Седьмая глава здесь:
http://www.udaff.com/creo/97608.html

8
Василий воскрес ото сна и с ужасом осознал, что выходные закончились. А это означало то, что нужно заниматься делами. Не идти в сауну было никак нельзя, это противоречило корпоративному этикету – своду неписаных законов мясного бизнеса с лёгким налётом эстетики итальянской мафии а-ля рюс. Проститутки и водка от принимающей стороны были обязательным атрибутом любых переговоров конторы, в которой работал Тутаев.
Омскими клиентами занимался Василий, и негостеприимство могло плачевно отразиться на его так тщательно выстраиваемой карьере. Короче говоря, идти и принимать дорогих гостей нужно было обязательно. Василий ловким щелчком вышиб из пачки сигарету, со второго раза прикурил и начал мозговой штурм. «Думай, Вася, думай! – думал Вася, глядя на сигарету, зажатую меж синими буквами «В» и «А». – Придумать отмазку и совсем не пойти? Не прокатит, обидятся клиенты. Перенести встречу в ресторан? Тоже не поймут. Может, сказать, что врачи запретили перегреваться? Да, точно! Посижу с клиентами в предбаннике, обсужу всё что следует. А синеву всю можно тональным кремом замазать и пудрой присыпать. А как же быть с девками? Ведь эти мужики из Омска могут, чего доброго, подумать, что у меня не стоит, что я импотентишка какой-то… так не пойдёт, девку придётся обязательно прижучить… но с этим я справлюсь, не вопрос».
Чем дольше Василий штурмовал проблему, тем меньше оставалось сигарет в пачке и тем больше он приходил к выводу, что при должной аргументации всё пройдет гладко, даже раздеваться не придётся. Тутаев встал перед зеркалом и начал выстраивать правдоподобную легенду. «Был я недавно у врача одного…» – раз за разом повторял он, как можно непринуждённей. В каком-то старом голливудском фильме он видел подобную подготовку. Там говорилось, что нужно тщательно продумать все детали. Детали, мол, делают историю: «Если действие происходит в мужском туалете, ты должен знать о мужском туалете всё. Сушилка там или полотенце, есть ли двери в кабинках или нет, жидкое там мыло или куском, есть горячая вода или нет. Потому что твоя задача – чтобы тебе все поверили. И если ты расскажешь кому-то, как ты ссал в сортире и укажешь хотя бы одну деталь – он поручится за тебя».
Василий намочил ладонь, провёл по волосам, уставился на себя в зеркало и начал разговор с воображаемыми собеседниками:
– Был я, значит, на свадьбе у товарища недавно, в деревне дело было, под Рыбинском… Стол большой во дворе накрыли, бухла и закусок на полдеревни выкатили. Местные алкаши тоже потихоньку начали подтягиваться, суровые люди, из стопок не пьют… Ну и зацепился с ними кто-то из наших. Слово за слово, получил в рыло. Ну и понеслась… Я только вскочил, как меня бутылкой по башке. Хрясь! Я в отруб.
Вроде бы нормально придумал, поверят. Осталось замаскировать нательные надписи. Василий разделся догола и придирчиво осмотрел себя. «Пальцы залеплю пластырем, а Сталина пудрой присыплю, не видно будет». Тутаев начал копаться в приданом, оставшемся ему от старушки, в надежде обнаружить пудру или тональный крем, но снова наткнулся на зелёные стринги и в который раз подивился смелому минималистскому дизайну. Внезапно он задался таким вопросом: а смогли бы все его причиндалы уместиться в таком мизерном лоскутке ткани? Недолго думая, Вася проверил свою гипотезу. Так и есть, после некоторой оптимизации поместилось почти всё, лишь небольшой клочёк остался торчать сбоку. Довольный собой, Василий вдруг спохватился и машинально посмотрел на часы, но синяя «Монтана» показывала лишь неизменную четвёрку.
Прекратив эксперименты, Тутаев аккуратно залепил пластырем пальцы, обильно замазал тональным кремом «слона» на запястье, поверх синих часов надел настоящие, командирские, а товарища Сталина присыпал пудрой. Придирчиво осмотрев себя в зеркало, он нажал несколько кнопок на мобильнике и приник к трубке ухом:
– Алло, Михалыч?
