Знаю, уверен, убеждён, что будете завидовать мине чёрной завистью. Но хули поделаешь, моё кредо – песать тока правду и ничего акромя правды, блять. Так что держите сваи верхние зубы от нижних на значительном расстаянии, чтобы не скрошить их в порошок, нахуй. 

        Последний день января, мароз усиливается, душа стынет, сердце колотится, хочецца чего-то необычного и оригинального. Ладони исчо не зажили как следует, а природа требует расслабления. И ничего не поделаешь, выхожу на поиски.

        Всю жизнь считал себя невезучим, а тут такой фарт. Прямо у метро стаит с грустными глазами рабыня Изаура. Ну точно такая, как из тиливизора.  Блять, я таких африканок исчо не видел. Губы… Бля, какие губы! Нет-нет, это не губы, это две пачки «Примы». Красные, влажные, набухшие, сочные. И всё это на фоне чёрно-белого кино. Забыл добавить: белые – это зубы. Рот приоткрыт и зовет меня во внутрь. И не меня одного. Тот, кому эти губы предназначены зашевелился гад, была бы у него возможность, крикнул бы прямо из-под трусов: «Вперёд, камрад! Я с тобой!» А так ту же самую хуйню сказал мне внутренний голос. Я всегда к нему прислушиваюсь, потому, видя цель, сразу пошёл на неё.

          - Здравствуйте, - естественно говорю по-русски. – Скучаем?
          - Ху из ю? – отвечает мне девушка.

          Нихуя себе, думаю, я ей здравствуйте, а она сцуко сразу на хуизмы перешла. Не, ну бля, что за народ.

          - Шо исчо за хуиз? – строго так вопрошаю. – Какой нахуй хуиз? Здрасьте, грю, ёбанарот.

          В ответ она мне каким-то новыми матюгами посыпала (может, ошибаюсь, но что-то типа нижеприведённого):

          - Икскьюзми, бля буду нахуй, ай спик, блять, онли инглиш.

          Нахмурился я, подошёл вплотную, взял её за руку и говорю:

          - Слышь, ты песда угольная, хорош грубить, а то щас как въебу по твоим лаптям резиновым. Пошли лучше ко мне, сексом займёмся.
          - Секс? – вздёрнула брови наоми кэмбол, блять. – Секс из олрайт.
          - В смысле, - недоумеваю я, - оральный секс предпочитаешь? Заебись, согласен. Я тут недалеко живу, одиннадцать остановок на метро. Едем?

          И тут к этой обгоревшей мадам подбегает белокурая подружка. Шо-то они поворковали на своём жаргоне и блонди мне говорит:

          - Изабелла, не понимает по-русски, ты говоришь по-английски?
         
            Ахуеть. Я порусски-то толком не знаю чё сказать, а тут исчо английским грузят.

            - Нет, - отвечаю понуро. – Она мне понравилась, просто хотел познакомиться.
            - Отлично, - отвечает пигалица и спрашивает: - я могу ей это перевести?
            - Канечно, - обрадовался я. – Скажи, в гости заву, чай у меня английский есть, угащу по-хозяйски. На баяне поиграю. Коробейников спою, если захочет.
            - Шулюм, бля, перешулюм, индапуло киздамети, куныш тогиш боз, - это она ей чё-то наговорила.

              Расплылась моя чернявая. Окей, - говорит, окей! Ну это и я нахуй сразу понял.

            - Раз, окей, поехали! – вдохновенно воскликнул я.
            - Но я не смогу поехать с вами, - уведомила подружка. – У меня сейчас пара.
            - Ничего страшного, - улыбнулся я,  – сами разберёмся. – А мысленно добавил: «Да на хуй ты там нам нужна, болонка ёбаная, ты же весь кайф абламаешь со своими переводами.»

            По приезду домой, я выдал своей пассии вафельное полотенце и показал душевую кабину. Она даже не удивилась. Покорно пошла мыться. Ну я бля разделся до нага и сижу мну своего красавца. Выходит Наоми закутанная слегка в полотенце и как вскрикнет шо-то по своему. И главное хуй же апределишь, то ли от изумления, то ли от страха. Наша бы блядь или покраснела или побледнела бы, как-то для ориентиру, а тут хуй прассышь.

          - Вас ист дас пласкогубцы, - говорю ей. Ну что-то же я должен пиздануть по иносраному.

          - Нуди, нуди, - лопочет дочь виноградовая. У нас в деревне виноград рос – Изабелла. Цвета такого примерно как и ебасос моей гостьи.

          - Нудный? – удивился я. – Это кто ж блять нудный? Да я уже давно готов к совокуплению. Ну я её за жопу, она правда дёрнулась, патом прижалась ко мне, вся дрожит, шо-то шепчет. Думаю, нихуя деффку, забрало.

          - Да брось ты его на хуй, это полотенце, - вежливо предложил я и, сорвав его, швырнул на подоконник.
           
          Ну вот тут начинайте, блять, завидовать. Песда в кучеряжках аж до пупка. Я такой красоты не видывал даже в сказках про колобка  и ред-шапочку (Изабелла научила). Положил я представительницу Африки на диван, глаз не могу от дубравы оторвать. Пальтсами раздвинул тёмные варенички и ахнул. Блять, это похоже на июльский закат. Вокруг темень, а там всё красно-розово. Был бы я не пейсателем а художником, нарисовал бы невъебенную картину. Репин и Левитан плакали бы.

          Кэмбэл, осмелев, берёт меня за хуй и говорит:

          - Биг!
          - Биг бэн! – вспомнил я какую-то картинку из школьных будней.
          - О! Йес! – рассмеялась Изабелла. – Биг бэн!
         
          Пристроил я своего Бэна к ненаписанной картине и провалился в пропасть наслаждения. Блять, так и точно забросишь ананизм нахуй. Ипал я её до вечера. Под конец стыдно стало. Наебал я её. Чая-то у меня английского отродясь не было. Ебу и думаю: да ладно на хуй, грузинского попьёт, нихуя не случится. Хотя и грузинского потом не оказалось. На последней палке совсем расстроился. Чем же блять её угастить?
            И вдруг вспомнил, тётка приезжала, агурцов солёных банку привезла. А чем не угащение. Заебись так поужинали. Без хлеба, правда, но я к тому времени уже начал по-английски немного говорить. Пизданул: диет. Итзэ диет, блять.

            И ни хуя! Улыбалась, не корила. Зато теперь у меня в биографии какой багаж. За банку солёных огурцов саму Наоми Кэмбэл атъипал. Обесчала исчо приехать. Так что, камрады, не всё черное – чернуха.

            Завидуйте, блять.