидел все ту же старушку, посочувствовал, что по какой-то причине она страдает бессонницей.
Вспомнил про купленное вчера кольцо и решил его примерить. Порылся в карманах пальто, нашел прозрачный пакетик с застежкой, нетерпеливо сорвал нитку с пломбой и надел кольцо на безымянный палец правой руки. Любуясь оттенками красного камня на свету, подумал, что запланированная поездка к врачу, будет прекрасной возможностью показать кольцо окружающим и посмотреть на их реакцию. Он быстро допил остывшее молоко, оделся и вышел из квартиры.
В автобусе народу было не много. Это даже хорошо, кольцо можно было увидеть издалека. Виктор, сняв перчатку с правой руки, взялся ею за поручень так, чтобы и у самого была возможность любоваться украшением. Он смотрел на кольцо десять-пятнадцать секунд, затем, опасаясь, что его любование примут за бестактность, отводил взгляд к окну или словно вскользь окидывал взглядом пассажиров, наблюдая за их реакцией. Рядом с Виктором стояла молодая пара. Он поймал завистливый взгляд девушки, которая тут же отвернулась, чтобы не показаться бестактной, и тихо обратила внимание своего парня на кольцо:
- Смотри… с камешком.
Парень, словно невзначай обернулся, отвернулся и ухмыльнулся:
- Не мой фасончик, - буркнул он.
Виктору было все равно, что скажут о его выборе, главное - он на мгновенье почувствовал удовлетворение, что его приняли за вполне нормального парня, у которого тоже есть девушка, а значит, - и личная жизнь в порядке. Получив свою порцию внимания, Виктор заметил, что следующая остановка его, и перед тем как надеть перчатку, вновь посмотрел на свой безымянный палец, довольный, что замысел с кольцом удался.
Добравшись до поликлиники, Виктор сдал пальто в гардеробную, подошел к окошку регистратуры. На рабочем месте никого не было, пришлось ждать.
Наконец неспешно подошла регистраторша, грузно водрузилась на стул и, что-то дожевывая, спросила:
- Вам чего?
Виктор попросил карточку и назвал себя. Регистраторша поднялась со стула и пошла к стеллажам за спиной. Она поводила указательным пальцем по ряду карточек, но нужной не нашла:
- У нас нет, - подозрительно заявила она, возвращаясь к окошку. - Может у вас дома? Когда были у врача?
- Прошлой зимой, с гриппом, - ответил Виктор, недоумевая, куда могла деться его карточка.
- Если не брали, то найдется, - заверила регистраторша. Она уточнила у него фамилию-имя-отчество и, занося сведения на обложку дубликата, спросила:
- На прием, к какому врачу?
- Я с головой… - ответил Виктор, не разбираясь в специальностях врачей.
Регистраторша, странно улыбнувшись, быстро заполнила бланк с заголовком: «ТАЛОН» и отдала его вместе с дубликатом карточки:
- Врач Иванова, тринадцатый кабинет.
Виктор, в отличие от многих, считал «чертову дюжину» числом счастливым и, заняв очередь в кабинет с табличкой «Психотерапевт», был доволен, что перед ним только два человека. Его предположения, что очередь пройдет быстро, не подтвердились, врач принимала пациентов, примерно, по часу.
Наконец, черед Виктора. Он негромко постучал в дверь, вошел в кабинет и поздоровался. В помещении прохладно. За столом лицом к входу сидела женщина лет тридцати в белом халате на шерстяной свитер малиновый с высоким горлом, и в пуховом сером платке, прикрывающем спину и плечи.
- Присаживайтесь, - предложила она.
Пока Виктор шел к месту возле её рабочего стола, врач обратила внимание на особенности астенической внешности пациента: высокий рост и узкие плечи не пропорциональные бедрам.
Предложенный стул оказался хлипким, Виктор осторожно присел на край и отдал карточку. Врач прочла обложку и сказала:
- Итак, Виктор, с чем ко мне пришли?
По тому, что говорила она внос, и её, казалось, болезненному взгляду, у Виктора мелькнуло «как бы не заразиться» и он слегка отвернулся.
Врач ждала ответа.
- Вчера я вызывал «скорую», - сказал Виктор. - Они посоветовали обратиться к врачу. − Быстро привыкнув к обстановке кабинета, он услышал звук капающей воды и увидел под окном у радиатора, наполняющийся капля за каплей тазик и мокрую тряпку под ним.
Врач заметила его критичный взгляд:
- Третий день не могут починить, - и замолчала, давая возможность продолжать. Но, Виктор, не зная, что еще сказать, собираясь с мыслями, посмотрел в окно за её спиной, на дерево рябины, покрывшееся инеем и усыпанное алыми гроздьями. 
- Иногда, - продолжил он, - меня охватывает беспричинный страх. Когда я на улице, среди людей… Я смотрю по сторонам и не понимаю, что им всем от меня нужно, − он осекся, потеряв мысль, и потупил взгляд на своем кольце.
Врач, судя по шрамам от юношеских угрей на лице Виктора, - косвенным признакам гормональных нарушений, - предположила, что девушки у него нет.
- Давно женаты? - поинтересовалась она, закутываясь в платок.
- Нет, - не задумываясь, ответил Виктор и зажал ладони в коленях. Он заметил, что на её правой руке нет кольца, и решил быть откровенным: - Это так, - фикция... хоть и приятная, - признался он, удивленный, что она, посторонний ему человек, быстро расположила его к себе.
Для Веры пятилетний стаж работы врачом доказывал, что причины неуверенности у взрослых, в том числе у Виктора, кроются в авторитарном воспитании, и она предложила поговорить о его детских воспоминаниях.   
Виктор держал своих «крыс» в холодном мрачном подвале и при мысли выпустить их напрягся. Врач заметила его зажатость и решила начать с приятного:
- Что вы любили больше всего?
- Летать во сне, - ответил Виктор, не задумываясь. - Когда чувствуешь себя свободным... Правда, я с давних пор и до сегодняшнего дня этого не испытывал. Все детство, будто разрозненные картинки, словно в тумане. Дни забываются как сны, остаются лишь самые яркие. А порой, - взволнованно добавил он, - хочется, чтобы страшная беспробудная реальность оказалась всего лишь кошмарным сном, чтобы можно было проснуться и никогда, никогда сюда не возвращаться! - голос дрогнул, на глазах появились скупые слезы, - вспомнилось то, что он всю жизнь старался понять, простить и забыть.
Врач налила воды в стакан и подала Виктору, он пил большими глотками, и казалось, вот-вот захлебнется. Поставив пустой стакан на стол, стыдясь собственных слез, он подошел к рукомойнику, чтобы умыться.
Когда немного успокоился, врач предложила ему методику «кинематограф»:
-Чтобы внутренний конфликт был разрешен, - сказала она, - вам необходимо пережить этот момент в своем воображении, - способ не из приятных, но совершенно безболезненный. Просто представьте, что вы сидите в кинотеатре и смотрите на экран, идет фильм, − изображение того, что с вами произошло. Вспоминайте все с максимально возможной точностью. И так, возможно, несколько раз, пока я вас не остановлю. Попробуем?
Виктор, понимая, что это, возможно, последний его шанс избавиться от призраков прошлого, согласился. Лег на холодную кушетку, и немного привыкнув, закрыл глаза.
Врач начала сеанс:
- Итак, вы расслаблены. Вас ничто не беспокоит. Представьте, что вы в зале кинотеатра, один... Слышите монотонное потрескивание кинопроектора… Смотрите на экран, скоро начнется фильм... Как скоро - зависит только от вас, начните просмотр, когда будете готовы…
- Я во мраке огромного прямоугольного кинозала, - описывал Виктор происходящее. - Сижу на металлическом холодном стуле с жесткой спинкой. По ногам сквозняк, - скорее всего, от дверей, задернутых черным занавесом. Смотрю на экран, где заканчиваются титры, и начинается фильм… - Виктор замолчал и мысленно наблюдал за происходящим: он, Витя, сидит за уроками в своей комнате. Вошел отец. Он пьян и, посмотрев пустым прошивающим насквозь взглядом, потребовал идти за ним в туалет. Тон голоса не предвещал ничего хорошего, Витей овладел страх, он подчинился, словно под гипнозом.
В туалете отец приказал встать на унитаз, перебросил через открытую дверь эластичный жгут, конец которого привязал к гире, а другой - накинул петлей Вите на шею и посмотрел с точащей ухмылкой: «Я тебя породил, я тебя и убью!» - входил отец в роль палача. Витя взглядом устремился на жгут, к горлу подступил ком и, словно загнанный зверек, рыдая от безысходности, Витя грызет жгут зубами, но ничего не выходит. Низ живота пронизывает нестерпимая боль. Витя не кричит, знает, - никто не услышит. Дверь в туалет закрылась и жгут натянулся… Зашумела, протекая по трубам, вода... «Вот и все!» -подумал Витя, и затих...
Очнулся утром в своей постели, не помня, как в ней оказался. В туалете стошнило, помочиться, не смог: мышцы внизу живота напряглись. Умылся, собрал рюкзак, и, не поев, ушел в школу. На уроках смотрел в окно или на доску, но видел перед глазами, словно пелену, полное ненависти лицо. «Он хотел убить меня? - думал, он, - настоящий отец меня бы любил!»
Учителя поднимали, задавали какие-то вопросы, но голос Вити не слушался, слезы текли по щекам, обжигая лицо стыдом. Он не видел ада, но ему казалось, что ад - это жизнь! -
- Пленка заканчивалась: перед внутренним взором пошли цифры, символы… - Я закончил, - сказал Виктор.
- Глаз не открываем, - предупредила врач. - Вы снова в том же кинозале, опишите его.
- Яркие желто-оранжевые стены. Сижу в удобном кресле, странно, вокруг много мягких игрушек. Начинается повторный просмотр…
… - Фильм закончился, - сказал Виктор.
- Теперь, представьте, что вы снимаете баби́ну с пленкой, - давала установку врач, - вы можете сделать с нею, все что пожелаете. Бросить в костер, изрезать ножницами на мелкие клочки… Что вы делаете с пленкой?
- Ничего. Не хочу уничтожать. Кладу баби́ну на полку, справа.
- Зачем? - уточнила врач, не ожидая такого ответа.
- Для жизненного опыта, чтобы когда-нибудь просмотреть фильм еще раз.
- Достаточно, - разрешила она открыть глаза и поинтересовалась, как самочувствие.
- Голова словно ватная.
- Вполне ожидаемые симптомы, - заключила врач. - Я назначу вам таблетки, они понижают эмоциональную возбудимость, успокаивают, - продолжала она, выписывая рецепт. - Принимать будете по таблетке утром и вечером. Так что со временем вы заметите, что люди относятся к вам доброжелательнее, перестанете чувствовать себя каким-то особенным. А это, - дала она еще один листочек, - направление на обследование причин вашей головной боли. И смейтесь почаще над собой, - советовала она напоследок, - смех продлевает жизнь. Врач пожелала Виктору здоровья, и он вышел из кабинета.
После дополнительного обследования ему не терпелось оказаться дома и хорошенько выспаться.