+ + +
Ко входу в баню причалила конторская «Газель», из которой высыпали озорные девицы. Как и положено порядочным женщинам своей профессии, они были при полном параде – декольтированные до пупа кофточки, юбки-пояса, чулки с ажурным верхом и прочая атрибутика. Девочки размяли затёкшие ноги, сверкая разноцветным бельём, после чего дружно закурили тонкие, длинные «сигаретки-зубочистки».
Несмотря на то что сауна находилась за забором, на закрытой территории бывшего военного НИИ, непонятно откуда вдруг вышёл тепло одетый человек с какими-то оборванными страшными ушами. Он посмотрел на девиц кислым взглядом и, что-то прожевав, проглотил.
Михалыч, конторский водила, хлопнул дверью и стал командовать:
– Девки, в одну шеренгу стано-вись! – характерно поставленный голос выдавал в нём матёрого прапорщика.
Пересчитав всех и совсем не по-военному вздохнув, Михалыч указал рукой направление дислокации, а сам забрался в машину, достал из-под сиденья плоскую засаленную подушечку, улёгся и потряс спичечным коробком.
Буквально через минуту подъехал толстый джип, из которого, кряхтя, выбрались трое сибирских гостей: Гена Борозд, Вячеслав Брыщаго, Викентий Рясов и Васин непосредственный начальник Виктор Николаевич Басаврюк.
Василий перебросился парой слов с проституцией, допил бутылку пива, глянул в окно и побежал встречать гостей.
– Здравствуй, Вася, дорогой! – Виктор Николаевич Басаврюк крепко стиснул Васину руку и кашлянул, – трудовой десант прибыл. Давненько я не брал в руки свою шашку! – В предвкушении внутри Виктора Николаевича что-то возбуждённо забурчало.
– Ну Виктор Николаич, ну казак, – рассмеялся Гена Борозд.
– А что, у меня дед с Дона, так что я потомственный.
– Видали мы твоих потомственных.
– Это как?
– А вот так, в начале девяностых практиковал я в кемеровской администрации. Время тогда непонятное было, смутное, зарплат не платили, шахтёры бастовали, гопники город терроризировали, ну а народ – бухал. В администрации тоже бухали, чин по чину, так и вопросы решали, и дела вели, и городом руководили. А в здании администрации, по президетнскому указу, прописался оргкомитет по оказанию помощи атаманскому правлению Кемеровского отдела Сибирского казачьего войска. Эти бухали не таясь. Уже к обеду по этажам разносились донские напевы, а к вечеру чубатые молодчики доставали нагайки и гоняли засидевшихся чиновников по коридорам. Утром они по пояс голые, в галифе и сапогах, шли в общественную уборную и там, фыркая и хрюкая, совершали утренние обтирания, после чего незамедлительно переходили к водочным процедурам. В кабинете же у них висел огромный жизнеутверждающий плакат: «Спасибо тебе, Господи, за то, что мы – казаки!»
– Вот это по-нашему, по-казашьему! – веселился Борозд.
– Эх, руби с плеча, пока кровь горяча! Веди, Василий, совершать насилие! – подхватил Викентий Рясов.
В предбаннике всех уже ждали свежие простыни, новые тапочки и румяные проститутки. Мужчины разделись, обмотали курчавые бёдра простынями и выкатили как на подбор, круглые животы. Женщины, похабно похохатывая, сбились в кучу, намётанным взглядом оценивая фронт работ. Они разделись, оставшись в разноцветных купальниках. Жанна в желтом, Марина в малиновом, Эльвира в лиловом, Анжела в оранжевом. Василий раздеваться не стал, только пошире отворил ворот рубашки и прошёл в комнату, где уже стоял щедро накрытый стол.
На столе теснились разносолы и маринады, салаты разных мастей, говяжий язык, сопливые белые грибочки, прыщавые огурчики, отборная лососёвая икра в больших пиалах, осетровая в малых. Кое-где вызывающе торчала покрытая инеем водка. Главным действующим лицом в центре стола на огромном блюде красовался жареный молочный поросёнок с пошлой жёлтой розой за ухом.
Гости шумно расселись, кое-как разместив выдающиеся животы. Девушки, ложно скромничая, присели меж гостей. Василий в голубой рубашке чувствовал себя неуютно в этой компании и, чтобы отвлечь внимание, начал потчевать гостей заготовленными байками.
