«Малолетка» – 1:    http://udaff.com/creo/96241/
    «Малолетка» – 2:    http://udaff.com/creo/96272/
    «Малолетка» – 3:    http://udaff.com/creo/96284.html





            Подъём в шесть утра. Вставать нужно обязательно всем. Заправить шконку, сделать вид, что никто не спит. Завтрак. Малолеткам на завтрак выдают пайку масла. Сказать, что жратва плохая – покривить душой. Малолеток кормят сносно. Нам выдавали даже (кроме полбуханки чёрного)  по пайке белого хлеба.  После завтрака все камеры посещает  корпусной. Лязгает засов, мы вскакиваем, строимся. Дежурный докладывает:

            - Гражданин начальник, в камере номер тридцать пять за время моего дежурства происшествий не произошло, дежурный по камере подследственный… -  В этот раз дежурил Гена Лосевский, поскольку новеньким запрещалось дежурить на следующий день после прибытия в СИЗО.

            Корпусной заставил нас снять куртки, осмотрел на предмет синяков и ссадин. Пока он внимательно исследовал наши тела, два попкаря наскоряк  шмонали хату: постучали деревянной киянкой по шконкам, решкам, заглягули в «телевизор». Один из ментов сапогом приоткрыл крышку параши, сплюнул туда и доложил: 

            - Всё нормально.
            - До свидания, - буркнул корпусной и направился к выходу. Уже на пороге остановился, резко обернулся и, глядя куда-то по верх голов, спросил: - Новенькие, вас не обижают?
            - Да нет, всё нормально, гражданначальник, - почти хором выпалили мы с Кузей. 
            - Это хорошо, - задумчиво произнес старшина и, переведя взгляд на Рыжего, добавил: - Петруха, смотри тут хуйнёй не занимайся. Твой подельник довыёбывался, в карцер опустили на пять суток.
            - У нас всё ничтяк, гражданин начальник. Пацаны путёвые заехали, - Рыжий расплылся в улыбке. 
            - Путёвые, - передразнил корпусной, - все вы блядь до поры до времени путёвые, а потом начинаете хуйнёй маяться, - он махнул рукой и вышел из камеры.

              Наши сокамерники, и Петька Рыжий, и Гена Лосевский сидели за изнасилование. Я много раз до этого и после всех своих отсидок слышал, что в тюрьме таким вот заключённым живётся несладко, что, мол, их загоняют под шконку, насилуют, издеваются. Какая же это хуйня! Никто никого не трогает, никому за это не предъявляют. Во всяком случае, я ни разу не видел, чтобы кто-то пострадал из-за своей статьи ( в те времена она была 117).  Мне довелось побывать в более чем двадцати тюрьмах и пяти лагерях. Никому они на хуй не нужны эти насильники. Обоснование очень простое: все они обычно в несознанке. А хуй его знает, что менты могут придумать и какую статью на человека повесить? Так что предъявлять не за что и не кому.

            Хотя помню один случай, когда молодые пацаны на пересылке (по-моему, где-то в Хабаровске)  пиздили старого извращенца,  осуждённого по ст. 117 части 4. Эту часть добавили уже в 80-е годы, если память не изменяет. Изнасилование девушки до 12 или до 14 лет.  Да и то пизды он получил не за статью, а за несговорчивость. Кто-то ночью прочитал копию его приговора, где тот сам давал показания, что не ебал девчонку, а просто полизал ей пизду. Утром  мудак  подтвердил сокамерникам свои слова из бумажки. Ну, с этим строго. Да и как не воспользоваться? Дескать, раз пизду лизал, почему бы и хуй не пососать. Он долго отнекивался, упирался, но… В общем, оприходовали педофила. За такого стрёмно было и заступиться.

              …После поверки, все завалилсь спать. Часов в одиннадцать в дверь постучали. На коридоре раздался зычный голос попкаря:

          - Собираемся, пацанчики,  на прогулочку,  живёхонько.

            Через несколько минут дверь распахнулась, и надзиратель приказал:

            - Выходим по одному, руки назад, лицом к стене.