4

Виктор проснулся из-за колющей боли в голове и почувствовал себя обманутым. Он надеялся, что после вчерашнего сеанса, он избавился от неприятного спутника навсегда. Конечно, врач ничего не обещала… Но Виктор верил, что её опыт и внимание сотворят чудо.
В случае с его болезнью, обычные таблетки не помогали. Но осталась надежда забыться и утихомирить боль в мире грез исцеляющей энергии «живых мыслей» за чтением в абсолютно безмолвной тишине библиотеки. Решая, что почитать по дороге на работу, Виктор прихватил с собой библиотечную книжку: «Процесс» Ф. Кафки.
В автобусе, чтобы отвлечься от головных болей, он пытался сконцентрироваться на прыгающих строках, но от напряжения глаз неприятные ощущения в голове лишь усиливались, и Виктор с раздражением закрыл книгу.
Выйдя на своей остановке, по пути к пешеходному переходу, он почувствовал головокружение и тошноту. «Начинается…», - с тревогой подумал он и облокотился на киоск с надписью: «КРАСКИ». Переводя дыхание и собираясь с силами, Виктор с трудом поднял голову и увидел на перекрестке проезжей части толпу из человек тридцати: любопытные прохожие среди нервных красно-синих огней, отрывистые команды, спешка врачей и милиции: одни помогают друг другу, третьи - оцепляют территорию. В суматохе что-либо трудно разобрать. В эпицентре: покореженные останки автомобиля и грузовика, стоны жертвы, запах тлеющей резины.
Кто-то кричит:
- Скорее, мы должны его вытащить!
Счет времени на секунды. Скрежещущий звук пилы; искры. Металл, - будто консервная банка. Секунда - из автомобиля вытаскивают мужчину: его одежда и лицо залиты кровью. Виктор чувствует приближающуюся смерть, не леденящую, а выжигающую все его существо.
- Не дайте ему уснуть! - слышит Виктор.
«Проснись! - повторял он, захваченный происходящим. - Проснись!»
- Парень, держись! Ты выживешь! - кричали врачи, хотя понимали, что рана смертельна.
Виктор увидел у киоска брошенный баллончик с краской. «Я смогу помочь!» - решил он, помня о силе слова, и схватив банку, бросился в переход... - Быстрее, пока не поздно!» По скользким ступеням - в два счета, - и к стене - написать спасительное слово...
За руку схватил милиционер:
- Здесь нельзя писать. Вы слышите?!
Виктор вырывался.
- Запрещено! - принуждал милиционер к порядку.
- Человек умирает! - сопротивляясь одержимо, Виктор отмахнулся. - Это единственный способ, единственный, - повторял он, словно обезумевший. Он поставил восклицательный знак, отступил от стены посмотреть на слово целиком и вдумчиво прочел: «ПРОСНИСЬ!» 
Веруя в магию слова, Виктор поспешил было к месту аварии, как задел что-то ногами... Он увидел на полу милиционера с неестественно заломленными ногами и рукой, прислонившегося головой к окровавленной колонне перехода. «Что случилось? Может, вызвать «скорую»? - мелькнула мысль, и Виктор ошеломленный попятился, чтобы не наступить в растекающуюся лужу крови. - Слишком поздно». В глаза бросилась та же надпись на стене перехода, и Виктор посмотрел на свои руки; левой он держал баллончик синей краски. «Я же правша… - удивился он, что стал причиной трагедии. - Тогда кто? - Он оглянулся, вокруг никого. - Мне не поверят, мы были здесь одни, - размышлял он, выискивая хоть что-то, что могло бы его оправдать. - Я не виноват! Я всего лишь оттолкнул его... Да, не аргумент, скользкий пол не обвинишь. А меня − посадят! За милиционера, посадят наверняка…»
Он услышал звук спускающихся в переход шагов и бросился бежать. Через секунду за его спиной из перехода донеслось эхо женского визга…
Виктор бежал до самой библиотеки. За углом, он остановился отдышаться, и только что заметил, что в левой руке по-прежнему держит баллончик с краской. Он утопил его ногой в снегу, и вошел в здание.
Ольга Романовна заметила его необычно поздний приход:
- Викто́р, мальчик мой, у тебя все в порядке? Ты бледен.
- Автобус сломался, - соврал он, опустив глаза. - Чтобы не опоздать, пришлось пробежаться.
Директор библиотеки, вошла следом за Виктором:
- Ольга Романовна, слышали, что на улице творится? Жуткая авария! Водитель пострадал, не известно, выкарабкается ли…
- Будем надеться, - ответила Ольга Романовна.
- И переход закрыли, - продолжала директор. - Милиционера там убили. Сегодня, должно быть, повышенная солнечная активность.
Виктор решил выведать возможные подробности и словно невзначай спросил:
- А убийцу задержали?
- Говорят, что видели выбегавшего из перехода мужчину, и о какой-то надписи кровью на месте преступления. Дерзкое убийство, странное. Чтобы вот так, средь бела дня. Надеюсь, убийцу найдут.
От разговора Виктору стало не по себе, он решил побыть один, там, где его не потревожат, и, спросив разрешения на время отлучиться, спустился в архив, - полуподвальное помещение без окон, временно закрытое для использования.
«Что у них есть? - размышлял Виктор, сосредотачиваясь на произошедшем в переходе. - Отпечатки? Я был в перчатках. От баллончика избавился. И с чего они будут искать здесь?» - Понимая, что у милиции нет никаких зацепок, немного успокоился и, выбравшись их архива, вернулся к работе...
Обслуживая девушку в очереди, он мельком заметил вошедшего в помещение человека в милицейской форме и оторопел: «За мной!? - вспомнил Виктор разговор с директором, что выбегавшего из перехода могли видеть. - Так быстро?!»
Милиционер, как ни в чем не бывало, поздоровался кивком головы, и занял очередь за девушкой. Виктор, с трудом скрывая волнение, узнал его (будучи постоянным читателем, милиционер брал детективы регулярно). Обслуживая девушку, Виктор краем глаза увидел в его руке книгу: «Блефует, - подумал Виктор. - Не хочет, чтобы прилюдно. А если нет? Что если просто пришел сдать книгу? Я должен сохранять спокойствие. Если побегу, то выдам себя. Тогда уж точно…»
- Здравствуйте, - негромко сказал милиционер, когда девушка отошла от стола.
Виктор старался вести себя непринужденно:
- Быстро читаете, - заметил он, выдвигая ящик картотеки, чтобы по памяти найти формуляр постоянного читателя.
Милиционер положил на стол книжку, упакованную в прозрачный пакет. - Я по службе, - дал он понять, что сдавать её не будет. - На семнадцатой странице стоит штамп вашей библиотеки. Вы можете посмотреть, кто из читателей брал её последним.
«Что это? Злой рок? - Книга лежала на столе обложкой вниз. Виктор перевернул её. - Да, «Процесс» Ф. Кафки - та, единственная в фонде библиотеки книга, которую он взял сегодня утром из дома. Записывал я её на себя или нет?»
Милиционер заметил его растерянность:
- Что-то не так?
− А? Да, нет… - не знал Виктор что ответить. - Откуда она у вас? - тянул он время, вспоминая. - Вы же читаете детективы?
- Это вещдок с места преступления. Что скажете?
Виктор вспомнил, что книгу на себя не оформлял:
- Номер формуляра читателя на листочке с внутренней стороны обложки, - объяснил Виктор, изучая с видимой беспристрастностью пакет, заклеенный печатью с подписями. - Но я, так понимаю, вскрыть не получится? - заключил он, довольный, что может отказать в помощи и невиновный не пострадает.
- Сейчас посмотрим. - Милиционер достал из внутреннего кармана куртки свернутый вчетверо листок и развернул его:
- Вот ксерокопия того, что нужно, - объяснил он.
Виктор, злясь на его предусмотрительность, молча открыл картотеку, сверил необходимые сведения и, сообщил имеющуюся информацию. Милиционер записал все на листок и поблагодарил за помощь.
Надеясь, что тот никогда не вернется, Виктор устало опустился на стул:
«Трус! - схватил он себя за волосы. - Трус! Трус! Подставить невиновного… - грыз кулак, презирая себя. - Как низко! Может, рассказать? - в порыве встал со стула. − Рассказать что? Правду? - усмехнулся искривленно. - Книжный «червь», не виноват… Но толкнул же! У каждого своя правда! - понимал он, что все равно осудят». - Закружилась голова, тупую боль сменила острая.
- Викто́р, - поспешила к нему Ольга Романовна; секундой назад он пошатнулся, но удержался, опершись руками на стол. - Вы с утра сам не свой, - помогала она ему присесть на стул. - Врача вызвать?
- Все в порядке, - успокаивал он, - просто голова…
- Сейчас поедете домой, - настаивала Ольга Романовна. - И, пожалуйста, ни каких возражений, не тревожьте мое сердце. Что касается работы, то с директором я поговорю. - И заказала по телефону такси.
Минут через сорок Виктор переступил порог своей квартиры, измотанный и, раздевшись, упал на кровать.

5

Позвонили в дверь. Виктор поднялся с кровати и, соображая, кто бы это мог быть, подошел к двери:
- Кто там?
- Это из милиции, капитан Сидоров, вот мои документы.
Виктор машинально посмотрел в глазок. «Теперь и домой заявился!» - злился он в растерянности. Пускать его в дом он не собирался, но, понимая, что придется быть вежливым, приоткрыл дверь.
- Что вам угодно? - сказал он, не замечая в собственном голосе нотку подхалимства.
- Я все по тому же делу, - объяснил капитан, убирая удостоверение в карман. - Не хотелось бы на лестничной клетке… Вы позволите? - напрашивался он войти.
«Черт! Прилип как пиявка!» - подумал Виктор.
- Что ж, проходите. Только у меня не убрано… лучше на кухню…
Присев на стул, капитан положил на стол коробку шахмат:
- Сыграем? - предложил он с официальной ноткой превосходства.
«С висельником!? Тоже мне, веселье», - раздражался Виктор. Не зная, как выпроводить незваного гостя, и собираясь с мыслями, встал у окна, лицом на малиновый к морозу закат.
- Что-то не хочется...
Капитан, казалось, готовый к такому ответу, смерил Виктора взглядом:
- Зачем же вы так, Виктор Сергеевич. Я к вам с деловым предложением… Знаю, что хотели помочь. Пострадавший в аварии выжил, в областной больнице лежит. Врачи разводят руками, говорят - чудо! Но мы то с вами знаем…
Виктор вопросительно обернулся: «Откуда?...»
- Мне это известно? - закончил капитан его мысль. - Я здесь не за этим. Вы стали участником трагических событий. Я бы даже сказал, изменили ход времени. Но кто-то должен был умереть…
Он положил руку на коробку с шахматами:
- Родственники пострадавшего просили передать вам это. Предлагаю партию, - добавил он. - Если победите, то больше меня не увидите. Проиграете, - понесете наказание. Белые - ваши.
«Игра ценой в свободу - бесценная партия!»
Они расставили по доске фигуры. Виктор сделал ход первым...
…Через два с небольшим часа игра приняла ожидаемый для капитана оборот. «Минут двадцать и его армия будет уничтожена… - планировал Виктор, его войска громили черных по всем направлениям, не спасла их даже рокировка. Капитан оказывал видимое сопротивление, давая Виктору шанс окончить в ничью. Он опустил этот пункт в договоре преднамеренно... Ведь главное - игра!
Звонок в дверь. «Как не вовремя! Победа почти в кармане…» - подумал Виктор.
Капитан поймал его нерешительный взгляд:
- Откройте.
Виктор открыл глаза и удивился, что лежит в постели, раздетый. «Сон?» Но в дверь действительно звонят.
- Сейчас! Сейчас! - тяжело вставал он. «Чего раззвонились?! И так башка раскалывается». Натягивая штаны по ходу в прихожую, понял, что впервые за все время трезвонит телефон, подбежал и схватил запылившуюся трубку:
- Алло, алло…
- Викто́р, - он узнал голос Ольги Романовны. - Я звоню по просьбе директора, вы не пришли сегодня на работу, - беспокоилась она. - Как себя чувствуете?
«Опоздал? - удивился Виктор, что биологические часы дали сбой. - Хотя, не удивительно… из-за такой-то нервозности…»
- Приходили из милиции, некто, капитан Сидоров, - продолжала Ольга Романовна, - спрашивал вас.
- Меня… из милиции…
- Просили вам передать, что сегодня после двух необходимо явиться к ним в участок. Говорили про свидетелей, какое-то там опознание… Викто́р, вы в чем-то замешаны? - тревожилась она.
− Нет, нет, что вы… - успокаивал он, понимая, что подробности ей знать ни к чему. - Они сказали куда прийти?
- Да, запишите... - Она продиктовала адрес участка.
Чего-то подходящего под рукой у Виктора не было, он понадеялся на свою память. Положил трубку и, вспомня сон, пошел на кухню: ни капитана, ни шахматной доски. «Жаль не доиграли…» - подумал Виктор, что исход партии не ясен и, присев задумчиво на стул, подпер голову руками.
Так и просидел, пока радио не пропищало двенадцать. Он традиционно погрел молоко, но пить не стал, аппетита не было.
Одевался, оттягивая каждое мгновенье, словно собирался не в участок, а на казнь.
Решив, что к возможному сроку подготовиться лучше заранее, дошел до ближайшего книжного магазина. В разделе: «Право» взял с полки «Уголовный Кодекс» и, просмотрев содержание, открыл на нужной странице.
- ст. 105 - … читал он про себя, -….