– Был я недавно у врача одного. Смешной такой мужик, очочки на носу, бородка клинышком. Айболит прямо. Всё сказками какими-то меня кормил, как он по молодости спирт пил, а жена ему зелёнкой рожу мазала, чтоб дома сидел. Так ему хоть бы хрен, с зелёной рожей ходил баб снимать. И снимал же, что самое интересное. Девчонки, прикиньте, фантомасина такая на вас залезет?
Мужики дружно захохотали, девчёнки за компанию, тоже.
– В общем, весёлый такой мужичок, сотрясение у вас, говорит, так что будьте любезны некоторое время не перегреваться, воздержаться от алкоголя и секса.
– Ха, больной на голову твой доктор. Водка, баня и молодка – любой геморрой вылечат. Так что не очкуй, Василий, раздевайся.
– Я бы с радостью, пробовал недавно, от парилки голова сразу кружится, и тошнит впридачу.
– Да уж, невесело. Где ж тебя так угораздило?
– Да бля, был я у товарища свидетелем на свадьбе. А гуляли в доме невесты, под Рыбинском, там у них большая такая изба с хозяйством. Стол во дворе накрыли, веселье уже вовсю идёт, соседи какие-то подтянулись, к драке уже дело. А тут хипеж какой-то, опять надо из туфли пить. И опять полную наливают, сорок, сука, второго размера. Ну, я, чтоб в грязь мордой не ударить, выпил. К внутренним ощущениям прислушался, нормально всё вроде. А потом сразу тёща, мамаша невесты то есть, на уши мне присела. Сама ещё ничего себе, при теле, румяная такая от самогона. Сходи, говорит, в дом, там из подпола ещё солений принеси. Закуска расчудесная, со своей грядочки, без пиздицидов и нитратов, натурпродукт, так сказать. Такие огурчики – вкусные, хрустящие, помидорчики маринованные, чесночок, капусточка квашеная. У меня аж слюна закапала. Ну, думаю, посмотрим, чего там тёща ещё вкусненького припасла. Зашёл в дом, полез в подпол, а там темень, хоть глаз коли. Спустился немного, стою на лестнице и ни рожна не вижу. Полез за зажигалкой, а сверху на меня крышка дубовая, листовым железом оббитая. Хуяк!
Ну и спохватились обо мне только утром. Где Вася? Куда делся? Хорошо, вспомнили, что я ночью в подпол полез. Там меня контуженного и нашли, всё ещё без сознания. Откачали, опохмелили и отправили в больницу.
– Да… не повезло тебе, – вяло протянул Брыщаго. – Ты, знаешь, к доктору сходи, как его.. нейрохирургу, пусть тебе томограмму сделают!
При слове «томограмма» по спине Тутаева от шеи до межъягодичной впадины прокатилась зябкая волна.
– Томограмма-томограмма, наливайте по сто граммов, – Викентий Рясов ловко ухватил со стола потную поллитровку, которая почти полностью утонула в его пудовом кулаке, и с хрустом свернул ей шею. «Ну что за привычка такая московская, морозить водку до состояния глицерина», – буркнул он себе под нос.
– Ну что, коллеги, давай по маленькой. За успех операции. «Ы-ы-ы», – вырвалось у него в конце от избытка чувств.
Мужики сдвинули стаканы, девицы протянули рюмки, Василий сглотнул тугую слюну и ничего не протянул.
– Не, так не пойдёт, – возразил Брыщаго, – ты уж уважь нас, коли мы у тебя в гостях. От одной маленькой рюмки ещё никто не умирал. Давай, чисто символически. Викентий, плесни-ка ему.
Девушки одобрительно загалдели и закивали, мужики задакали. Василий крякнул, встал, закрутил мнимый гусарский ус и протянул было пузатую рюмку, но Брыщаго уже тиснул ему в ладонь холодный плещущийся стакан.
Виктор Николаевич Басаврюк начал бойкую речь за плодородное сотрудничество и расширение бизнеса, но как-то быстро устал и неожиданно резюмировал: «Ваше здоровье!» Комната наполнилась звоном, стуком столовых приборов и лживым женским смехом. Василий аккуратно выпил и с отрешённым взглядом грустно жевал кусок говяжьего языка, наблюдая, как капелька влаги прокладывает себе дорогу вниз по водочной этикетке.
Немедленно пронеслись ещё несколько здравиц, только тогда гости обратили должное внимание на закосевших уже девиц.
