Поздняя осень, темнеет рано, Валерик шёл домой с тенниса. До дома, - «Обкомовского гнезда» оставалось метров двести. Через сквер, подворотню с вечно порющимися кошаками и вот он дом. Именно в подворотне его и ждали. Двое неизвестных с чулками на лицах вышли ему на встречу. Валерик, как и всякая мразь, отвагой не страдал и потому обернулся в поисках отступления. Две такие же фигуры перекрыли ему выход на освещённую улицу.

В голове испуганными мандавошками метнулись мысли. Гоп стоп? Кто такие, залётные? Один из налётчиков выдвинулся вперёд. На полголовы выше Валерика, широк в плечах.
- Ну, привет красавчик, - пробасил он с ужасным горским акцентом. – С нами поедешь милашка, хозяин будет доволен. Он таких гладеньких да славных очень любит. Небось, на масличке воспитан?
Валерик хотел крикнуть, бежать. Но голос осёкся, а ноги словно вросли в асфальт. Страшная мысль пронзила мозг. Неужели?!

Сильнейший удар в челюсть бросил его оземь. Последнее что он почувствовал перед полной темнотой, это мешок, одеваемый на его голову. Далее был мрак.
Ещё через пару часов зам. председателя облпотребсоюза, товарищ Щербина, пошёл перекурить на лестничную площадку. Там он и обнаружил своего сына Валерку, в совершенно невменяемом состоянии. То есть в хлам. 

В понедельник в ПТУ №… были сорваны напрочь все занятия. День начался с того, что во всех аудиториях, классных комнатах и спецкабинетах некие пожелавшие остаться неизвестными личности, разбросали фотографии исключительно скабрезного содержания.
Студенты ржали в голос, матерились видавшие виды мастера-наставники. Директор уже полчаса сосал валидол и ожидал группу оперов из УВД.
На его столе лежало несколько криминальных фото. Голова разрывалась от непонимания. Что это?! Как такое вообще возможно?!

На снимках в самых разнообразных позах был запечатлен не кто иной, как учащийся ПТУ и сынок исключительно известной городской персоны. Парень был совершенно голый. Вот он лежит на диване, раскинувшись на спине. Его губы накрашены помадой, глаза подведены. А вот он же в позиции «Китаец на прополке риса». Его тело лежит на диване, тогда как нижняя часть спины выставлена на всеобщее обозрение. Крупным планом взята зелёная баночка с надписью Вазелин.

Директор плюнул прямо на пол и закурил очередную Беломорину. Какой-то кошмар!
Вечером того же дня Валерика, мальчика-колокольчика достали из петли. Два санитара унесли суицидника в машину, а доктор задержался в квартире.
- Нужна длительная реабилитация, жить будет, - сказал он разом постаревшему и осунувшемуся отцу. Но душевного здоровья в данном случае не гарантируем. Всяко может обернуться.

Через неделю, когда опера, стоптав пару витрин ботинок, покинули ПТУ ни с чем, а директор наконец-то немного успокоился, произошла заключительная фаза действа.
С вокзала станции Пермь-2 отправлялся скорый поезд Кама. В одном из вагонов, в двухместном купе сидели отец и сын.
- Ты Валерочка только не переживай. Тётя Офелия встретит тебя как родного. Будешь жить у неё. Я обо всём договорился. До весны обживёшься, а там мы тебя в МГИМО или Баумановский пристроим. Всё будет хорошо сынок.

Но сынок Валерочка не слышал отца. Его взгляд был прикован к перрону, на котором стояла неразлучная троица с Танькой в придачу. Трое парней держали свиток бумаги. Увидав, что провожаемый наконец-то обратил свой взор на них, ребята суетливо развернули своё бумажное полотнище. На котором крупными буквами, жирнючей гуашью было написано всего два слова: ДОСВИДАНИЯ ПИДАРАС! 

***

- Ну, как у тебя Васька? Нравится тебе в интернате? Да ты рассказывай, я никуда не тороплюсь.
Лёшка встретил своего соседа в холле дома спорта. Мальчишка радостный и разгорячённый стоял в кругу таких же шибзиков и о чём-то жарко спорил. Увидев Алексея, он ужасно обрадовался и стремительно бросился к своему другу-соседу. Но в последний момент засмущался и перешёл на степенный шаг.