На Викторе не было лица, когда он вышел из магазина. «В лучшем случае, выйду, лет, эдак, через пять, с кучей болезней, - додумывал он. - Это же целая вечность! И, что самое страшное, в четырех стенах с одними мужиками...» - пожалел Виктор, что не может постоять за себя. Бывало, в трудные времена, когда в школе его избивали одноклассники, и над ним подсмеивались девчонки, он, полный решимости, тренировался с утра до ночи, смотрел один за другим фильмы с восточными единоборствами, просил отца пристроить его в разные спортивные секции… Но, как часто бывает у творческих личностей, чувство обиды к другим, злость на себя за собственную слабость и сила воли улетучивались быстрее, чем он успевал чему-нибудь научиться.
Виктор лишь теперь заметил, что все это время шел по тротуару в сторону противоположную милицейскому участку. Остановился в пяти метрах от памятника «Шахматы»: огромного черно-белого квадрата, на котором легко поместятся шестьдесят четыре человека-фигуры. «Ничья… Вещий сон?» - подумал Виктор, видя, что черные король и конь лишили хода белого короля, - растерялся неизвестности своего положения и необходимости в принятии решения, понимая: проще, когда выбор сделан за тебя. «А если не приду? - размышлял он, проходя мимо небольшой, синей церквушки. - Будут искать: на работе, дома, у отца... Тогда куда?»
Зазвонил колокол, и Виктор посмотрел на заснеженный купол…
Часть 2


«Клянусь…
В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всякого намеренного, неправедного и пагубного,…»                                 
                                                    Из клятвы Гиппократа


1

Подходя ранним утром к церкви, в которой будут отпевать погибшего в переходе милиционера, Вера увидела автобус фирмы «Ритуал» с черно-красной полосой по бортам и несколько автомобилей, должно быть, родственников и знакомых.
На ступенях у входа стояла небольшая кучка говорливых цыганок, а оборванные цыганята попрошайничали у пришедших в церковь и случайных прохожих. И многие ведь подают им, а потом еще удивляются, что эти нахлебники не учатся, не работают, а строят дворцы с двухметровыми стенами!
Подъехал черный джип, из него вышел священник и, нажав кнопку на пульте сигнализации машины, чинно поднимался по высоким ступеням мимо застолбивших местечко по обеим сторонам стариков, калек, пьяниц, выставивших для подаяния кружки, баночки, коробочки и сверливших взглядом каждого поднимающегося по ступеням.
Вера простужено высморкалась в платочек и подумала: «Если бы Он, Бог, как уверяют, всеблагой и всемогущий был, то не допустил бы убийства ни в чем не виновного. Разве не видел Он, как я… как мы были счастливы?» И прежде чем войти, стоя в нескольких метрах от входа, пыталась замерзшими руками застегнуть на шее купленный по случаю крестик.
В семье потомственных врачей ей с детства внушали, что чудес не бывает и все эти выдумки об исцелении молитвой, мираточащих иконах и рае, затуманивая сознание людей, только превращают их в рабов. И теперь, с несправедливым уходом из жизни её любимого, того, в ком был смысл её жизни, Вера лишний раз убеждалась, что Бога нет. Но из уважения к глубоко верующим родителям умершего, которые считали свом долгом проводить сына согласно церковным традициям, и в память о своей любви к нему, Вера, наглотавшись антибиотиков, второй день помогала им. И сегодня, когда к погребению все готово, она должна проститься, сказать последние самые трудные слова, пусть даже в ответственный момент из-за волнения она не произнесет их; они прозвучат в её сердце.
«Вера! - окликнул её женский голос, она обернулась и, увидев перед собой цыганку из той кучки, решила, что та подошла просить милостыню.
- Я не подаю! - раздражено отмахнулась Вера, избегая встречного взгляда, чтобы не стать жертвой гипноза.
- Странное для дочери атеистов имя - Вера, - сказала та, - должно быть, не спроста…
Вере не понравилось, что цыганка сует нос в её личную жизнь, и надо бы ещё разобраться, откуда она знает подробности, но все же недовольство сменилось любопытством. Вера рискнула посмотреть на девушку и лишь теперь рассмотрела её: обутая в стоптанные сапоги, а поверх цветастого балахона из разноцветных лоскутов, замотанная в шаль болотного цвета, похожую на крупную сеть с большими кисточками, чернявая девушка более походила на сумасшедшую.
Первое впечатление оказалось обманчиво и Вера, сожалея о своей грубости, подумала как вообще, она, психотерапевт со стажем, так испугалась её, похожую на цыганку, что потеряла внимательность? Должно быть, это из-за трудных последних дней она так поглощена своим горем, что, не замечает ничего вокруг, живет, словно во сне.
- Что вам от меня нужно? - спросила Вера, зная, что девушка ни когда у нее не лечилась.
- У вас трагедия, - посочувствовала девушка, заглядывая своими завораживающими карими глазами в глаза Вере, будто читая по ним открытую книгу. Была в её взгляде та сила и глубина, что покоряет мгновенно и, подчиняясь, ты не в силах освободиться, хочешь утонуть в нем, и Вера тонула... - Будут и другие, - девушка, выдерживая паузу, прежде чем сказать главное, отвела глаза и Вера, моргнув, пришла в себя. - Вы продлите жизнь, - кончила незнакомка и, не прощаясь, стремительно пошла прочь.
Вера её не остановила, сейчас не до того и так в церковь опаздывает. «Сумасшедших развелось, проходу не дают! - говорила она сама с собой. - Хорошо, не агрессивная. И надо ей было подойти ко мне?! У меня что, на лбу написано: «лечу психов»?! Кого только не встретишь на улице» - усмехнулась Вера, вспомнив недавнюю историю одного пациента, по рассказам которого выходит, что деньги в его карманах, как магнит, притягивают разномастную толпу пьяниц, бомжей или попрошаек. И на сколько бы времени он из дома не выходил, замечал, не было ни разу, чтобы к нему кто-нибудь не подошел. Доходило до смешного, бывало, выйдет из подъезда, и, забыв что-то в квартире, возвращается, и на тебе - тут как тут сосед по подъезду, известный любитель приложиться. Пациент, может, и во все б лечиться не пришел, да толи по слабости своей, толи из великодушия, отказать не может, а денег то лишних нет.
Наконец, Вера справилась с замочком цепочки и, спрятав крестик под высокое горло свитера, удивилась себе, что она - психотерапевт, а разнервничалась из-за нелепых предсказаний, упрекнула себя в непрофессионализме и, поймав себя на мысли, что собственные нервы сдают, решила взять себя в руки.
Простуда, смерть любимого, навалилось все разом, и завтра на работу... Начальство предлагало ей взять два-три выходных за свой счет, но Вера отказалась. В суматохе и хлопотах двух прожитых дней у неё не было времени почувствовать потерю, и теперь оставаться в звенящей тишине четырех стен один на один с гнетущими мыслями о жизненной несправедливости, бессмысленности существования и неминуемой старости, которая, как ей казалось, и без того не за горами, Вера не хотела. А, работая, хочешь или нет, придется выйти из дома, она ответственна перед больными, которым помогает сохранить социальную адекватность и, погружаясь в решение их проблем, чувствует себя полезной и на время отвлекается от проблем собственных.
Вера настроенная решительно никому не подавать, улучив момент, пока цыганята канючили деньги у очередной жертвы, торопливо подошла к ступеням церкви, бегло перекрестилась и, не поклонившись иконе над входом, поторопилась внутрь, игнорируя упрекающие взгляды попрошаек. Минуя паперть, вошла в основную залу, на мгновенье остановилась осмотреться, незаметно подошла к собравшимся у гроба знакомым и родственникам.
После отпевания поехали на кладбище. При виде безжизненного тела, перед мысленным взором Веры проплывали счастливые мгновения, прожитые рядом с любимым, но теперь он её не обнимет, теперь она ни кому не нужна, никому кроме пациентов. Да и поможешь ли им? Она постигала тайны тела, способы и методы борьбы с болезнями, но как часто мы забываем, что смертны, мечтаем о деньгах и славе, откладываем важные слова и поступки на будущее, играем чувствами дорогих нам людей, чтобы как нам кажется, разнообразить жизнь. А в итоге? Лишь чувство вины… за ссору накануне смерти из-за того, что любимый сутками просиживал на работе, будь она не ладна. Ах, если бы знать, что так будет, она бы не устраивала ссоры. Как странно, он не уснул навсегда, не ушел в другой мир, просто - был человек, и - нет. Но так ли все просто? Ответа в словарях не найти.
Еще немного и мечты о семейном счастье захоронят вместе с любимым в царстве червей, и пока он еще здесь, Вера вспоминала те единственно нужные слова, но пред натиском сердечной боли разум отступил. И растерянная, видя выкопанную могилу и скупые слезы мужчин, слыша надрывные стенания матери, пережившей собственного сына, она, наполненная до краев горем, все осознала и тихо, без рыданий, заплакала. И не важно, что причина неудержимых слез - эгоизм, от знания этого нелегче. Избавиться от мыслей, выжигающей боли расставания - вот главное!
С похорон Вера вернулась домой разбитая. В прихожей небрежно стянула сапоги и, бросив их кое-как, безразлично к собственной внешности, посмотрела в зеркало. «Да, старость - не радость…» - безнадежно вздохнула она, несмотря на свои тридцать лет. Без сил опустилась на пол прихожей, и безвольно, усталой рукой стянула с головы черный платок. «Слезы выплаканы», - подумала она и, снимая крестик, вспомнила подошедшую к ней у церкви девушку с её пророчеством, которое на удивление, крепко врезалось в память, должно быть, из-за нелепости. И нет в предсказании ничего удивительного: видя черный платок, только идиот не сообразит, что это - трагедия, да и с годами профессия накладывает на внешность отпечаток, так что человеку наблюдательному нетрудно догадаться, что Вера - врач, и продление жизни - её обязанность. А все это словоблудие о будущем - так, ничего конкретного, в мире все относительно: для кого-то и сломанный ноготь - трагедия! 