– Девчонки, – обратился ко всем сразу Брыщаго, почёсывая мохнатую грудь. – А чего это вы в купальниках сидите, чай, не на пляже. Посмотрите на нас! Сегодня у нас вечеринка топлес, он похлопал себя по звонко раздутому пузу.
Девчёнки переглянулись, но спорить не стали. Первой оголилась Жанна, которой действительно было чем похвастаться. Пышный бюст пятого размера был украшен наколотой розой аккурат рядом с соском. Её примеру последовали Эльвира, Анжела и Марина. Василий расстегнул ещё одну пуговицу на рубашке.
– Вот это совсем другое дело, – оживился Брыщаго и ловко ухватил Анжелу за сосок. Та взвизгнула и ткнула Брыщагу маленьким кулачком в живот. Живот оказался мягким и благодарно поглотил удар.
– Сало! – неожиданно страшным голосом заорал Басаврюк и , бросовшись к поросёнку, откусил ему нежный пятачёк. Женщины восторженно завизжали и к поросёнку потянулись ножи и вилки.
– Сходи, Ген, глянь там градусник, разогналась парилочка? – прожевав, уже обычным комнатным голосом произнёс Виктор Николаевич. Геннадий замахнул рюмку и нехотя вылез из-за стола. Вскоре из парной раздался его хмельной голос:
– Самое то, под сотку уже почти. Эх, сейчас я засеку кого-то! – заскочил он в комнату, грозно размахивая веником, как саблей.
Мужики выпили ещё и потянулись в парную. За столом остался Василий с полуголыми дамами, которые тут же сообразили ещё по одной.
Дверь парилки приоткрылась и оттуда донеслось:
– Да говорю ж тебе, мохнатая манда у бабы – это признак крепкой женской силы и здоровья! – утверждал бодрый голос Вячеслава Брыщаго.
– Э, нет, – не соглашался упрямый Гена Борозд. – Я вот сам, искренне, ох как охуеваю от половозрелого женского тела, но там мне делай чтоб чисто было! Чтоб ни шерстинки! Ни-ни!
– Вот я, например, объездил всю Европу и даже во Вьетнаме побывал, та ещё дыра, надо сказать, хотя и дёшево всё, – встрял своим вкрадчивым голосом Виктор Николаевич, – и что же вы думаете? Даже некоторые малообразованные народности используют в своей интимной гигиене какие-то приспособления вроде бритвы там или серпа.
– Да, мне приятен вид пизды небритой! – поэтически поддержал свого коллегу Викентий Рясов.
Василий грустно смотрел в жареные глаза раскромсанному поросю и невольно проецировал на себя его незатейливую судьбу.
– А ты чего ж? – с удивлением посмотрела на Васю круглолицая Жанна, по виду самая старшая и наиболее опытная из своих коллежиц по цеху.
– Да говорю ж, сотряс схлопотал на свадьбе, доктор пить и париться категорически запретил.
– Василий… да? Так вот, Василий, я сама врач, педиатр, три курса мединститута закончила в Днепропетровске. Так что, слушай меня, я настоятельно рекомендую тебе выпить с нами маленькую и ни о чем не думать. Чем больше думаешь, тем больше голова болит.
Она потянулась за рюмкой, и Васин нос уткнулся в её розу, от которой Тутаев никак не мог оторвать взгляд.
– Вот чего ты весь вечер такой задумчивый? Выпей, расслабься, Маринку приструни, гляди, как она на тебя смотрит. Давай-давай, за твое здоровье, красавчик.
– Да как-то я без настроения сегодня, ещё сотрясение это. Да и вообще как-то жизнь не заладилась последнее время.
– Ох, не смеши меня, Вася, не заладилась у него жизнь. А у кого она заладилась, у меня что ли? Посмотри на меня, – но Василий уже давно без спросу смотрел на её богатую грудь.
– За нас! – поднял очередной тост Гена Борозд. – За вас! – он повернулся к женщинам…
– И за дикобраз! – ловко вставил находчивый Рясов, и все захохотали.
– Думаешь, от хорошей жизни я тело свое вразнос пустила? – продолжала Жанна. – Тебе, поди, не приходится ложиться под каждого встречного-поперечного, кто денег заплатит. Будь он какой угодно, хоть старый, хоть лысый, хоть весь в лишаях и чешуе, как динозавр, ноги раздвинуть изволь. Мало того, вскарабкается, пыхтит, так ещё и озвучку от тебя требует, чтобы до стонов, до хрипоты, чтобы правдоподобно. Поёрзает минут пять, слезет, а сам за волосы уже тянет к своему огрызку.