Потом они сидели на кожаном диванчике, и Васька взахлёб рассказывал свои новости.
- Мы знаешь Леша, как здорово живём, как в коммуне. Я щас читаю книжку такую про Ваню Гальченко, так там у них самый настоящий коммунизм. Дядя Юра у нас самый главный, вот только для бокса мы ещё маловаты, так он нам нанял тренера из «Молота» по гимнастике. Я уже умею кувыркаться и делать мостик. Хочешь, покажу прямо тут?

Лёха не успел опомниться, а Васька уже действительно делал мостик. Потом чтобы уж вовсе поразить друга выполнил кувырок-страховку через одну руку, собрав при этом всю пыль и грязь с пола.
- Ну что ж ты шебутной такой? - пенял мальчишке Лёха, отряхивая с него сор и пыль. – Молодец конечно, но вещи нужно беречь, ты же коммунар, а не какой-нибудь босяк уличный. Давай брат берись за ум. Если всё получится по времени, я к тебе на той неделе в гости заскочу. Ну, бывай.

Васька посмотрел на старшего товарища грустными чистыми глазами и совершенно неожиданно спросил: - Лёша, а ты ведь мне почти как брат? Можно я буду друзьям говорить, что ты мой брат? Что мы потерялись, а потом нашлись.
Лёшка смутился, но тут же оправившись, потрепал вихрастую голову пацанёнка и, улыбнувшись, сказал: - Можно Васька, это можно. Ну, до встречи брат!

На улице Лёху ждал сюрприз в виде хмельного Знамера.
- Колян, чё случилось? По какому поводу празднуешь?
- Да мне нах ваши поводы, хочу и праздную, - Знамер был зол и походу искал жертву.
- Ну не хочешь говорить и не надо. Домой идёшь?
- Иду, за тобой да не пойти! Ты где учишься мудак, в ПТУ? А я где учусь? Ты со своими блядскими похождениями всё забыл. Друзей забросил, дом забросил, никто тебе не нужен. Не боишься за бабу всё в одночасье потерять?

Лёха на тираду друга только растерянно хлопал глазами не в силах уловить суть.
- Да что, наконец, происходит? – Лёшка схватил друга за грудки и что есть силы, встряхнул.
- Да нихера! Баба тебе белый свет застила. Ты же ничего кроме неё не видишь. Я ж в ВАТУ не пошёл из-за тебя чучело, чтобы одного не бросать, а ты… Чмо блять!
Знамер развернулся и, махнув рукой, направился в конец улицы, а Леха в сильном смятении чувств остался стоять с разинутым ртом.

***

- Лёшенька, ты только не переживай сильно, может всё ещё как-нибудь образуется. Я беременна.
Уже полчаса Лёха пребывал в состоянии коматоза. Сердце билось, химические реакции в организме имели место быть, лёгкие всё так же насыщали кровь кислородом. Но самого Лёхи не было. А вот так, не было и всё!

- Доигрались твою мать! Как же так Маринка? Мы же предохранялись, всё по науке. Не понимаю. Ты только не подумай что я менжанулся, ни капельки. Я тебя люблю, и сейчас, наверное, ещё больше чем вчера, но такая неожиданность…
- Не знаю, как сказать тётке, - Маринка надолго задумалась. – Это же какая истерика будет, кошмар! Родителям настучит однозначно. Лёшка, а может сходить к старой Талызихе на аборт?
- Ты чё Мариш?! Упаси бог. А если плохо сделает, а последствия?

Тётке говорить пришлось так и так. Скандал, разразившийся вслед за сообщением, можно было сравнить по бризантности разве что с падением «Толстяка» на Нагасаки. Такого воя, мата и свинячьего верещания округа не слышала давненько. Соседи радовались как дети. Додумывали подробности, развивая тему в меру собственной испорченности.

А ещё через три дня, бросив все дела, в город прилетели Маринкины родители. Что уж они говорили дочери, неизвестно. Но только Маринка перестала появляться на улице. А в один далеко не прекрасный день, когда Лёшка возвращался с заводской практики, на подступах к дому его уже ждали. Это были, конечно же, Маринкины родители.
Описывать их нет желания. Люди как люди. Обычные. Просто когда они шагнули к Алексею, он почему-то сразу понял кто перед ним. Разговор, состоявшийся на лавочке возле подъезда, попробую восстановить и передать без искажений.