2

Следующим утром Вера как обычно, не открывая глаз, нажала на кнопку трезвонящего над ухом будильника и, по пути в ванную, щурясь, чтобы ни на что не натолкнуться, неуверенно шарила руками в поиске опор.
Умылась холодной водой, чтобы немного проснуться, и сварила кофе, чтобы взбодриться. Сегодня новый рабочий день и, она уверена, ни кого не интересует (разве для того, чтобы посплетничать), что вчера она похоронила любимого, ей придется быть приветливой не только с коллегами, но и с пациентами, которые и без того полны страха и обреченности. Сейчас она должна думать о них, им нужен позитивный доктор, иначе они разочаруются в ней, а следом и в себе.
За завтраком - яичницей и бутербродом с черным кофе, Вера вдруг вспомнила приснившийся ночью сон, будто она на похоронах, но не любимого, а собственных, и в гробу вместо него - она, живая, затаив дыхание, притворяется мертвой. Удивительно, что ей удается это так долго. Гроб окружили родственники и знакомые, но никто не плачет, будто подыгрывают ей. Сказаны заранее придуманные слова, пришло время забивать гроб, и пора бы прекратить затянувшуюся шутку, но родители медлят, ожидая, что Вера сама даст знак, но она так вошла в роль, что лежит спокойно, не открывая глаз. Она даже не предполагала, что удастся подговорить родителей на этот спектакль, найти повод умереть красиво, но не навсегда, чтобы вернутся с любимым в мир людей, и никогда не расставаться. На какое-то мгновение она даже поверила, что любимый жив, что скоро они встретятся.
В реальной жизни она не сделает этого, и не потому, что самоубийство - не по-христиански, что ей, некрещеной в принципе безразлично, просто это глупо. Хотя сам сон ей понравился, он навел её на мысль… Одно время в научных журналах писали о сенсационных предположениях зарубежных ученых, будто в скором будущем сновидения можно будет программировать, и Вера подумала, что это было бы неплохо: она увидела бы любимого, места где они вместе отдыхали, прожила бы во всей полноте чувств и эмоций все что захочешь. 
После завтрака Вера оделась и, выйдя из дома, представила, как подходит к поликлинике, курящих у входа коллег: мужчины задерживают на ней взгляд изучающий, а женщины - сочувствующий. Кто-то здоровается кивком головы, кто-то утешающе улыбается, кто-то произносит уважительное: «Здравствуйте», но в каждом из них чувствуется напряжение оттого, что не знают они, как вести себя: хотят поддержать, в тоже время, опасаясь неверным поступком, словом или взглядом напомнить о случившемся. Как ей реагировать, когда будут произносить формальные соболезнования? А, быть может, она, в тайне желая их скромного участия в её судьбе, все это выдумала? Странно, что люди посторонние способны на сочувствие, какое им дело до неё, каждый занят собственными проблемами. От этой мысли стало спокойнее: можно быть самой собой и не играть.
Вера молча прошла мимо регистратуры, доставая из сумочки ключи от кабинета, свернула в коридор и, открывая дверь с табличкой «№ 13», заметила, что пациентов на прием к ней пока нет.
За время её отсутствия на работе радиатор починили, и в кабинете стало тепло, даже душно. Вера открыла форточку, повесила верхнюю одежду в шкаф, вымыла с мылом руки и присела за стол.
В дверь тихо постучали; она приотворилась и в кабинет заглянула Леночка, регистратор.
- Лена, - пригласила Вера. - Ты извини, я прошла не поздоровалась.
- Я все понимаю, - замялась Леночка, - мои соболезнования…
«Да что ты понимаешь? - подумала Вера, выдерживая паузу. - Кого похоронила ты в свои двадцать лет? Свою собачку Долли?»
Леночка продолжила:
- Несколько дней назад к вам на прием приходил Разумихин, - запнувшись, она посмотрела на карту в своих руках, - … Виктор Сергеевич. Результаты обследования на томографе уже готовы, вот, - положила она документы на стол. - Я пойду?
- Да, спасибо.
Вера открыла дубликат карты и ознакомилась с заключением, из которого следовало, что в левом полушарии головного мозга пациента сидит быстроразвивающаяся опухоль размером с грецкий орех. В этих обстоятельствах операционное вмешательство не желательно, и сложно предположить, сколько пациенту осталось. Как врач она обязана сообщить ему, - еще одна неприятная миссия. Она посмотрела на обложку карты, дубликат выписан на скорую руку: ни места работы, ни телефона для связи.
Есть, правда, один выход. Она сняла телефонную трубку и звонила знакомому из милиции, с которым её близкий человек был дружен.
- Советский отдел милиции, - ответили ей, - дежурный, майор Гречко.
- Здравствуйте, могу я услышать капитана Сидорова, это его знакомая.
- Соединяю…
После трех длинных гудков ей ответили:
- Сидоров, - представился капитан, - слушаю вас…
- Приветствую тебя, Петр Николаевич, - сказала она официально, несмотря на их дружественные отношения. - Это Вера, узнал?
- Да, конечно, - ответил капитан, готовясь к неприятному разговору о неутешительных результатах зашедшего в тупик расследования гибели своего коллеги и близкого друга Веры. - Следствие пока не закончено, мы делаем все возможное, сами понимаете, - дело чести, - оправдывался он.
- Петр Николаевич, я уверена, вы найдете убийцу, но я по иного рода вопросу… У одного моего пациента большие проблемы со здоровьем, и надо бы его предупредить, а координат для связи с ним у меня нет. Поможете?
- Конечно, - он взял ручку и листик. - Диктуйте…
Вера сообщила фамилию-имя-отчество пациента, и капитан переспросил дату рождения. Сведения совпадали с данными Разумихина Виктора Сергеевича 1982 года рождения, подозреваемого в убийстве милиционера.
- Известная личность, - ответил капитан, сам не ожидавший такого поворота событий. После того как этот Иванов не явился на опознание, дело было приостановлено и теперь, возможно, сдвинется с мертвой точки. - Разумихин что, и у вас засветился, - усмехнулся капитан, - сумасшедший?
- Извини, Петр Николаевич, ничего личного, я не вправе… Только по запросу.
- Ну, хорошо, - не настаивал капитан. - Мы думаем, что это он совершил нападение в переходе. Три дня назад он пропал: ни дома, ни на работе в областной библиотеке, ни у отца. Так что, если что-нибудь узнаешь, дай знать. А запрос я подготовлю.
Вера положила трубку с мыслью, что мир и впрямь, тесен: пациент стал причиной трагедии врача. Странно, что она не чувствует к нему ненависти. Возможно, побеждает профессиональный интерес, что столь безобидного человека толкнуло на преступление? При виде робкого и закомплексованого Виктора, что недавно приходил на прием, она, как врач, не сказала б, что он способен кого-то убить, хотя, милиции лучше знать...
Капитан Сидоров как-то обмолвился о надписи «ПРОСНИСЬ!» в переходе, её мало кто связывал с убийством, но что если Виктор и написал её? Вера предполагала, что из-за жестокости отца у пациента с детства выработался способ психологической защиты от внешнего мира, и он склонен к созданию мира собственного. И, судя по результатам обследования, опухоль этому способствует, поэтому Виктор и жаловался на головную боль. При поражении левого полушария, возможна активизация правого, отвечающего за образное мышление, развитие творческих способностей, интуиции, и как следствие, - галлюцинаций. Пациентов с подобными клиническими случаями Вере наблюдать не приходилось, и было бы интересно провести ряд дополнительных тестов и обследований. Тогда она могла бы разработать технологию программирования сновидений и со временем, каждый был бы режиссером собственного сна. И ей не надо ни славы, ни денег, ведь каждую ночь у нее будет встреча с любимым.
Только как этого пациента найти, если даже милиция с этим не справляется?
В дверь неуверенно постучали и Вера, отвлекшись от мыслей, разрешила войти. Увидев пришедшую, невольно удивилась: на пороге стояла монахиня в черном с покрытой головой одеянии подпоясанная тонким плетеным ремешком на двойной узел.
- Бог в помощь, Вера Ильинична, - начала женщина и, заметив по лицу врача, что подобное приветствие непривычно для слуха мирского, поправилась. - Здравствуйте.
- Вы на прием? - ответила заинтригованная Вера. - Проходите.
Монахиня нерешительно присела на краешек стула:
- Вы меня не узнаете? - и выдержала паузу, давая возможность рассмотреть себя. Вера из уважения, будто припоминая, всматривалась в черты её бледного без макияжа лица, из-за чего та казалась только что проснувшейся, её высокий открытый лоб, и выжидательно молчала.
- Я - Катя, Катя Рогожина… - назвалась монахиня. - Мы учились в медицинском на одном курсе.
Лишь теперь, по фамилии, Вера припомнила однокурсницу, которая свои неподатливые соломенные волосы собирала сзади в пучок; сейчас под черным одеянием их не видно, но должно быть прическа осталась та же.
- Что вас привело ко мне, Катя?
Монахиня взяла в руки свой черный тряпичный узелок, чуть подалась над столом вперед и доверительно сказала:
-  Я пришла к вам по наставлению и благословлению настоятеля мужского монастыря, где присматриваю за больными. Братия и сестры монастыря нашего молятся о спасении души каждого. Но одного из них ждут страшные мучения; видно избрал его Господь, вот и посылает ему испытания.
Слыша пространные объяснения, Вера про себя усмехнулась, и, не понимая, причем здесь она, уточнила:
- Так что же я могу?
- Я не обратилась бы к вам за помощью, - терпеливо продолжила монахиня, - но монастырь наш находится в ста километрах от города, в лесу, и по недосмотру властей не закрепили его ни за одной поликлиникой, а значит и лекарства нам никто не выпишет, а обезболивающие нам необходимы. Вот и пришла я к вам, ибо верую, что вы как врач, не откажетесь помочь страдающему.
Теперь, кажется, Вера поняла, к чему та клонит - выписать незаконно рецепт? в своем ли она уме?!
Монахиня, заметив её недоумение, отнеслась с пониманием; и, доказывая свою не голословность, достав из тряпичного узелка припасенный документ, молча протянула врачу свернутый трубочкой лист. Вера развернула его; она никогда не видела ничего подобного: бумага желтоватая, плотная, похожая на пергамент, в центре водяной знак - изображение храма с тремя куполами, непривычный старорусский шрифт, вверху на документе шапка: «Епархия областного города Л.» внизу: от руки приписано: «Да благословит вас Господь!», выведен вензель подписавшего документ и гербовая печать. Вера пробежалась глазами по тексту, и даже не разбираясь в церковных чинах и званиях, прониклась серьезностью к документу в целом и посмотрела на монахиню, которая все это время неподвижно сидела, опустив глаза и, затаив дыхание, мысленно молилась о милосердии врача.
Не надо быть психотерапевтом или жить в монастыре, чтобы понимать, что люди, служащие Богу, - не от мира сего, и прискорбно, что, несмотря на общие воздух и воду два разные мира существуют по противоречащим законам. Размышляя, Вера все более склонялась на сторону монахини, которая всем видом своим вызывала в ней уважение и пробуждала лучшие человеческие качества. Цивилизованное общество кричит о правах и свободах, но многие до сих пор не могут получить нормального медицинского ухода из-за недальновидности прозаседавшихся чиновников! Разве больной виноват? Как можно осуждать за стремление помочь ему?
Понимая, что здоровье человека превыше любого Закона, Вера демонстративно, будто бросая вызов Абсурдности, резко выдвинула ящик стола и, взяв из стопки рецептов чистые бланки, решительно посмотрела на монахиню:
- На что? - занесла она ручку над листком, и не договорила; дверь вдруг отворилась, и обе посмотрели в сторону выхода. - Подождите, - сказала Вера недовольная, что без стука и, подойдя к двери, чтобы закрыться на ключ, упрекнула себя в легкомысленности. Чуть сердце в пятки не ушло! А что если в кабинет вошел бы заведующий поликлиникой и заподозрил бы что-то неладное?!
- Это Гуськова, мать моего пациента, - возвращаясь за стол, поясняла Вера, довольная, что обошлось. - У него шизофрения, хотя это наследственное. - Присела и, перейдя к делу, размышляла, что выписать; решила, что - трамал и реланиум: вместе будет обезболивание и снотворный эффект. Для начала, по десять ампул. Не долго думая на чье имя выписать рецепт, Вера посмотрела на обложку, лежащей на столе по верх стопки, карты Гуськовой, привычной рукой зачеркнула в бланках ненужные графы, заполнила оставшиеся, поставила свою подпись и оттиск печати, и протянула рецепты монахине.
- Благослови вас Господь, - благодарила та, пряча их в тряпичный узелок, - вы делаете благое дело. - И не решалась встать, не зная как ещё выказать признательность.
У Веры мелькнула мысль напомнить о предусмотрительности, но она передумала, понимая, что вряд ли монахиня станет распространяться.
- Прошу извинить меня, пациенты ждут, - прощалась Вера. Она дала свою визитку с номером телефона и добавила: - И, пожалуйста, сообщите о состоянии больного после уколов. - Выпуская монахиню из кабинета, повернула в замке ключ и открыла дверь.
Выходя, монахиня сказала:
- Благослови вас Господь, - и слегка наклонив голову, вышла из кабинета и направилась по коридору к выходу.