Отпорют во все дырки, а потом ещё и в душу норовят залезть. Вопрос у всех всегда один: а как ты, мол, того, проституткой стала? Только ответы у меня всегда разные то отчим – инвалид ума изнасиловал, то мать – алкоголица, в детстве ещё за бутылку продала, или что в Эмиратах на отдыхе арабы меня украли и секс-рабыней сделали.
Я, Вась, разного насмотрелась, когда в Москву подзаработать приехала. Думала, мои три курса меда кому-то пригодятся. Куда там. Быстро меня нужные люди в еборот взяли. Пристроилась сначала к мадаме одной, там вообще целый притон был. Однажды ваще смех был. Стоит малолетка на Ярославке, ну, знаешь, раньше где все индивидуалки тусовались, на улице зима, дубачина, а она в колготках тонюсеньких – дурочка. Ну, взяли ее, обогрели, туда-сюда, вроде на вид не чушка – домашняя вся из себя. Что ты думаешь выясняется, у её безумно любимого парня завтра день рождения, а она решила подарочек ему сделать, ну а бабла где-то надо ей поднять на подарок-то нормальный, вот и вылезла на панель. Привезли её к нам, значит, а там то ли день тракториста какой-то, то ли день получки, короче, колхозников хоть отбавляй. Обычно девочек проверяют сначала, все дела, а эту сразу, как приехали, так и поставили, то есть положили на станок. Ну штук пять или шесть работяг она обслужила, баблище забрала и вся в соплях под утро урулила поздравлять любимого. Купила ему кофеварку какую-то импортную да блок сигарет «Bond», поздравила как следует, ну а ближе к вечеру, подпив уже, созналась ему, откудова подарки такие царские... Назавтра он сам к нам является, говорит, была у вас вчера такая-то такая-то? Ну а нам чего очковать, в охране такие амбалы, ежели что, таких звиздюлей выпишут, «мама» сказать не сможет. Говорим ему: ну, была она, и что теперь? А он прикинь чё нам выдает: «А вы можете её почаще к себе на работу брать?..»
Рассказы о трудовых буднях доблестной проституции немного отвлекли Василия от его дум, и он сам потянулся за рюмкой.
– Вот и молодец, – обрадовалась Жанна и налила всем по половинке, а Васе – доверху.
В парилке раздался глухой взрыв хохота, дверь распахнулась, и разгорячённые мужики вылезли оттуда, дымясь и посмеиваясь. Они сразу же обступили стол, налили, и Викентий Рясов, который в ещё юности был немножко поэтом, быстро произнёс:
Если долго думать о смерти –
Можно сдохнуть, друзья, поверьте!
Он опрокинул рюмку в рот и так клацнул резцами по толстому солёному огурцу, что брызги разлетелись по всему столу. Девки завизжали, а Тутаев, которому неожиданный рифмованный тост чем-то мучительно понравился, потянулся за бутылкой, налил полфужера и в два глотка выпил.
– Так, нормальная банька… при предприятии, – огляделся по сторонам Гена Борозд, обладатель прямоугольного лица с небрежно разбросанными по нему чертами: глазами, носом и угловатым ртом, – только с нашей сибирской банькой ничего не сравнится. В настоящей сибирской баньке из людей ангелов делают. Напаришься как следует кедровым веничком, выскочишь на мороз и в сугроб вниз головой: у-у-ух! а сугроб такой мягкий, такой глубокий, как перина пуховая, обжигает тебя, а ты кувыркаешься до умопомрачения, бежишь внутрь и стакан водки: а-а-ах! И хорошо-о-о-о…
«Не люди – звери, – подумал про себя Василий, – с такими шутки плохи».
Геннадий, ты это чего, – забасил Басаврюк, – какой ещё сугроб, лето на дворе.
– А у них там в Сибири лета не бывает, – поддержала Анжела. – Там медведи по улицам ходят, а по бабам они на оленях ездиют.
– Да сами они олени, – тихо добавила захмелевшая Жанна.
– Это чо ты там сейчас сказала, – резонно возмутился Брыщаго.