- Так вот ты, каков герой-любовник Алексей?! – вместо приветствия сказал Маринкин отец. Мать промолчала, но по её лицу было видно, что молчание это даётся ей с великим трудом. А отец продолжил:
- Ну что сынок, давай договариваться. Того, что случилось не поправить. Насколько известно миру, нельзя быть чуть-чуть беременным и само оно, к сожалению не рассасывается. У нас с матерью к тебе коммерческое предложение.

- Итак! Задача проста до изумления, ты уезжаешь из города. Насовсем, надолго? Пока не ясно, там видно будет. Мы с матерью, устраиваем тебя учиться в один из престижных ВУЗов северной столицы. Делаем место в общежитии. Раз в месяц ты будешь получать на почте денежный перевод, ну скажем сто рублей. То есть все твои проблемы, мы берём на себя. От тебя требуется единственное, оставь нашу дочь, забудь о ней. Дай ей жить!

- Да и вот ещё что, - вступила в разговор мать. – Здесь записка от Марины, в ней исчерпывающие ответы на все твои вопросы. Читай, а завтра в это же время огласишь нам своё решение. И ещё. Если вдруг по каким-то причинам тебе захочется взбрыкнуть и ослушаться, знай. Я тебя посажу, ну скажем за изнасилование. Возможностей у меня для этого хватит. Имей ввиду, я никогда не говорю пустых слов, и всегда выполняю обещания.

***

Этот обрез они нашли с друзьями ещё прошлым летом. Пошли по грибы, всё тем же неразлучным составом. Когда переходили Марьюшкину гать, Знамер, как самый «ловкий» поскользнулся и, пробежав пару-тройку метров, запнулся о корягу и рухнул как подкошенный белогвардейской пулей красногвардеец. Тут же вскочил на ноги и рухнул вновь. Его нога почти до колена провалилась в яму. Хорошо хоть не сломал.

Стали разбираться, и нашли старинную (кто в ней хоронился?) землянку. А в самой землянке обёрнутый в несколько слоёв промасленной ветоши лежал, ожидая своего часа самый натуральный обрез. Долго рылись у Мишки в старинном справочнике красноармейца и выяснили. Что обрез сей принадлежит к славному племени русских Мосинских трёхлинеек образца 1891 года.
Так же в землянке был обнаружен порядком заржавленный штык, но главное две коробки с патронами к винторезу.

В тот раз отстрелять оружие не удалось. То одно помешает то другое. Так и лежала данная приблуда до поры до времени у Лёхи в дровянике. Спрятанная так, что даже при желании найти её не удалось бы никому.

Записка от Маринки была короткой и хлёсткой как «нахуй». Лёшка перечитал ее, наверное, сто раз и помнил наизусть.
Прощай Лёша, - говорилось в ней. -  Не ищи меня, я уезжаю из города навсегда. Моё увлечение тобой можешь считать бабьей блажью. Надо же было с кем-то попробовать. Любить тебя неинтересно, ты скучный и серый человек. Смеюсь. Прощай…

Не отстрелянная винтовка сработала как часы. Генерал-майор Мосин туго знал дело. Пуля пробила грудную кость, походя, миновала сердце и, выйдя со спины, разбила кафельную плитку стены…
***
В этом месте повествования буквы расплываются, словно бы авторучка начала мазать либо влага попала на тетрадный лист.
Хоронили Лёшку всем посёлком. На самом видном месте кладбища. Откуда открывается чудесный вид на цветущие клевером поля, синюю ленту речки Мотовилихи и сам посёлок.
Тот самый посёлок, в котором прошло его детство. С драками улица на улицу, с набегами на мичуринские сады обывателей. С милым домом, в котором остался горевать старый одинокий батя.

Поздно вечером, когда народ давным-давно разошёлся, и поминальные столы были растащены по домам, а посуда вернулась к соседям, на лавке у подъезда сидели двое.
- Ты знаешь Миша, - очень серьёзно и по-взрослому хмурясь, сказал Васька. – Когда-нибудь, когда я вырасту и получу образование, я постараюсь сильно-пресильно и напишу об этом книжку. Про всё что было. Про наш двор, про ребят, и про нашего Лёшку.

28.02.09 г.    Е.Староверов.