3

Последние дни, что Виктор провел на больничной койке, с ним происходило, казалось, необъяснимое, что привлекало и пугало одновременно. Все началось со странных голосов, засевших в голове, закладывало уши, участились головные боли. Но медсестре или, как принято здесь говорить, сестре Екатерине, присматривающей за ним, он не жаловался.
Он уверен, что это ему в наказание, пусть за неумышленное, но убийство, а вернее, за трусость во всем сознаться. Возможно, сейчас он бы именно так и поступил, если бы не нынешнее его состояние, когда мерещится бог весть что, когда бросает то в жар, то в холод, и творится необъяснимое…
Не далее как вчера, ближе, наверное к обеду, он вдруг увидел себя со стороны: он лежал на своей больничной койке неподвижно с закрытыми глазами и удивился, что впервые не чувствует болей и тяжести собственного тела. Он будто парит над ним силой мысли: то, опускаясь, то поднимаясь - приятное ощущение невесомости, сродни испытываемому полету во сне… И что-то из самых глубин подсознательно подсказывало, что это не сон, во сне ты не задумываешься: «Реальность ли это?», но от этого чувства блаженства, которое, казалось, было всегда, есть и обязательно будет снова, Виктор спокойно с любопытством наблюдал за тем, кто остался на койке там, внизу. Захотел прикоснуться к своему телу, но мысленный посыл к пальцам рук и мышцам лица до пункта назначения не дошел. Появлялось ощущение, будто сознание парит, а лежащий на больничной койке - не он, Виктор, а кто-то другой, просто - тело так называется.
Вот, дверь со скрипом отворилась и в больничную комнату вошла сестра Екатерина проверить как он, но бренное тело на её появление не реагировало. Присев на краешек койки, сестра положила руку на лоб «Виктору» и, уверенная, что он все слышит и понимает, сказала на ушко, что Господь не оставит его и все будет хорошо. Он, хоть и парил под потолком в метрах двух от тела, но все слышал.
Сестра взяла тело за запястье, убедилась, что пульс, хоть и слабый, но стабильный, подошла к тумбочке с миской холодной воды, намочила в ней полотенце, отжала и положила ему на лоб. Последнее время такое состояние участилось, но это не хуже приступов агонии, когда необходимы сильнодействующие «трамал» и «реланиум», а в аптечке - ничего кроме бинтов, аспирина и зеленки. Пусть лучше так, сейчас ему хотя бы не больно.
Сделав, что могла, Екатерина вышла из комнаты с мыслью: «Если Богу угодно забрать его, то пусть его путь будет не так труден», - и решила сходить к Вере выписать лекарства, которые облегчат состояние больного.
Когда она ушла, Виктор какое-то время еще парил и, подумав, что пора возвращаться, сразу почувствовал нарастающую тяжесть, а следом и затаившуюся в левой части головы боль, о которой на время забыл. Он открыл глаза и, посмотрев на потолок туда, где только что парил, задумался, что это было? Он читал о душе, выходе её из тела, но, не испытывая описанного, просто верил в это, а сейчас, когда это с ним произошло, не понимал как у него, человека несведущего это получилось. Возможно, дело в намоленной монахами тишине и уединенности, особость которой Виктор почувствовал сразу, как ступил на территорию монастыря? Или непонятная болезнь прогрессирует и срабатывает защитный механизм? Истинные причины не известны, но желание хоть как-то избежать мучительных приступов и снова испытать неземное чувство блаженства заставляло задуматься, можно ли научиться входить в это состояние. И, надеясь, это понять, Виктор решил понаблюдать за собой; но не сейчас, когда устал, а позднее, дав голове отдых.
Приснилось поле битвы... Безоружные священники рядами стоят на коленях и даже сейчас, зная, что будут истреблены, молятся во спасение души тех, кто вынужден убивать, не принадлежа себе.
Безумие? «Добро должно быть с кулаками»!? Их оружие - вера.
А солдатам приказано стрелять на поражение. Их превосходство неоспоримо: руки сжимают стволы, за спиной - бронетехника, но при виде смиренного воинства руки опускаются, в глазах − растерянность, в движениях - нерешительность...
Но приказано стрелять!
…Мешанина из трупов… Бойцу оторвало ноги собственным снарядом, он лежит на чужих трупах, истошно орёт так, что кровь в жилах стынет, орет, но оглушенный себя не слышит. Виктор мысленно к нему приблизился, проник в его выпученные от страха и боли зрачки, и увидел, что стоит на краю высоченного обрыва, а внизу - бушует океан: волны нарываются на скалы, разлетаясь вдребезги пенятся, неумолчно отступают, и нарываются снова, и снова... А на горизонте, куда не глянь, океан сливается с рыхлым бронзовым небом, и если бы не свет пожухлого солнца, земли было бы не разобрать.
Виктор увидел Веру и погибшего милиционера только сейчас; все это время они стояли рядом и смотрели на закат. Еще чуть - и прыгают с обрыва!
Виктор помедлил, и - вслед за ними - стрелой вошел в приторно-соленую воду. Опускаясь ко дну, очухался, посмотрел вверх на водную толщу и засомневался, дотянет ли до поверхности, но, чтобы выжить барахтался изо всех сил. Над головой возник светящийся квадратный люк, Виктор устремился к нему и, наконец, вынырнул, вздохнул полной грудью, но все равно не успел, - люк над головой закрылся.
Виктор огляделся: почему-то - спортивный зал, дети на редкость пластично выполняют каждый свои упражнения, свободно, без команды взрослых. И он позавидовал их свободе. Учитель попросил его подойти к неподвижно распластанному на полу мужчине с оторванными снарядом ногами. Виктор склонился над телом: внутренности вывернуты на изнанку, как на макете в классе биологии: вот что-то синее… легкие? а это зеленое… похоже, кишки и желудок, а выше левее - сердце... Чтобы его оживить, Виктор прислушался к еле уловимому дыханию, подстроился, задышал в унисон, но в какой то момент ощутил, что забирает чужую жизнь, и отстранился.
«- Тебе лучше уйти, - разочарованно заключил голос за спиной. - Ты еще не готов».
Выйдя из спортзала, Виктор увидел Веру и милиционера, они ждали его, и он догадался - пора возвращаться. Встал на край обрыва и, не раздумывая, спрыгнул…           
Это был особенный сон, похожий на тот, про шахматы… Это один из тех редких случаев, когда увиденное вполне разумно, допустимо и врезается в память так, что при всем желании не забыть. Сон… В поисках малейшей зацепки Виктор прокручивал его в голове и так и сяк: «К чему «еще не готов»? Через что должен пройти? Что уготовано судьбой и как все это связано с Верой?» Пока лишь - загадки. Но шестое чувство подсказывало, что сон как-то связан с будущим, таит в себе скрытый смысл и разгадай его, Виктор поймет свое предназначение - всему свое время...
Он посмотрел на потолок и вспомнил о вчерашнем полете и желании понаблюдать за собой. Но сначала, хорошо бы поесть. Обычно в это время еду приносила сестра Екатерина, но сейчас тарелка овсяной каши, краюха хлеба и граненый стакан красного кагора уже стояли на стуле рядом с койкой. Виктор приподнялся на подушке, чтобы есть было удобнее, и принялся завтракать.
Пережевывая очередной кусок хлеба, задумался, почему сестра принесла еду раньше, чем обычно. И подозревая, что с нею что-то случилось, ему стало не по себе, что за ним некому будет присматривать. Они знакомы (если можно так выразиться) только последние два дня, когда его разум и воля были парализованы болью, он свалился ей как снег наголову, но она человек ему посторонний, из милосердия и потому что так предписывает закон Божий, заботилась о нем. У Виктора при мысли, что он - неблагодарный дармоед, кусок в горле застрял и, недоев, с презрением к себе он отставил тарелку, надеясь при первом же удобном случае выразить Екатерине свою признательность за заботу.
С утра головные боли привычно терпимы, но уверенный, что к вечеру они усилятся, он решил понаблюдать за собой: закрыл глаза и, расслабляясь, сосредоточиваясь на дыхании полной грудью или животом, чувствовал, как воздух в него входит, приобретая в нем объем, распирает легкие, живот, и медленно на выдохе уходит, обогатив, продлевая жизнь. Обнаружив разницу ощущений, Виктор принялся считать количество вдохов-выдохов, и чем усерднее концентрировался на дыхании, тем более оно замедлялось.
В абсолютной тишине монастырских стен слышно ровное биение сердца; с каждым вдохом все спокойнее… Кровь растекается по телу в самые дальние его уголки − к мельчайшим капиллярам пальцев рук, ног и головы… собирается, вновь растекается... И если бы не смерть, то чем не вечный двигатель?
Чтобы прочувствовать пальцы ног, Виктор пошевелил ими, напряг, расслабил, мысленно поднимаясь вверх к коленям, задержался на стопах, щиколотках, прочувствовал тяжесть ног… Его внимание, словно рентгеновское зрение, задержалось поочередно на каждом суставчике рук и позвоночника, стремясь к голове к причине боли... Обычно она сосредоточивалась в левой части головы, разрасталась своими корнями к виску, лбу, затылку. Еще какое-то время и Виктор почувствовал, что проникает, сродняется с этим неприятным называемым болью ощущением, но более оно не враг, скорее - союзник, боль свидетельствует, что, воспринимая происходящее полнее, глубже, ты жив, как никогда!
Погрузившись в мир познаваемого тела, Виктор представил, что плавно покачивается на волнах, а сам он - прозрачная стеклянная бутылка, скользящая по морю, а вокруг бесконечность, вокруг - никого, он один, но не страшно: есть незыблемое чувство уверенности, что морская вода - его стихия, не способная причинить вреда; они - одно целое: каждая съеденная Виктором в детстве снежинка и облизанная сосулька, каждая промочившая его капля дождя и капельки-пылинки так любимого им осеннего тумана, - все они здесь, говорят ему ласковое «Привет!»
Внутри себя Виктор услышал звуки: неземные, космические, нарастая, разливаются по нему пустому прозрачному. Мысленным взором он увидел, что откуда-то сверху протянулась тонкая фиолетово-серебристая нить, коснулась его головы, и он почувствовал себя маленьким созданием в утробе матери-Вселенной, что непременно позаботится о нем, защитит свое дитя. Посылаемые нитью внутренние мурашки побежали от головы к ногам по телу, они накатывали снова и снова, усиливаясь, он наполнялся фиолетовым светом…
Когда мурашки прошли, он еще какое-то время лежал с закрытыми глазами под впечатлением испытанного. Он и не предполагал, что только в молчании, оставшись наедине с самим собой, ты ощутишь собственные глубины, встретишься с Творцом, которым создано все по его образу и подобию: семь энергетических центров человека, у Солнечной системы столько же планет, и цветов радуги и звуков - тоже семь. И устроение мира не постижимо разумом, и если бы дано нам это было знать, рухнул бы мир и наступил бы свету конец. 
Скрипнула дверь, он приоткрыл глаза, заглянула сестра Екатерина. Она только вернулась от Веры с лекарством для Виктора и решила посмотреть, как он себя чувствует. Он так увлекся, что совершенно потерял счет времени и посмотрел в окно; за окном солнце, значит, день выдался морозный.
- Как вы себя чувствуете? - спросила сестра Екатерина, подойдя к койке. Виктор подумал рассказать об испытанном, но, предположив, что его сочтут выжившим из ума, отказался от затеи, и подбирал слова благодарности за помощь.
- Я нашла вам лекарство от болей, - опередила она. - Слава Богу, мир не без добрых людей.
Казалось бы, чем не удачный повод для «спасибо»? Но именно это Виктору и не понравилось: сестра сама будто напрашивалась, а он такой человек, не может произнести что-то хорошее, когда сказанное будет обесценено, ибо прозвучит будто бы не из благодарности, а так, для проформы; он отрешенно отвернулся. Сестра приняла это за усталость и, оставив на стуле, на случай если станет хуже, бронзовый колокольчик, вышла за дверь.


4

Вера пришла домой уставшая. Неуклюже наклонилась разуться, ощутила скованность позвоночника и подумала, что старость - не радость; кое-как стянув сапоги, доплелась до кровати и, не раздеваясь, упала.
Взгляд её задержался на обоях-хамелеон: закрученной вереницей вверх тянулось буйство серо-белых папоротников, голубоватых ирисов, бежеватых лопухов, и множества тростинок... Наугад выбранный фрагмент переплетенных зарослей напомнил очертания знакомого лица, и Вера подумала о любимом; как, выбирая эти обои, ссорились из-за пустяка, а потом два дня их клеили; вспомнила так отчетливо, будто было это вчера, а не полгода назад. Жаль, память избирательна: все было, но будто не с нами, - тело само по себе, - ты будто лунатик.
Изучая сплетенное из цветов и листьев лицо, Вера встревожилась, что не представляет лица реального. В отдельности - выступающие скулы и ямочка на подбородке, мужественные губы и по-гречески прямой нос, морщинка на лбу, и коротко стриженые черные волосы, - в отдельности все знакомо. Но в целом, то разрозненное, что миг назад еще держалось в воображении, ускользает, и чем более ты пытаешься объединить это, тем глубже в тебе все это хоронится. Вера уличила память в предательстве, и с тревогой, что дорогое сердцу лицо навсегда затеряется в бессознательном, поднялась с кровати, чтобы достать из шкафа фотоальбом.
Она была уверена - каждый снимок приближает к разлуке; это не суеверие - жизнь показала; и когда любимый просил сфотографироваться, Вера не уступая, оправдывалась не желанием позерства и не фотогеничностью, а он, вместо упреков, осыпал её в очередной раз комплиментами. И вот за полтора года - всего две фотографии: одна - на каменистом предзакатном побережье, где на фоне пенистых барашков черного моря, заходящее солнце за спиной скрадывает лица, подчеркивает силуэты, и другая - на Дне его рождения, когда совместное фото стало ему, как он утверждал, самым большим подарком.
Но теперь, прочувствовав на собственной шкуре, что жизнь не предсказуема, а память не долговечна, Вера сожалела о былых капризах, но - поздно, и именно - это «поздно» и усиливало горечь необратимости времени вспять, и навящевой становилась мысль встретиться с любимым во сне. Как психотерапевт, она предполагала, что сновидения возможно планировать, и владела самогипнозом, но этого, явно, недостаточно.
Вера достала из прозрачных альбомных файлов обе фотографии; ту, где они на море, приколола булавкой над кроватью, чтобы, смотря на неё засыпать и просыпаться, а другую - магнитом к холодильнику, чтобы обедать не одной.
На кухне гора грязной посуды, шаром покати в холодильнике, бардак в комнате, и надо бы навести порядок и заодно отвлечься от грустных мыслей, но Вера отложила это еще на энное время, разве это важно? И впервые за последние дни включила телевизор. Прощелкав каналы раз, она пошла по второму кругу, избирательнее. Передача о «слиперах», - людях-экстрасенсах - людях без прошлого и будущего, чью память стирают и записывают десятки раз, а после, когда мозг изнашивается, списывают как хлам. И сотрудник спецслужбы, не скрывая лица, воодушевленно говорит с экрана о новом психологическом оружии! Человек стал марионеткой, а он - ликует! Негодуя, Вера нажала красную кнопку пульта и с неподдельным страхом за будущее человечества уставилась в погасший экран.

…Утро выходного дня. Открыв глаза, Вера с грустью посмотрела на фотографию перед глазами, - долгожданная встреча с любимым так и не состоялась.
Зазвонил мобильный телефон, Вера вздрогнула…

Уже который день у Виктора обострились приступы мигрени; его прошибал холодный пот и с обезумевшими, казалось, вот-вот белки вылезут из орбит глазами, он хватался за голову, и еле-еле сдерживаясь от крика, отрывисто стонал, сестра колола ему спасительный трамал и реланиум. Это единственное, что она могла для него сделать. Будучи фельдшером, она предполагала, что такие приступы не спроста, за ними кроется серьезная болезнь и если не принять меры, то Виктора, возможно, не станет. Она не раз предлагала съездить в город к врачу, обследоваться, тем более что после знакомства с Верой, надеялась, это возможно. Но Виктор слышать об этом не хотел.
И что ей оставалось? Она все равно позвонила, тайно; сегодня выходной, поэтому позвонила на мобильный; когда ответили, сказала:
- Вера? Здравствуйте... Это - Катя Рогожина, вы просили меня перезвонить вам по поводу Виктора.
«Виктора… Виктора…» - вспоминала Вера, но так и не вспомнила:
- Какого Виктора?
- Простите, - сообразила сестра, что имени то его при встрече не называла, - это больной в нашем монастыре.
- А, да… Надеюсь, ему лучше?
- Вы знаете, нет, мигрень обострилась, он совсем ослаб. Если б вы смогли приехать, мы бы решили, что дальше...
Куда-то ехать? Особенно туда, где ни разу не была, Вера не хотела, но и в одиночестве в четырех стенах выходные не выносимы.
Сестра обстоятельно объяснила, как добраться до монастыря, договорились встретиться на пригородном вокзале.