– Шо слышал! Ещё, говорю, налей.
– А вот это да, вот это дело, сейчас ещё по одной, и будем караоку петь.
Все заметно оживились, подобрели лицами и потянулись за объемами.
– А что, ударим рок в этой дыре!
– Да-да, включайте, щас споём.
– Итак, господа, – выскочил на импровизированную сцену Гена Борозд, он попытался соорудить из простыней смокинг, занавес и кулисы одновременно. Наконец у него получилось. Из-за кулис весело улыбалась розовая щека его ягодицы. – Начинаем наш концерт, прошу занимать места согласно купленным минетам.
– Ага-га, – неприлично заржал Брыщаго, – концерт по заявкам радиослушателей «В нашу гавань заходили кропали…»
Василий тем временем подключил черный хвост микрофона в нужное отверстие и упражнялся в устном счёте от одного до трёх, рискуя нарваться на рифму. Наконец, Брыщаго шумно поднялся, утёр глаза и рот тыльной стороной обширной ладони, умял в охапку Анжелу и вместе с ней спокойно взошёл на эстраду.
– Заводи, Василий, свою шарманку.
– А чего заводить-то, какую песню?
– А любую… давай про Дусю.
– Итак, встречайте, золотой рот России! Очаровательная Анжела исполняет оральные импровизации, – вскричал Борозд уже как заправский конферансье.
Заиграла музыка. Брыщаго не утруждал себя словами, он гудел одно и то же, как заведённый: «Ты агрегат, Дуся, ты, Дуся, агрегат. Ты агрегат, Дуся, на сто киловатт…» При этом он беспардонно хватал золотой рот за задницу и за другое тоже. Анжела весело повизгивала. Не дождавшись окончания песни, дуэт удалился в комнату отдыха, и оттуда вскоре понеслись недвусмысленные звуки человечьей любви.
К микрофону потянулся Викентий Рясов, он уже выискал в каталоге нужный номер и громко объявил: «Погромщик. Музыка Аллы Пугачёвой, слова исполняет автор». Потянулась схематичная караочная мелодия, и Рясов с усердием затянул:
И там, где светится река
У тихой рощи,
Там с топором стоит в руках
Седой погромщик.
То берег левый нужен им,
То берег правый,
Евреев много, он один -
У переправы.
– А теперь внимание, – окончательно вжился в роль подвыпившего конферансье Гена Борозд, – выступают виртуозы спиртуоза алко-трио «Кот Баюн» с песней «Чёрный пояс». Виктор Николаевич Басаврюк, Викентий Рясов и Василий Тутаев вразнобой затянули мясными голосами что-то пронзительно нескладное на мотив старых казацких песен.
Как только песня закончилась, решено было немедленно выпить, на чём импровизированный концерт и сошёл на нет. «Ты агрегат, Дуся, ты, Дуся, агрегат…», – послышалось прерывистое рычание Брыщаги из подсобного помещёния, и все дружно загоготали.
Через некоторое время разговоры стали совершенно неуправляемы, все орали и хохотали одновременно, не слушая друг друга, кто-то пошёл рубиться на бильярдах, кто-то душно уединился в парилке. Под весёлый девичий хохот Брыщаго точным ударом вспорол бильярдное сукно «Ничего-ничего, – запросто оправдался он, – проиграли в бильярд – выиграем в бокс!»
Василию стало жарко и весело, и он решил немного освежиться. Он вышёл в прихожую, настежь распахнул окно, налил себе кружку пива и с наслаждением стал пить, жадно вдыхая относительно прохладный воздух.
В это время Вячеслав Брыщаго с криком: «Ай вгат зэ пава!» упал под стол. Все, кто был рядом, хохоча, стали его поднимать. Слушая эту весёлую возню, Василий, взвив огонёк зажигалки, стал сосредоточенно раскуривать влажную сигарету; тут на мгновение в комнатке потемнело – в открытом окне появилась голова человека с оборванными ушами. Чуть склонив голову набок, человек пристально посмотрел на Васю и бесшумно исчез.
Тутаев ничего не заметил. Докурив и допив, он вернулся к столу. Веселье за столом быстро набирало обороты: было уже порядком накурено, на скатерть уже несколько раз успели пролить красное вино, кое-где был просыпан салат, валялись надкусанные куски помидоров и шашлыка, а растерзанному поросёнку кто-то в задницу вставил шампур.