          Прогулочный дворик оказался небольшим, примерно четыре метра на шесть. Сверху решётка из стальных прутьев. По верху ходит надзиратель. Чтобы заключённые не переговаривались друг с другом, администрация СИЗО включает музыку. «Колокола» разрываются, хрипят, но, видимо, самим ментам надоедают песнопения, иногда радио выключают. Сразу начинаются «переговоры». Чтобы тебе ответили из соседнего дворика, нужно три раза ёбнуть ботинком по стене. Тут же следует ответ:

                - Говори!
                - Какая хата?
                - Три семь, а ваша?
                - Три пять. Как делишки, пацаны?
                - Всё ничтяк! Новенькие есть?
                - Нет.
                - А у нас двое!
                - Откуда?
                - Местные, ростовчане.
                - Ничтяк, пацаны. Будут из Краснодара, маякните…

            Сверху на помосте вырастает краснорожий попкарь:
                - Кто тут блядь в карцер захотел? Ну-ка базары прекратили.

                Прогулка у малолеток длится два часа, но ни разу до конца мы не отгуляли. И это не ментовские происки, обычно сами (особенно зимой) стучим в дверь и орём:

                  - Командир, домой.

              Ментам того и нужно. Чем быстрее заключённые «отгуляют», тем меньше им работы. Прогулка тем хороша, что, если в хате полный голяк, то можно поживиться куревом. Клетки над прогулочным двориком достаточно широкие и не очень сложно перебросить из одного дворика в другой пачку сигарет или чего-нибудь сладенького. Все камеры обычно помогают друг другу, если поступает такая просьба. Хотя «грев» можно подогнать и через окно в камере. Правда, тут без приспособлений не обойтись. Из газеты скручивается палка называемая «конём», на конце которой сооружается крючок, обычно из черенка ложки. Если ты принимаешь груз с верхнего этажа, тебе достаточно зацепить верёвку и затащить «грев» в хату. Ежели ты наоборот отправляешь «грев» наверх, то ты принимаешь пустой грузик, прикрепляешь у верёвке «гре» и кричишь: «домой!».

            Если тебя застанет надзиратель за таким занятием, на следующий день собирайся в карцер. Попкарь пишет рапорт, передаёт его ДПНСИ (дежурному помощнику следственного изолятора), тот в свою очередь  - воспитателю. Воспитатель уже подписывает постановление у хозяина.

            Кто такой воспитатель? Офицер. Раньше старались привлекать на эту работу людей с педагогическим образованием. Заманивали бесплатным обмундированием, спецпайком, приличной зарплатой. Бывшие учителя, за редким исключением, очень скоро превращались в заправских ментов, которые смотрели на малолеток, не как на детей, а словно на отбросы общества.

            Нашим воспетом был Валерий Александрович. Нормальный мужик, не садюга, хотя иногда и бивал нас дубинкой по задницам. Но это уже, когда мы совсем охуевали – типа зеленкой на стене голую бабу нарисовали.  Дубинки в то время отличались от нынешних.  Они были похожи скорее на ГАИшные жезлы, только резиновые. Говорят, они вообще были запрещены в те времена, но воспеты и корпусные ими успешно пользовались…

          Когда мы возвращались с прогулки в камеру, первый в строю подбегал к двери, пока ещё попкарь далеко, и резко поднимал резиновую крышку глазка вверх, придавливая её к двери. Для чего? Э! Тут такая хитрость. Если делать так каждый день, крышка не будет плотно прилегать к двери. Будет небольшая, но щель. Так вот, когда стоишь в камере, на атасе, через эту щелочку видно, как к хате подбирается надзиратель. Обычно это происходит, если попкарь с коридора слышит, что кто-то переговаривается через решку или через стену при помощи алюминевой кружки.  Тут главное – атаснику вовремя подать маяк, отскочить  от глазка, а переговаривающему отвернуться от окна или стены и сделать вид, что ты чем-то занимаешься незапрещённым, к примеру, крутишь, мастырку или играешь с сокамерником в шахматы.

              Попкарь открывает глазок, видит, что тут нет нарушений, и начинает пробираться к другой камере. Но соседям при помощи удара в стену уже передали, что на коридоре хитромудрый надзиратель.
               
            Были и такие сволочи из попкарей, которые знали наши примочки (стукачки доложили) и, заступая на смену, вставляли между глазком и резиновой крышкой картонку. При таком основательном подходе было трудно не запалиться, но мы старались по пустякам и не рисковать.