…В монастыре сестра Екатерина провела Веру по коридорам до кельи Виктора. Надо его подготовить к приходу врача, и она попросила Веру подождать за дверью, пока не позовет, и, приотворив дверь, заглянула посмотреть, не проснулся ли он; у него утром был приступ, и она вколола лекарство.
Видя, что Виктор не спит, сестра подошла к нему:
- К вам гости, - предупредила она.
- Ко мне? - насторожился Виктор и, посмотрев на приоткрытую дверь, нервозно заерзал. − «Из милиции?! Нашли все-таки…»
- Только не волнуйтесь, - успокаивала сестра, поправляя его одеяло и подушку. - Приехали справиться о вашем здоровье.
- Гости? - недоверчиво переспросил Виктор, удивляясь, откуда известно, что он здесь, в монастыре, но еще больше тому, что до него кроме милиции кому-то есть дело.
Сестра подошла к двери, пригласила Веру войти и сказала:
- Вот, познакомьтесь, ваша спасительница - Вера Ильинична, - спасибо ей, у нас есть лекарства.
Вера посмотрела на изможденного больного. Узнала его не сразу и удивилась, что по стечению обстоятельств им оказался тот, кого искала она и кого разыскивает милиция. За неделю Виктор сильно сдал: поседели волосы, глаза ввалились, пересохшие губы потрескались, и взгляд беспокойный…
Встреча была неожиданностью для обоих, и какое-то мгновение они молча думали каждый свое. Виктор - о том, как врач нашла его, и главное, - зачем? А Вера - что мир, действительно, тесен, и по стечению обстоятельств, ей выпало лечить того, по чьей вине она одинока.
- Что же вы стоите? - нарушила паузу сестра Екатерина и предложила стул. Вера присела рядом с койкой.
Еще когда врач вошла в келью, Виктору показалось, что мир вокруг стал черно-белым, на душе повисла тяжесть - не продохнуть, в глазах потемнело, - боль! Теперь и в сердце. Почему?
В глаза бросилась небрежность в её прическе, одежде, и сутулость плеч, - все говорило об изнуренности души. Он посмотрел врачу в глаза, почувствовал неприятный осадок и, не выдержав её тяжелого пристального взгляда, отвернулся и уставился в одну точку.
- Виктор, - твердо сказала Сестра Екатерина, - мы вам добра хотим, человек издалека приехал.
Вера перевела взгляд на свои ладони, сложенные на коленях; ожидая, когда Виктор будет готов к общению, и мысленно вернулась в день похорон: к странному предсказанию незнакомки о будущей трагедии и продлении жизни. Жизни чьей, его? - Шанс разгадать тайну сновидений, управлять ими. Только вот оборудование в больнице, а в город Виктору нельзя - милиция ищет. Но и наваждение похоронить Вера не могла.
- Как себя чувствуете? - спросила она. - Галлюцинации, обмороки есть?
Виктор мог бы рассказать, что выходил из тела и видел себя со стороны, о необычной музыке и видениях, но на откровенность не решился:
- Голова болит, вот здесь, - показал он, - слева.
Вера предположила, что с учетом его заболевания, он что-то не договаривает, и пододвинулась к нему вместе со стулом:
- Провалы в памяти после приступов? - расспрашивала она. - Есть на ваш взгляд что-то необъяснимое?
Виктор, будто вспоминая, задумался, вдруг врач знает природу того, что с ним происходит, и решился:
- Я парил по комнате, - не во сне, по правде, - сказал он уверенно. - И серебряная нить не давала мне улететь.
Вера достала из сумки блокнотик, и что-то в нем помечала.
- Вы чувствовали тогда боль? - уточнила она.
- Было легко и не одиноко, казалось, я всемогущ как Бог, и достаточно лишь усилия мысли.
- Я так понимаю, видения у вас после приступов. Как часто?
Виктор затруднился с ответом и посмотрел на сестру Екатерину; та молча стояла позади Веры и ответила:
- Уколы делаем по схеме: раз в день.
Вера что-то записала в блокнотике, убрала его и сказала:
- Виктор Сергеевич, в больнице я проанализировала результаты вашего обследования… в диагнозе есть некоторые сомнения… - и запнулась, не зная, как ему сказать, что дни его сочтены.
Виктор посмотрел в сторону:
- Скоро будет все кончено, да? Иначе бы вы не приехали.
- Видите, совсем отчаялся, - сестра посмотрела на Веру, моля взглядом о помощи.
- Не отчаивайтесь, Виктор Сергеевич, медицина шагнула далеко вперед, теперь поддаются лечению даже безнадежные больные. Вот, неделю назад к нам в больницу поступил в состоянии комы пациент, его автомобиль столкнулся с грузовиком на перекрестке, в итоге: травма головы, два ребра сломаны, думали все, не вернуть… А - выкарабкался. Разве не чудо?!
Виктор пытливо посмотрел на врача. «Выжил?! Выходит, у меня получилось!» - вспомнил трагедию в переходе, и сон про следователя с шахматами...
Видя его заинтересованность, Вера продолжила:
- Будьте уверены, мы еще на вашей свадьбе погуляем…
Лицо Виктора посуровело. Она спохватилась, что сказала лишнее, но сделанного не вернешь… Как она могла забыть о его детской психологической травме и комплексе неполноценности?
Виктор искривленно ухмыльнулся:
- К черту жалость! - процедил он сквозь зубы. - Болезнь? Душевные муки невыносимей! Людям только померещится что-то, - бегут к врачу, а их лечат таблетками. Да и что знают врачи о душе?!
Вера скривила губы и критично посмотрела на Виктора. «Сопляк! - вскипала она, устав от его пафосной болтовни. - Тебе ли рассуждать о душевных муках?!» В душе бездна, но приходится казаться благополучной, улыбаться, улыбаться фальшиво. И будь от мук лекарство, пусть и не опробованное, она приняла бы его первой.
- Жизнь не справедлива, - сказала она с упреком в голосе. - Как быть когда убили твоего любимого в злосчастном переходе, а ты - врач и вынужден лечить виновного?
Виктор догадался, о чем она. Он уловил её тяжелый взгляд и с чувством вины посмотрел на её сложенные ладони. Он мог бы объяснить, что спасал жизнь и эта смерть случайность, скользкий пол перехода подвел. Жаль, всего не исправить.
- Это трудно, - согласился он. - Вас окружает боль, отчаяние пациентов. Они думают, будто врач сильный, не болеет, и забывают, что ему необходимо не только понимание.
После этих слов Вера немного успокоилась и удивилась тому, что на какое-то мгновение пациент стал её психотерапевтом. Все же, нам порой не хватает нужных слов!
Она посмотрела на сестру Екатерину:
- У вас остался трамал и реланиум?
- По две ампулы.
- До понедельника хватит, - соображала она. - Приедете в больницу, выпишу еще. На неделе вырваться к вам не смогу. Виктор, а вам советую завести дневник, писать все: что с вами происходит, о чем думаете, что желаете. Это хороший способ разобраться в себе и происходящем, это и мне поможет подобрать вам эффективное лечение. Держитесь. - Она встала со стула и в сопровождении сестры Екатерины вышла из кельи.
У Виктора злокачественная опухоль в левом полушарии, - пояснила Вера, идя по коридору. - И, боюсь, операция не поможет. 

Проводя Веру, сестра Екатерина нашла тетрадь с карандашом, и вернулась в келью Виктора, чтобы побыть с ним и немного его успокоить. Она положила тетрадь на тумбу рядом с койкой и присела на стул:
- Вера Ильинична ушла. Вы от неё что-то утаили?     
- Да, - признался Виктор, уверенный, что сестре Екатерине можно довериться, она не сочтет его сумасшедшим. - Мы с врачом связаны не только моей болезнью…
Он искренне рассказал об автокатастрофе на перекрестке и смерти милиционера в переходе. И про вещий сон о следователе с шахматами. Рассказал и о том, как во сне падал в океан… и о том странном «еще не готов».
...Он закончил, и сестра после некоторого раздумья перекрестилась:
- Хвала Господу, вы еще не готовы.
- Но что, что это значит?! - оживился Виктор.
Человек создан не просто, - пояснила сестра, - значит, предназначение вы свое не выполнили. Возможно, это как-то связано с Верой Ильиничной? - спросила она больше сама себя, нежели Виктора, мгновенье задумалась и опомнилась:
- Вы, верно, устали. Поспите, я неподалеку, - и вышла из кельи, оставив дверь приоткрытой.
Виктор бросил взгляд на тетрадь, что лежала на тумбочке. Было бы неплохо записать свои мысли, но он действительно устал и, отложив на время задуманное, закрыл глаза, чтобы вновь увидеть себя со стороны, ощутить безмятежность, почувствовать свободу и единство с чем-то или кем-то далеким и в то же время близким, видимым только шестым чувством. Он снова представил себя бутылкой, плывущей по волнам океана, снова услышал неземную музыку и увидел, что наполняется фиолетовым свечением откуда-то сверху…
Видит огромную светящуюся воронку, её спираль вращается медленно, к ней как мотыльки на свет, тянутся прозрачные в белых плащах с капюшоном создания похожие на людей. И он - вслед за ними…
Куда они? Я, наверное, умер… и ни страха, ни сомнений, словно когда-то это было, и было не раз…
Какой-то силуэт отделился от общего потока и приблизился:
- Здравствуй, Виктор. - Создание было без лица, но Виктор интуитивно понял, что это погибший милиционер. - Я ждал тебя, - продолжил тот. - Отсюда мир видится иначе: все, что с людьми происходит неизбежно - и наша встреча в переходе, и твоя болезнь. Об одном прошу, Вера хотела ребенка, позаботься о ней.
- Конечно, - не раздумывая, согласился Виктор.
Он почувствовал, что больше не приближается к центру спирали, хотя она по-прежнему вращается. «Еще рано», - подумалось ему, и он услышал чьи-то шаги, будто к его телу в келье кто-то подходит. Паря над телом, он увидел сестру, она подошла и пощупала на шее пульс и громко закричала, шлепая по щекам: «Очнись! Виктор! Ты слышишь меня. Очнись же!»
Он приоткрыл глаза.
- Слава Богу! - сказала она. - Я уж испугалась, что не успела.
- Время еще не пришло, - прошептал Виктор, - вы правы.
- Вот и хорошо, вот и правильно.
- Сестра, можно я буду звать вас Катей?
- Сколько угодно.
- Катя, я хочу побыть один. Я должен подумать.
- А если вы потеряете сознание?
Он молчал. Видя его настойчивый взгляд, сестра нерешительно вышла из кельи и неплотно закрыла за собой дверь.
Виктор остался один: в абсолютной тишине монастырских стен, где пытливый мысленный взор ни на что не отвлекается, а значит можно подумать о предназначении. Не зная с чего начать, он сосредоточился на правой руке: она неподвижна, но если проникнуться вдуматься в её существо, то слышно, как по венам пульсирует кровь. Он смотрел не пристально, словно охватывая всего себя взглядом, и увидел, что окружен светящейся оболочкой: радужная, она вторила изгибам его тела, словно вторая кожа. Раньше он её не замечал. Что с ним?
Он подумал о сне, в котором падал в океан. Там были Вера и милиционер, они держались за руки. Во сне Виктор был уверен, что они его проводники… Чтобы это значило? «Проводники двух миров, - мелькнула сейчас мысль, - мира живых и мертвых, материального и духовного. Вот почему приснилось поле битвы, на котором сражаются священники и солдаты. Тогда кто же тот, раненый без ног? Может, - он сам?»
Виктор вспомнил и тот мимолетный страх перед прыжком в океан, не умея плавать, он боялся умереть, но прыгнул! И - выплыл из темных вод, видя свет… Что это? Рождение? Рождение ребенка, о котором говорил милиционер? Он просил заботиться о Вере…» Мысли смешались.
«Вера и я, - попытался представить Виктор. - Разве ляжет она в постель с убийцей? Да и что я могу, бессильный? Глупо все это, глупо!» Где же выход?! Он должен быть! …Должен? - усмехнулся собственной самоуверенности. - Накрутил, навыдумывал… Придурок!»
Он бросил взгляд на тетрадь, что лежит на тумбочке. «Выход?!» - вспомнил о силе слова, ведь и сны… и сама врач подтвердила, что пострадавший на перекрестке выжил.
Виктор был уверен, что умрет, не известна лишь точная дата, но в одном не сомневался, - это произойдет в тот самый момент, как он, исполнив свое предназначение, поставит в конце последней строки точку.
Зная это, на его месте, любой здравомыслящий оттягивал бы неминуемый конец как можно дольше, а, возможно, и вовсе отказался бы от самоубийства. Но Виктор, признаться, устал от бесконечной мигрени и душевных терзаний за причиненную смерть, а после визита врача, - еще и за её одиночество, за то, что она вынуждена лечить его. И было бы спокойнее, если бы наговорила она ему гадостей, унизила, смешала бы с грязью, но нет, - она само благородство, чем и задевала его за живое, вынуждала его чувствовать обязанным.
Он еле дотянулся до тумбочки, ухватился двумя пальцами за уголок тетради, подтянул к себе и устало откинулся на подушку. Перевел дух, открыл тетрадь; карандаш лежал в ней; и Виктор, не раздумывая, вывел на листе в клетку: «ПРОСНИСЬ!»
И начал с начала…


Часть  3

«Закон превыше всего,
но как быть,
когда милосердие оказывается выше закона»
                                                        Б. Тосья


