Сумасшедшая старуха, стоя у бетонной ограды скоростного шоссе, бесстыже задрав юбку, мочилась стоя, раздвинув ноги, и выставив свои покрытые седыми власами гениталии на обозрение проезжавших мимо автомобилистов и пассажиров. Зрелище это промелькнуло перед Фимиными глазами всего на секунду, но увиденное поразило его своей яркостью и обилием мельчайших, даже едва заметных самому дотошному наблюдателю деталей, которые его еще мутный спросонья взор за промелькнувшее мгновение успел намертво впечатать в опизденевшее от такой сцены  сознание, ему показалось, что в эту долю секунды он улицезрел не только отвратительную гримасу ебанутой старухи, но и смог различить белую, едва желтоватую струйку мочи на внутренней стороне белого дряблого бедра. Такого мерзкого сочетания эмоций – отвращения и сексуального возбуждения – Фима еще никогда не испытывал. Ему даже показалось, что их взгляды – его и старухи – на какую то долю секунды встретились.  Хотя, в действительности, это было, конечно же, не так – Фима отчетливо помнил, что взгляд старухи был направлен в некую абстрактную точку, в пустоту, и выражал глубокое физиологическое удовлетворение свершаемым ею актом. Но было в этом взгляде, во всей ее позе что-то еще, что-то почти не поддающееся описанию, и это было самое отвратительное.
Теперь ему было хуево, на редкость хуево.
Сердце колотилось и вибрировало. Пытаясь отогнать от себя омерзительную картину, он, как маленький мальчик, с силой зажмуривал глаза. Ему хотелось кричать, вопить, звать на помощь...
Трясущимися потными пальцами дотянулся он до мобильника и нажал на «send».
-Да, Фима. –мягко и доброжелательно произнес голос на другом конце. Фоном служило мягкое, почти неслышное жужжание дорогой бормашины.
-Алик... ты понимаешь... я... я.... БЛЯ. 
-Фима, я во рту. Ты чего хотел? – теперь стало слышно, что обладатель этого мягкого, очень интеллигентного голоса говорит с едва заметным восточным акцентом.
-Алик... Алик, ты понимаешь.... я...
-Фим, ты че хочешь? У меня клиент сидит.
-Я... Алик... Я... – он глубоко вдохнул, выдохнул, и собрав воедино все оставшиеся ресурсы своего отказывающего служить мозга попытался выдать связную фразу –утром… на аялоне... какая-то старуха... сцала стоя... я видел ее пизду, Алик... Ты понимаешь, Алик, я видел ее пизду... 
- Фима. – Алик глубоко и устало вздохнул. – Успокойся. Не было никакой старухи. Не было, понимаешь? Не было. Я же давал тебе номер этой женщины... Изабеллы эээ.... Арнольдовны.
Она бывшая москвичка.  Она замечательный, великолепный врач. Другого такого русскоговорящего психиатра ты в Израиле не найдешь. Позвони ей. Не тяни с этим, Фима. Не тяни. Это я тебе уже не как друг, а как врач говорю. А теперь извини, меня люди ждут. И не звони мне больше. – и, после некоторой паузы - В рабочее время. – В трубке повисла тишина.

Внезапно сорокашестилетний уроженец Кривого Рога, ныне проживающий в Бат-яме, некто Фима Кукуштейн, с тоскливой пронзительностью осознал, что одинок.
Резкая боль сдавила его грудную клетку, и перекатываясь какой-то тяжелой, свинцовой массой, поползла к горлу. Судорога петлей сдавила шею и грудь. Я боюсь жизни, смерти, или безумия? – спросил себя Фима. И тут же в сознании всплыл другой, менее пафосный вопрос - может, подрочить?
Нет, это пиздец.
