Он открыл глаза. За бортом черной и вязкой жижей плескалась вода. Скрученные руки, уже начало ломить. Он ощупал узлы – не так, чтобы совсем уж очень плохо. Обычная простыня, свернутая жгутом и неумело затянутая вокруг запястий и лодыжек. Развязать такое – ничего не стоит. У него был особый талант – развязываться из немыслимых связок. Один раз в трезвяке, когда он уж очень долго, испытывал терпение персонала, его связали какими-то немыслимыми, особо жесткими, лошадиными узлами. Он набрался терпения, и развязал все путы за несколько минут, но об этом позже.
За бортом явно слышался плеск воды, и этот равномерный тембр идущего судна трудно было с чем-нибудь перепутать. Андрей поднял голову. Первое – «определить Где Я».
Мерный ход мощных судовых двигателей.
Легкий скрип стоваттной лампочки в кубрике.
Храп матросов, сменившихся с вахты.
«Это гребаный «морской охотник». От этой мысли ему стало полегче. Первое – проскользнуть мимо вахтенного офицера. Второе – добраться до камбуза, а там… милая повариха – тетя Франя не даст помереть. У нее в заначке всегда что-нибудь есть. Иногда, особенно после увольнительной на берег – чуть подкрашенный кедровыми орешками, с запахом такой любимой им тайги – самогон. Иногда, корабельный спирт, тоже подкрашенный, но почему-то чернилами. Синеватая жидкость, обжигающая гланды, маслом льющаяся в исстрадавшуюся гортань.
Он тихо спустил ноги на пол. Еще один рывок и он у двери. Почему-то дверь теперь не похожа на старую зашорканную дверцу в переборке. Дверь почему-то стала вполне деревянной, может быть, в какой-то мере, даже респектабельной. Но напоминала обычную дверь в квартиру.
«Да ладно, хуй с ним».
Андрей распахнул дверь. Ночной мороз обжег разгоряченные щеки. Уши зажгло свежим воздухом. Откуда-то появилось скрипучее деревянное крыльцо. Ночное небо вызвездилось мириадами чужих галактик. Пахло хвоей и немного мандаринами.
«Новый год. Какой же я придурок. Это был Новый год. А я по своему обыкновению немного перебрал. Какого хрена, какой «морской охотник», это люськин барак, просто уже поздно и все улеглись спать». От какого-то, внезапно нахлынувшего счастья захотелось гаркнуть по молодецки «С НОВЫМ ГОДААААМ».
Но тишина.
Тишина вселенская, непробиваемая, не нарушаемая скрипом снега под шагами случайного прохожего.
Тишина.
Андрей ощутил снег босыми ногами. «Почему я босой?». Огляделся – старые тренировочные штаны и растянутая футболка с надписью «Нирвана». Каким-то далеким отголоском пришла мысль, что это все его пожитки, что больше ничего нет.
Взгляд уперся под люськину лавку, там всегда стояли разбитые и разношенные дедовские валенки. Так и есть – стоят, куда ж им деться.
Озябшие ноги – внутрь.
Войлок холодный, но тут же начинает согреваться.
Под лавкой кто-то бросил начатую пачку Беломора.
Папиросу – в зубы.
Лихорадочный поиск по карманам. Есть. Помятая коробка спичек. Дрожащий в озябших пальцах, сложенных ковшиком, огонек.
Непередаваемое ощущение от только что закуренной папиросы. Горьковатый и терпкий дым обжигает легкие, почему-то вспоминается Виктор Цой со своей «…а если есть в кармане пачка сигарет…».
После папиросы ему полегчало. Голова начала проясняться.
Андрей, неловко загребая растоптанными валенками по скрипучему морозному снегу побрел на дорогу, на огоньки. Шел долго, постоянно запинаясь. И вот – чудо: мороз, судя по всему – крепкий, а ему в одной футболке – хоть бы хны.
Центральная улица вовсю освещена огнями.
«Какого хуя, это не люськин поселок. Это Омск. Любинский проспект».
На лавке сидит какой-то чмырь, кутаясь в драповое пальтецо, судорожно проглатывает содержимое заиндевевшей бутылки.
«Йопт, да этож Сеня, художник».
Андрей неловко бухается рядом. Сеня протягивает ему разбухший портфель.
«Твое»
В портфеле две бутылки водки и надорванный пакет чипсов. Андрей быстро свинчивает жестяную головку бутылки – приникает к горлышку… Один глоток, второй, третий, пятый. Тепло разливается по озябшему телу.
−    Сенька, бля, ты гений. Как ты попался вовремя!
−    А я всегда попадаюсь вовремя.
−    Где ж ты был, родной?
−    А я всегда неподалеку.
Андрею хорошо. Но взгляд его привлекает странная троица между домами.
−    Сенька, а это не Сашка там с кем-то?
−    Сашка.
−    А с ним это, никак менты?
−    Точно менты. Куда ж еще Сашка без ментов денется. Сашка теперь без ментов никуда,
Сеня замолкает, опустив голову, что-то невнятно бубнит в старый шарф.
Андрей пристально смотрит в проулок. Двое черных людей с большими кожистыми крыльями ведут друга детства Сашку. Голова у Сашки опущена долу, руки безвольно болтаются вдоль туловища.

Продолжение следует.