1

В понедельник утром в поликлинику приехала сестра Екатерина, Вере показалось, она чем-то обеспокоена; только вошла в кабинет, сразу сказала:
- Состояние Виктора ухудшилось, - сказала и поняла, что надо бы по порядку. Присела на стул. - После вашего отъезда он сам не свой, одержимо пишет что-то в дневнике, − говорила сестра на одном дыхании. - Оно бы и Бог с ним, вы сами ему посоветовали, но Виктор не ест, не спит. Вхожу в келью, - прячет тетрадь под матрац. Твердит, что должен помочь вам; видел какой-то странный сон про вас, сон ему не понравился.
- Сон, говорите? - спросила Вера, занятая одновременно выписыванием рецепта. - А приступы участились?
- Нет, но стали дольше.
Вера оторвалась от рецепта и, задумчиво закусив губу, взглянула на сестру:
- Придется удвоить дозу, - достала из тумбочки еще несколько чистых бланков.
…Вот возьмите, - закончила она. - В субботу обязательно к вам приеду, - провожала она сестру до двери. - Если что-то срочное, звоните на сотовый.
В кабинете зазвонил телефон, Вера сняла трубку:
- Вера Ильинична, зайдите ко мне, - узнала она голос главного врача поликлиники, правда особо строгий сейчас, и повесила трубку с дурным предчувствием. Чтобы «главный», вот так, сам позвонил?! И эта интонация… к чему бы?
В приемной, секретарша - девушка лет двадцати, смерила Веру осуждающим взглядом и с издевкой сказала:
-  Проходите, он давно вас ждет.
У Веры от волнения вылетело из головы его имя, и она невзначай посмотрела на черную табличку с зеркальными буквами: «Главный врач Доктор медицинских наук Заслуженный врач России Леонард Эдуардович Цукерман», и нерешительно постучала в дверь из красного дерева. Не услышав ответа, повернула золотистую ручку и потянула тяжелую дверь на себя. Вход в кабинет из двух дверей и Вера постучала во вторую, приоткрыла её, и заглянула в кабинет:
- Вызывали?
В кресле главного врача сидел мужчина лет пятидесяти пяти, в очках, и в дорогом костюме. Врач оторвался от бумаг, что лежали на столе, одним движением снял очки и сухо сказал:
- Заходите.
Его огромный кабинет после евроремонта обставлен с размахом: дорогая на вид мебель, множество цветов и картин, оно и не мудрено - руководитель! - постоянные совещания, встречи с влиятельными людьми. Вере понравился кабинет, но сейчас ей не до роскоши, Вера приблизилась к длинному столу и как вкопанная замерла в неведении.
- Ознакомьтесь с приказом… - указал врач на документ, что лежал на краю стола рядом с Верой. - С этого дня вам запрещается выписывать рецепты на сильнодействующие препараты, - объяснял он. - За вами остается право на прием пациентов, а целесообразность назначения им сильнодействующих будет определять специально созданная комиссия.
«Вот так новость!» - опешила Вера. Два месяца назад, у неё с главным врачом разгорелся конфликт. И хоть у Веры и были все основания и шансы, она уступила, и вроде бы все утряслось. Но, выясняется, ей это не забыли и хотят изжить окончательно!
- И еще… - продолжил главный врач. - Сегодня к трем часам вас вызывают в милицию, адрес указан в повестке, что рядом с приказом.
«Это еще зачем?» - удивилась Вера, но не спросила, биться с несправедливостью нет сил, взяла со стола ручку и, не читая приказа, волнуясь, поставила корявую подпись и покинула кабинет.
И даже сейчас, спускаясь по лестнице, Вера думала о пациентах, что пострадают в первую очередь они, теперь, чтобы выписать рецепт, им придется отсиживать очереди к трем врачам.
Не говоря уж о Викторе…
У кабинета её поджидала главная медсестра - полноватая женщина лет сорока:
- Вера Ильинична, вы уж простите, сами понимаете, мы всего лишь подчиненные, - затараторила она. - Леонард Эдуардович приказал изъять у вас бланки рецептов. - Вера открыла ключом дверь и вошла в кабинет, а та - следом за ней и все не унималась: - Если откровенно, про вас говорят разное: мол, заработались вы, устали, якобы рецепты за деньги выписываете. Но знайте, Верочка, не верю я, им только бы повод языки почесать. Все образуется, вот увидите.
Вера достала из ящика пачку рецептов и бросила на стол; та шлепнулась, задрожала, но не разлетелась.   
- Пересчитайте, ровно пятьдесят.
- Что вы, Верочка, я то вам верю. Жаль, главный врач вас недолюбливает… -  и запнулась, потому что в дверь постучали.
Наконец-то у Веры появился повод избавиться от навязчивой болтовни, и она разрешила войти. Порог кабинета переступила Гуськова, - мать одного из пациентов:
- Мне подождать? - уточнила она, видя, что врач не одна.
- Нет, нет, - сказала Вера, давая главной медсестре понять, что ей пора уходить.
Когда Гуськова и врач остались один на один, пациентка присела на стул и тихо сказала:
- Что же это творится?! Позавчера, в субботу, представьте себе, ко мне из милиции приходили! Я думала воры, сейчас они в кого только не переодеваются. Так они удостоверение показали, ну я тогда и подумала, что за сыном пришли, чтобы в армию загрести. Чего, говорю, надо, нет его дома. И вообще, говорю, выходной, - жаловалась она. - Так они сказали, что вами интересуются. В общем, впустила я их. Они показали какие-то рецепты, расспрашивали, вы ли мне их выписывали, и получала ли я по ним трамал и реланиум. Я сказала, как есть, я ж не дурочка, помню, вы только сибазон выписывали, - накручивала Гуськова сама себя. - А они опять за своё: да «что?», да «как»?… Словно я преступница, какая! - И зарыдала.
Вера давно привыкла к её спонтанной истерии, спокойно налила в стакан воды и подала пациентке. Та большими глотками его опустошила, и казалось, немного успокоилась.
- Я чего пришла то, - продолжила Гуськова, - мне бы еще сибазона…
- Я не вправе, - развела руками Вера, - начальство запретило. Подойдите в регистратуру, они подскажут.
Гуськова посмотрела на врача, не издевается ли та, но когда врач выдержала её настойчивый взгляд, пациентка напряженно встала и ушла.
Вера закрылась изнутри на ключ, встала у окна, посмотрела на голые ветви рябины и её кроваво-алые гроздья в лучах зимнего солнца, размышляя о сказанном Гуськовой и своем унизительном профессиональном положении. На что рассчитывала она, думая, что руководство не обернет это против нее? Что теперь будет с Виктором? И с ней? «Только бы все обошлось, только бы обошлось!» - повторяла она, сомневаясь, что кому-то есть дело до того, что она хотела как лучше. - «-Закон - есть закон!» - скажут они.


2

В прошлую пятницу начальник приказал капитану Сидорову отработать заявление главного врача поликлиники № 13 о том, что врач-психиатр Иванова В.И. незаконно выписала рецепты.
Выйдя из кабинета начальника в коридор, Петр задержался у Доски почета, завидуя на ней «висящим», и представил на пустующем по правую сторону от начальника месте свою фотографию. - Мечта - и не только его, но и отца, который гордился, что дал сыну прекрасное образование и надеялся, что со временем сын добьется большего, чем он сам, - станет судьей, а значит, человеком обеспеченным и авторитетным.
Прочитав заявление несколько раз, Петр пришел к выводу, что дело ясное - сейчас многие врачи торгуют лекарствами из-под полы. Первые результаты начальнику необходимо доложить уже в понедельник, так что капитан отложил все дела и занялся заявлением вплотную.
У него, как оперативника с пятилетним стажем, возникло несколько основных вопросов: во-первых, не Вера ли это Ильинична Иванова - любимая его погибшего друга; во-вторых, почему главный врач не уладил все без шума; в-третьих, кто получал в аптеке по рецептам лекарства, в-четвертых, зачем врач выписывала рецепты. Получить ответы на эти и другие вопросы можно только в поликлинике, в аптеке, у пациентов на чье имя рецепты выписаны и, конечно у Ивановой.
Сначала капитан созвонился с главным врачом и договорился о встрече в поликлинике через час.
В приемной, секретарь предупредила по телефону о его визите, и капитан, прежде чем войти в кабинет главного врача, прочел его имя и отчество на черной табличке с зеркальными буквами.
- Проходите, присаживайтесь, - указал Леонард Эдуардович на удобное кресло. - Вы, видимо по нашему заявлению…
- Здравствуйте, я - Сидоров Петр Николаевич, - предъявил капитан удостоверение. И пока он снимал куртку, главный врач продолжал:
- Надо сказать, врач Иванова давно попала в поле нашего зрения. Теперь после всего, что она натворила, у меня в голове не укладывается, как я мог временно назначить её на должность своего заместителя; пока та была в отпуске. Иванова - плохой руководитель, и когда мой зам вернулась из отпуска, Иванова решила, что мы её притесняем, принялась строчить жалобы в Управление здравоохранения, в Администрацию области… А мне как руководителю скандал зачем? Мы с ней по-хорошему: и так, и сяк, и что вы думаете? - Ни в какую! Так мало того, она еще и на преступление пошла! Сами понимаете, глаза на такие выходки закрывать нельзя.
- А как вы узнали о рецептах? - спросил капитан; к этому времени он уже присел в кресло, достал из папки несколько листов, ручку и приготовился записать важную для следствия информацию.
- Нам из сто тридцатой аптеки, что на другом конце города, позвонили, заподозрили странное: монахиня принесла рецепты из поликлиники, которую аптека не обслуживает, вот мы и решили перепроверить. - Он достал из ящика стола амбулаторную карту. -
Петр Николаевич, взгляните, карта пациентки Гуськовой, сегодня только из регистратуры изъяли, чтобы Иванова ничего не исправила. Оба рецепта выписаны четырнадцатого января, а записи о назначении в карте нет. Можно конечно предположить, что Ивановна просто забыла записать, но при диагнозе Гуськовой назначение трамала совершенно не обоснованно.
Да, Иванова после гибели её молодого человека совсем не своя. Кстати, он в милиции работал, фамилии его, правда, не знаю, вы были знакомы?
- Возможно, - ответил капитан, не выказывая заинтересованности.
- Вы только посмотрите на подчерк, - показывал главный врач её записи в карте: оборванные на полуслове, с обведенными по нескольку раз окончаниями. - Как бы нам её психиатрическую экспертизу провести, а то может её саму лечить надо?
Капитан выдержал паузу, соображая как ответить, чтобы не показаться некомпетентным. Не хватало еще, чтобы главный врач начальнику позвонил, пожаловался на его невнимательность и попустительское отношение к рассмотрению заявления.
- Только в рамках возбужденного уголовного дела, - сказал капитан уверенно. - Сначала необходимо собрать материалы, изучить их…
- Петр Николаевич, прошу, сделайте все поскорее, пока Иванова еще чего-нибудь не учудила. Мы со своей стороны сделали все возможное, - приказ о запрете на выписку рецептов мы подготовили. Надеюсь, и вы со своей стороны примите верное решение.
Они договорились, что капитан подготовит официальный запрос на предоставление амбулаторной карты Гуськовой и ряда других необходимых документов, а сам отправился в аптеку, опросить заведующую и получить копии рецептов. 
…Проездив, капитан вернулся в участок с картиной происшедшего в целом, - дело ясное - почти как «дело на одну трубку» у Шерлока Холмса. Остались формальности: назначить экспертизу на подлинность рецептов, опросить пациентку Гуськову и саму Иванову.


3

Утро понедельника. Петр посмотрел на будильник: стрелки показывали, больше чем хотелось бы. Вскочил с кровати и на ходу соображая, как получилось, что не помнит, как выключил будильник, на скорую руку умылся, побрился, приготовил завтрак и в спешке, не дожевывая, поглотал еду.
Перед самым выходом он поправил перед зеркалом форму, как ему показалось, что это уже было во сне:
«-Кто ты? - спросило его отражение.
- Капитан милиции, - ответил Петр.
- Ха! Капитанов полно, но кто же ты? Будешь майором!» 
Но сейчас не до снов и, выбежав из квартиры, Петр посмотрел на часы: он добирался автобусом, что приходил в одно и тоже время и, понимая, что снова на него не успевает, упрекнул себя, что, во сколько бы не встал, все равно выходит из дома с опозданием. Хорошо неизменно одно - в кармане всегда есть заранее приготовленная десятка за проезд, это удобно при посадке в переполненный автобус.
Добежав до остановки, он увидел на ней знакомых людей, с которыми добирался одним и тем же рейсом, - значит, автобус пока не приезжал. В ожидании, Петр нетерпеливо посматривал вдаль на дорогу…
Едет! Вдруг, из радиатора повалил черный дым, автобус остановился на полпути, водитель вышел разобраться, в чем дело. Единственный вариант отпадает, автобусы - один за другим, но - ни одного подходящего, и Петр, посмотрев на часы, продумывал схему пересадок.
Наконец-то, хоть что-то…
Петр сунул руку в карман, денег не оказалось, вчера забыл приготовить; пошарил по другим, нашел сотню. Пока провозился, народ набился в автобус до отказа, и все же, Петр, стоя на нижней ступеньке, пытался втиснуться, чтобы хоть двери закрылись. Но его потеснили из салона и, чтобы не выпасть, он ухватился за поручень, и сотня вылетела из руки и, подхваченная ветром, полетела прочь, под колеса автобуса. - «Цена, за то, чтобы успеть во время» - подумал Петр, сожалея о мелкой, но все же потере.
В автобусе печь работала на полную мощность, и в куртке было нестерпимо жарко. Петр изловчился посмотреть на часы на руке, и, подъезжая к предпоследней остановке, решил выйти сейчас и пройти одну остановку до работы быстрым шагом.
Он миновал областную прокуратуру и ломбард по соседству; здесь, как всегда, отираются цыгане, в тихую торгуя краденым золотом и разбавленным героином, и даже при виде капитана милиции, - не вздрогнули. «Если бы хотели, давно бы всех пересажали!» - идя своей дорогой, подумал капитан. Теперь он научился закрывать на это глаза, в конечном счете, без преступников и правонарушителей не было бы и милиции, а так, - и у него все какая-то работа и зарплата.
Как всегда с утра, оперативка у начальника, вылитого Берии: с огромными залысинами, большой круглой мордой и ехидными зыркающими поверх очков спущенных на нос глазками. На совещаниях он, багровея и покрывая подчиненных матом, тряс таблицами и, тыча в них пальцем, требовал повышения раскрываемости преступлений, - «палок», иными словами.
Он частенько «охотился»: ходил по этажам, чтобы посмотреть, чем занимается личный состав, проверить исполнительскую дисциплину и по возможности подловить пару-тройку нарушителей Приказа о запрете на курение в стенах отдела милиции. Таким, как он выражался, «неслушникам», он вешал выговорешники так легко, если не сказать, играючи, будто звезды на погоны, а сам смолил в кабинете по-черному. Начальник!
Подчиненные, чтобы хоть как-то выпустить пар вешают в кабинетах разные высказывания. Из них самые многотиражные: «Да здравствует разум, да сгинет маразм» не известного автора, и сказанное еще Петром 1: «Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, чтобы разумением своим не смущать начальство…» В общем, все, что нужно - у нас уже в крови!
Раздался телефонный звонок; позвонили с пропускного пункта, предупредили, что подошла Иванова В.И., врач-психиатр; капитан посмотрел на часы и отметил её пунктуальность.
Дежурный выписал Вере пропуск и сказал присесть, подождать в кресле. Ожидая, когда за нею спустятся, она осмотрелась по сторонам и прочла пожелтевший от времени плакат на стене:

«Отсутствие у вас судимости - это не ваша заслуга,
это наша недоработка»
                                                                  Ф.Э. Дзержинский»

- и сразу подумала о сталинских репрессиях, когда врачей ставили к стенке без суда и следствия. И хоть прежней страны нет давно, видно, - система осталась.
…Пришли за ней; увидев капитана, Вера не удивилась и, не смотря на их приятельские отношения, была сдержана и насторожена. Да и сам Петр Николаевич понимал, что для встречи повод не удачный, и виду что они знакомы, не подал, не хватало еще разговоров.
Он проводил её в свой кабинет, предложил вешалку для верхней одежды и стул. Вера согласилась только присесть.
Капитан понимал, что лучший способ разобраться в происходящем - это разговор по душам, но вряд ли Вера догадывается о скрытой видеокамере, установленной в кабинете отделом собственной безопасности. Так что сейчас - ничего личного, - должностное положение обязывает.
- Вера Ильинична, - обратился он как можно официальнее, - вы знаете, по какой причине вы здесь?
Она надеялась на большую доверительность и его вежливо-отстраненное «вы» приняла за безучастность.
- Вы подорвали мой авторитет в глазах пациентки, и теперь она думает, что я - преступница, - сказала Вера, скрестив руки на груди. - Главный врач запретил мне выписывать рецепты и, более того, сейчас, когда я здесь, приостановлен прием пациентов. Они то в чем виноваты?!
«Удобная тактика - прикрываться больными» - подумал капитан, понимая, что врач сознательно уводит разговор в сторону. А ему нужно её объяснение с полным раскладом, и судя по её скрещенным рукам и уверенному голосу, это будет не просто.
- Нам известно, что Гуськова не отоваривала рецепты в аптеке, в карте назначение трамала и реланиума вами не отражено, да и при её диагнозе они ей бесполезны. Сами вы рецепты не отоваривали, это нам тоже известно, - давал капитан понять, что факты - вещь упрямая и лучше во всем сознаться.
- Вам нужны показатели, звезда на погоны?! - выпалила Вера. - Лучше бы вы цыган с героином ловили! - И посмотрела на свои руки; теперь она теребила застежку сумочки.
Капитан, не сводя с врача взгляда, выдерживал паузу, чтобы врач остыла, чтобы подумала, как следует. Его странное молчание и настойчивый взгляд приводили Веру в замешательство, она то и дело посматривала на него из-под лобья, и когда пауза затянулась невыносимо, подняла голову.
- Вера Ильинична, зачем выписывали вы рецепты? Зачем?
Она громко вздохнула.
- Ну, хорошо… - Чтобы не быть голословной, она полезла в свою сумочку и достала из неё свернутый трубочкой лист. - Вот, вы все поймете. 
Капитан аккуратно развернул немного потрепанный лист и внимательно прочел написанное…
От заведующей аптекой он знал о монахине, но, признаться, не догадывался, что все так обернется.
- Вы верите в Бога? - спросил капитан, не замечая за врачами религиозности.
- Не то чтобы… Люди попросили святые...
- Но как они, верующие, могли подговорить вас на такое?! Вы же знаете, это не законно?!... - допытывался он до истинных причин, все еще сомневаясь, что она пошла на преступление, пожертвовала своей карьерой из-за незнакомого ей человека.
- У них свой мир, для них милосердие - Закон.
Врач по-своему права, но что делать ему, охраняющему правила мира этого? Отпустить без объяснения он не имеет права, но и как поступить? - не знает. Можно, конечно, сослаться на их знакомство и его личную заинтересованность, передать материал другому сотруднику, но что тогда будет с Верой?
Если дело развалить, - могут уволить, и ему в двадцать шесть лет - прямая дорога в армию, а он не для того терпит пятый год абсурдность правоохранительной системы и казенную форму не по размеру. И быстрей бы за кардон! Да и кому нужен в гражданской жизни юрист-уголовщик? Хорошо, пенсия пораньше, правда, с ненормированным графиком работы и ночными дежурствами до неё надо еще дожить… Так вот!
- Вера Ильинична, давайте запишем, как было, - пошел на компромисс капитан. - Сами понимаете, я всего лишь исполнитель - решений не принимаю, но начальнику я доложу, надеюсь, он войдет в ваше положение.
Она устала и чтобы уйти как можно скорее, согласилась.
Капитан взял со стола ручку - подарок отца, и посмотрел на кончик её золоченого пера, что служило ему верой и правдой, когда он вел дела насильников, убийц и грабителей. Каждая буква, каждый новый документ вершили справедливость, приближали его к заветной цели - стать судьей. Но сейчас?…
Когда объяснение было дописано, врач расписалась, и капитан проводил её до выхода.


4

В минуты письма, минуты неимоверного перенапряжения, когда достаточно лишь накопленной энергии - и все упорядочивается вдохновением, Виктор, слепо повинуясь тысяче непостижимых законов, не мог позволить себе остановиться и расслабиться, ведь каждая прожитая в безделье минута, и особенно перед смертью, - отравляла.
Он забывал, кто он такой и что происходит вокруг, - лишь бумага и карандаш... Он чувствовал в своей душе что-то незримое, что побуждает в нем потребность сделать его осязаемым с помощью слов. И если перечитать написанное, то не поверил бы, что он создал это, словно им что-то руководило, в эти минуты охватывало чувство единения с Творцом, и слезы радости… Он попробовал свободу от себя, от действительности на вкус. «Я - проводник, - думал он, - я не принадлежу себе… И чтобы что-то сказать, - должен сгореть…»
И после написанного - пустота…

Наконец-то, для Веры закончилась еще одна рабочая неделя и в субботу, как и обещала, она приехала в монастырь.
Её встретила сестра Екатерина:
- Виктор все время что-то пишет в дневнике, не ест, не спит, - сказала сестра. - Он ждет вас, и должна предупредить, из-за болезни он сильно изменился…
Вера вошла в келью, и Виктор повернул голову в её сторону. Его взгляд… был странным: скользил по комнате, ищущие глаза смотрели на Веру и в то же время на все сразу, будто бы стремясь ухватиться за невидимое, а она не знала, что в это мгновение Виктор стремился предугадать каждый её звук, каждый шаг.
Трагическое выражение его лица, не сумасшедшего, словно видит он мир другим, Вера почувствовала невидимый, но магнетически притягательный свет, радость, красоту и неудержимое влечение приблизиться в его личное пространство. Она хотела понять, что он чувствует, взяла его за руку, - чувство одиночества развеялось, и Вера посмотрела любящим взглядом.
- Как ваша голова?
Для Виктора боль давно стала ощущением… но прежде научила большей внимательности, научила взглянуть на все по-новому, с любопытством, будто бы впервые. Он терял основы в мире этом, зато сны стали объемнее, ярче, реальнее, он записывал их, надеясь, что это кому-то пригодится.
Он был рад, что глаза телесные разучились видеть, что не помнил её, и теперь внутренний взор обращен к невидимому многими, - к Вериной душе, измученной поиском и теряющей надежду постичь тайны снов. Почему она помогает, что если у неё разыгралось воспаленное одиночеством воображение, и она сотворила его фантом? Он хотел поговорить с ней, надеясь, что это всего лишь профессиональный интерес, - не жалость.
- Зачем вы здесь? - спросил он.
- Мы живем и не подозреваем, что счастливы, пока не потеряем что-то…
Виктор знал, она хочет ребенка, чтобы забыть о потере, чтобы забыться. Что для неё любовь? - Иллюзия, что лишает свободы, делает ущербнее, затуманивает разум, обрекает душу на вечные муки привязанности и ревности, инстинкт ограничивает свободу духа.
Виктор схватил себя за горло, чувствуя, что не хватает воздуха, и мучительно посмотрел на сестру.
- Катя… - произнес он, задыхаясь, - она - душит…
Возможно, он смог бы остаться в этом мире, открыться ей до глубины, дать разгадать себя, но нет, он должен исполнить своё предназначение. Сейчас, перед лицом смерти, осталось лишь то, что по-настоящему важно, и благодаря Вериной неудовлетворенности ему открылось, что состоятелен каждый, что болезнь его - возможность творить. Но многим это еще предстоит понять.
Может ли он давать ей советы, подсказывать? У каждого своя дорога, свое предназначение, и если она прислушается к нему, то потеряет самодостаточность, а он приобретет над ней власть.
Сестра поспешила на помощь:
- Вера Ильинична, вам лучше уйти. Подождите меня в коридоре, я сделаю укол и выйду.
…Когда сестра Екатерина вышла от Виктора, то застала врача прислонившейся к стене. Монахиня подошла к ней и приобняла за плечи.
- У него был приступ, и теперь душа его освободилась... Но он всегда будет рядом с нами, в нашем сердце.
- Это моя вина, - сказала Вера обреченно, что же она за врач, раз оказалась бессильна помочь пациенту.
- Не корите себя, Вера Ильинична, - отчаяние, - тяжкий грех. Виктор просил передать вам его дневник.
Вера посмотрела на потрепанную тетрадь в её руке. Из-за приступа и  смерти Виктора она была выбита из колеи и совсем забыла, что хотела спросить сестру Екатерину, о том был ли в монастыре кто-то из милиции. Сейчас, это не имело значения. Вера хотела домой, где в тишине четырех стен, можно будет прочесть дневник.

Виктор был счастлив, он исполнил свое предназначение и, закрывая глаза, вспомнил слова Ошо, одного из духовных учителей человечества: «Древнее дерево у моего дома танцевало на ветру, и старые листья падали с такой грацией и красотой. …они просто идут отдохнуть, слиться и сплавиться с той же самой землей, из которой возникли. … Может быть, однажды, в другое время, они вернутся снова, в какой-то другой форме, на каком-то другом дереве». 
       

                                     

Пролог
    
«Человек - великое творение -
у него всегда есть право выбора.
И даже когда он утверждает,
что такого права нет, -
он выбирает».
                                                      Э. Ванголов   


Сидя на кухне у окна, Вера Ильинична Иванова тревожно смотрела на полуночный город, где-то там сын каждую минуту рискует жизнью, как и его погибший двадцать три года назад отец.
…И вот щелкнул замок, зазвенели ключи, и хлопнула входная дверь, - сын вернулся. Он разулся, повесил куртку и, видя на кухне свет, подошел к матери и поцеловал в щеку:
- Что не спишь?
Заметив его усталость, Вера Ильинична подумала, что он, - вылитый отец… - тот же заботливый взгляд и по-гречески прямой нос, та же ямочка на подбородке и усталая улыбка…
И довольная его заботой, похлопала его по руке:
- Бессонница, сынок, бессонница...
Подогрела остывший ужин и, наблюдая, как сын задумчиво ковыряет его вилкой, спросила:
- Что-нибудь случилось?
- Расследую не простое дело: врач, спасая пациента, совершил преступление.
Вера Ильинична вспомнила одного из своих больных, когда-то она опубликовала его дневник и теперь ждала подходящего случая…
- Я сейчас… - предупредила она, встала и ушла с кухни; вернулась с книгой: - Надеюсь, она тебе пригодится, и - не только в работе...» 
Сын взял книгу и прочел название: «ПРОСНИСЬ!»