Вася рассмеялся и быстро налил себе крупную рюмку водки, поглотил и зажевал бутербродом с икрой.
– Выжрали-с, барин? – радостно пошутила подошедшая Маринка и дала Тутаеву огурчик.
– Налей-ка ещё, красивая, – подставил рюмку Вася, – а потом мы отправимся с тобой в сказочные будуары!
– Ах ты, Васька, кот-мурлыка! – Маринка слегка оглушила Тутаева шутливым поцелуем в ухо, не забыв при этом налить.
Василий по-хозяйски помял Маринину грудь, выудил из блюда с расчленённым поросёнком сальную розу и торжественно вручил своей барышне.
– Это вам, доктор, – церемонно произнес Василий. И мгновенно выпил.
– Ой, Вась, ты за мной ухаживаешь, что ли? – Маринка взяла розу и вставила её поросенку в зубы. – А за мной не надо ухаживать, я ж переститутка. Пойдем, покажешь мне, где тут комната отдыха.
Василий торжественно отворил дверь в кладовку специального назначения и размашистым жестом пригласил Марину. Почти всю площадь кладовой занимал лежак, который покрывал матрац, сильно расплющенный любовью.
– Девушка, вперед.
– В зад, кстати, тоже можно, – тонко намекнула Марина, достала из сумочки амурный набор, загрузилась в каморку и дёрнула Василия за рубаху. Несколько пуговиц, постукивая, покатились в разные стороны.
«Если человека порубить в капусту,
может получиться очень даже вкусно!» – донёсся до Васи через деревянную стену жуткий поэтический шедевр от Викентия Рясова. Василию стало тревожно, он вдруг представил себе этого маленького несчастного человека, может быть, даже какого-нибудь старичка-ветеринара, который сидит в капустной бочке и смотрит вверх жалобными глазами через маслянистую толщу розового рассола. Волна дурноты подкатила из желудка в рот, и Василий сверхъестественно проворно соскочил с площади Марининого тела и, кутаясь в простыню, бросился в туалет.
– Вась, ты чё это, а? – лениво заметила пропажу Марина и, повернувшись на бок, грустно вздохнула и задумалась: «Вот сейчас придёт и выдерет как сидорову козу, парень молодой, горячий, чувствуется в нем потенциал. Уж лучше он, чем эти толстопузики, от таких ничего стоящего не жди. Помнёт-потискает такой и всё, разлохматит только, а потом ещё намекнёт, чтоб типа не распространялась никому. Выйдет Дон Жуаном таким, прикрыв хер пузом, и начнёт хвастать остальным укатал, мол, сивку до обморока, кто на новенького. Не то что молодой кобелек, этот легко сможет с разворотом второй вираж заложить. А потом, может быть, и влюбится, я ж красивая… Сейчас придёт, уверенным движением раскорячит как надо и запустит долбёжный станок. Сильно, напористо, с огоньком, до последнего, до хрипоты. Да. Придёт, нагло достанет свой большой, угрожающих даже размеров. Я возьму его двумя руками. Да…»
Но Василий забыл про Марину и не пришёл. И она задремала.
В это время, напарившиеся девахи, за раздрызганным столом развлекали друг дружку шутками.
– Ой, девочки, мы тут с одними интересными музыкантами бухали, они мне такой анекдот рассказали – ща уписаетесь!
– Ну-ка, ну-ка, – придвинулся поближе Василий и взял рассказчицу за грудь. Василий ценил хорошую шутку и сам иногда удачно шутил.
– Короче, – начала Эльвира, – возвращается мужик из командировки, а в прихожей ботинки стоят – две ноги сунуть можно! Мужик на кухню, а там пиджак, аж на двух стульях висит! Мужик в спальню, а там на жене омуденный негр лежит. Ну, мужик на кухню, хватает сковородку и назад…
– Ха-ха-ха, – зашёлся пьяным хохотом Василий.
– Ишь ты, Ваську как там распирает, – удовлетворённо заметил Геннадий Борозд, – разошёлся пацан, а всё придурялся, говорил – пить не буду, пить не буду, артист народного промысла, етитская сила!
Виктор Николаевич Басаврюк валялся на самой верхней полке и, раскорячившись, яростно хлестал себя по ляжкам небольшим еловым веником. Он распарился и шумно дышал и кряхтел от удовольствия. Остальные расположились пониже, они растирали свои тела специальными массажными рукавичками и галдели.