Неужели дело только в этой проклятой старухе, не попадись она мне сегодня на глаза... В комнату влетел огромный крылатый таракан, и присев на столик напротив дивана  на котором возлежал скорчившийся  беспомощный человек, стал неторопливо прохаживаться и пыжиться, буквально в нескольких сантиметрах от Фиминого носа. Ну и жирный же тараканище – подумал Ефим. Он потянулся было за тапком, но резкая боль так остро колыхнулась в груди, что пришлось вернутся в исходное положение. Сердце... это опять сердце.... Пронесет, в этот раз пронесет. Господи, только бы прошло. Он стал наблюдать за прогуливающимся тараканом. Эх, попался бы ты мне на глаза еще минут пятнадцать назад – мысленно обратился он к единственному живому существу, разделяющему его одиночество. Но таракан и в ус не дул. Он напыщенно, горделиво прохаживался по журнальному столику взад вперед, а потом вдруг взмахнул крыльями и исчез в проеме окна. Совершенно неожиданно Фима почувствовал себя покинутым. И ты, Брут? – пробормотал он, обращаясь уже не к таракану, а к некоей абстрактной пустоте, которая уже распростерла перед ним свои объятья. В следующую секунду его взгляд остекленел.

-Шизофрения, простая форма. – пробурчала в трубку Изабелла Арчибальдовна Фундт-Приходько, поправляя темно-рыжий парик, который все время сползал с лысого затылка. Пожилой даме шел семьдесят шестой год. Пора бы уже всерьез заняться воспитанием внуков-разгильдяев, что и подобает делать даме с таким стальным характером в столь зрелые годы. Но пациенты донимали ее телефонными звонками, письмами  из дальнего и ближнего зарубежья. Когда-то она была заведующей отделением в одной из элитных подмосковных клиник предназначенных для высокопоставленных чинов советской номенклатуры.
- Есть какая-то надежда на выздоровление? – Всхлипнув, спросила бывшая Фимина жена, Жанна. Процесс оформления опекунства над бывшим мужем, а также его трехкомнатной квартирой шел полным ходом.
- Хуй на рыло. – Изабелла Арчибальдовна иногда не брезговала едким словцом, поскольку происходила из хорошей житомирской рабочей семьи. – Маловероятно. Нулевой статус левого синапса, зрачки расширены, циклический тремор левой надбровной дуги, функциональная моторная каталепсия. Одним словом, ступор. Почти никаких признаков жизни. Миленькая моя, прогноз весьма и весьма неблагоприятный. – Она глубоко, сочувственно вздохнула. – Подкожные и внутривенные инъекции нейролептиков, большие дозы трициклических антидепрессантов, шоковая терапия – не дали никакого результата.
-Изабеллочка Арчибальдовна... да неужели же все так безнадежно?  – с трагическим надрывом проскулила Жанна. Она подкрашивала губы, ухитряясь удерживать помаду и мобильник в правой руке. На ее левом колене лежала мощная, темная волосатая  рука. За рулем серебристого Бьюика 1978 года выпуска, из-за затемненных окон которого Жанна из под своих длинных ресниц весьма презрительно взирала на окружающий мир, сидел израильтянин южноафриканского происхождения - некто Нетто Мургези, один из совладельцев компании «Мургези даймонд уэй интернэшнал», специализирующейся на импорте подгузников для престарелых. Фешенебельный офис этой международной компании был расположен в элитном квартале прилегающем к зданию нового центрального автовокзала в южном Тель-Авиве. Волосатая черная рука, бесцеремонно откинув край снежно-белого платья, медленно, но верно продвигалась по внутренней стороне загорелого, бронзового бедра к промежности, к бледно розовому кружевному узору трусиков. Нетто, резко оттеснив жалобно хрюкнувший клаксоном старый фиат, вырулил в левый, самый скоростной ряд. Опять – обреченно подумала Жанна. Уже третий раз за сегодня... Она знала, что через несколько секунд тяжелая черная пятерня ляжет ей на затылок и властно наклонит ее голову вниз. Поэтому она умоляюще взглянула в расширенные темно-коричневые зрачки своего друга. Дарлинг... джаст э сэконд... плиииз. – одними губами прошептала она. –Изабеллочка, да сколько же  еще продлится этот кошмар? – почти всхлипнула она в мобильник.
- Миленькая... - Голос Изабеллы Арчибальдовны на секунду дрогнул, но тут же вновь забронировался в прежнюю официальную сталь. – Я очень хорошо понимаю ваше состояние, но ничего обнадеживающего сказать не могу. Некоторые шизофреники проводят в ступоре месяцы, некоторые – годы, а есть и такие, что пребывают в этом состоянии десятилетия. К сожалению, шизофрения – это неизлечимое, и еще очень мало изученное современной медициной заболевание.