Через минуту в сауну, улыбаясь, вкатился Василий, и стена плотного жара ударила его в красное лицо. От неожиданности Вася хапнул раскалённого воздуха, обжёг себе рот и присел ради дальнейшего спасения. Сауна внутри оказалась гораздо больше чем снаружи.
– Слышь, мужики, сейчас анекдот расскажу, – хохотнув, Василий встал, освободился от простыни и соорудил из неё у себя на голове роскошную чалму. В сауне воцарилось внимательное молчание.
– Короче, – воодушевленно начал Вася, быстро расхаживая в проходе и что-то показывая руками. – Возвращается мужик из командировки, а в прихожей на табуретке стоят большие ботинки чёрного негра…
Вдруг сверху на Васю упали страшные слова.
– Бля, братва, да это же опущенный! Вася поднял свои ещё смеющиеся глаза. Толстый палец Виктора Николаевича, на котором дрожала капелька горячего пота, уверенно показывал на Васю. Вася тут же протрезвел и всё понял. По какой-то необъяснимой причине Василий Тутаев опустил плечи, сжался и быстро прикрыл ладошками срам и задницу. В таком жалком виде он и стоял у ступенек онемевшей вдруг сауны. Слышно было только, как в соседней комнате бляди опрокинули рюмку и громко захохотали над этим незначительным, казалось бы, происшествием.
– Охуеть… – прошептал изумлённый Брыщаго.
– С таким впадлу за стол сесть, не то что какие-то переговоры вести.
– Ах ты, гнида! Это что за оборотня мы тут пригрели?!
– Вы не понимаете, я попробую всё объяснить, – пытался что-то исправить Василий, хотя ясно было, что всё сыпется и рушится к чертям собачьим.
– Да всё я понимаю и ничего объяснять мне не нужно. Я сам всё прекрасно вижу, а глазам своим я доверяю больше, чем рту твоему вафельному!
– Простите меня, ребят… – неожиданно сказал Василий, и на глазах его навернулись небольшие слезы. – Это не я, я не специально… ну, то есть, я не знаю, откуда у меня это взялось и как исправить…
– Да он совсем охуел, морда! – потихоньку зверел Виктор Николаевич Басаврюк.
– Василий, насколько я разбираюсь во всей этой живописи, стажировку ты проходил в местах не столь отдаленных? – издевательским голоском спросил Викентий Рясов. Но тут не выдержал Брыщаго: «Ребята, да это же пидар! Живой пидар перед нами ходит! А я их только по телеку видал, ребят, вы только гляньте! Я чуял что-то в нём неладное такое! То-то он с нами в баню идти стеснялся, боялся, что встанет у него не вовремя! Мужики, а может, он нас напоить хотел, а потом в попец оттарабанить?! Ах ты гондон штопаный! Вы только посмотрите на него! Я всегда говорил, что он пидар!
– Мужики, да я ведь только… – залепетал Василий и вдруг метнулся к двери, выбежал, подскочил к столу, схватил чью-то рюмку с водкой, опрокинул в себя, ничего не почувствовав, и бросился через бильярдную к своей одежде. В билльярдной Вася неловко поскользнулся, опрокинул подставку с киями, услышал, как гулко упал билльярдный шар, и заметил как испуганно метнулся в сторону бритый Анжелин лобок.
От криков проснулась в комнате отдыха Марина, некоторое время посомневалась, отработала она уже или нет. На всякий случай проверила рукой. «Солдат спит – служба идет», – подумала она и перевернулась на другой бок.
Торопливо, с трудом натянув рубаху на мокрое тело, Василий принялся за носки, затем схватил брюки, запрыгал на одной ноге и, случайно взглянув в зеркало, ужаснулся: на его ягодицах красовались два бравых рогатых кочегара, которые радостно метали в Васину срамную топку своё черное золото… «Застрелю, застрелю подлых гадов!» – рванулась яростная мысль в Васиной голове, и он мгновенно увидел в парилке истерзанные выстрелами толстые омские тела.
– Бляяяяяядиииииии! – визгливо заорал Тутаев, выскочил на улицу и, сбив человека с оборванными ушами, скрылся за воротами проходной.
– На станции ВДНХ
Видал мущину-петуха, – подытожил Викентий Рясов.