Я несказанно обрадовалась. Наверное, не каждый меня поймёт, но в 1984 году пятьдесят копеек для меня было целым состоянием. В школе могла купить мороженное «пломбир», лимонад, песочное кольцо, пирожки. В общем, всё, что душе моей угодно.

        Уже через десять минут, лёжа в постели, я почувствовала, что радость почему-то ушла. На смену ей пришла грусть. Впрочем, радоваться в одиночку всегда грустно. Встав взрослой, я пойму, что любая радость – это предшественница огорчений.

        Семён захрапел, я окликнула его, но он спал, как убитый. Я тоже несколько раз проваливалась в «сонную сказку» (так мама называла ночь, когда в детстве укладывала меня спать), но тут же просыпалась. «Я – взрослая? – Думала я. – Чтобы стать взрослой, нужно выдавить из взрослого парня этот сок? Неужели всё так просто? Интересно, а мои Инка и Алёна что-то подобное делали уже? Хм. А с кем? Ведь у них же нет старших братьев. Инка, наверное, рассказала бы мне… Хотя вот я, например. Расскажу ей? Кончено, нет. А хочется. Интересно, как бы она к этому отнеслась? Смеялась бы, наверное… Или… Нет, не стану рассказывать, - твёрдо решила я. -  Вдруг она родителям своим расскажет, а те - моим папе и маме. Семён же попросил, никому не рассказывать. Да и я же слово дала. Тайна – есть тайна…»       

      Утром следующего дня, собираясь  в школу, я взглянула в зеркало и вздрогнула – с той стороны на меня смотрели чужие глаза. Я попыталась сгримасничать, подмигнула, но отражение оставалось неизменным. Меня это ещё больше напугало. Тогда я поднесла к лицу руку и провела ладонью перед глазами. Отражение повторило мой жест и вдруг с облегчением улыбнулось.

    - Ну, ты чего? – спросила я у него.
    - А ничего! – вроде бы ответило отражение и снова улыбнулось.

      Я резко отвернулась от зеркала и отошла в сторону. Вернувшись через минуту, я убедилась, что отражение моё всё там же и ничего с ним не происходит. «Наверное, показалось, - подумала я и на всякий случай ещё раз подмигнула и сморщила нос. В этот раз отражение охотно повторило мою гримасу.

      «Странно, - думала я по дороге в школу, - почему моё отражение в первый раз отказалось мне подмигнуть? Разве такое бывает? А может быть, это из-за вчерашнего происшествия? Хе-хе… Как же я забыла? Неужели Сёмка виноват? Впрочем, что это за происшествие? Подумаешь, письку полизал… А почему он так этого боится? Двадцать раз вчера перед сном повторил, чтобы я никому не рассказывала. Нужно будет сегодня вечером спросить у него. Бывает ли у Семёна такое, чтобы отражение ему отказывалось подмигивать? Ничего не произошло. Ничего? А почему тогда на душе так гадко? Всё равно  что-то не то. Ах, я забыла, у меня же в портфеле целых пятьдесят копеек. Странно всё-таки получается: когда у меня не было денег, я мечтала о них. А теперь, когда у меня есть полрубля, я почему-то не испытываю той радости, которая охватывала меня, когда родители давали десять или по большим праздникам двадцать копеек… А что это на меня так бабка уставилась? И ухмыляется… Вот старая карга. Может, она догадывается, чем мы ночью занимались с братом? А как она может догадаться? Вот я дура… Стой! А вдруг это теперь заметно по моей походке? Ну да. Конечно, заметно. Я же сама это чувствую. Там, внизу, между ног у меня появилась какая-то тяжесть. – Я, посмотрела по сторонам и, улучшив момент, погладила через форменное платье лобок. – Что-то изменилось внутри меня и вокруг меня…»

       

        Я продолжила путь в школу, часто оборачиваясь. У меня было такое чувство, что я как будто что-то потеряла. Остановившись в очередной раз, я проверила, всё ли на месте? Портфель, сумка со сменной обувью. Рука нырнула в карман – ключи от квартиры на месте. «Что за ерунда? – размышляла я. – Что я могу потерять? Всё на месте…»
     
        Двенадцатилетнему человеку и невдомёк, что люди могут терять не только материальные вещи. Впрочем, что говорить о ребёнке, если об этом не знают и многие взрослые. В моём родном городе, наверное, каждый второй, а, может быть, и девять человек из десяти, даже не подозревают, что давным-давно растеряли себя по крупицам, по клеточкам. А кого может воспитать рассыпавшийся человек? Например, мой папа громогласно заявлял, что украсть у соседа – подло и недопустимо. Ворующий у соседа достоин самого сурового наказания. А красть у государства можно и должно, потому как государство систематически бессовестно обкрадывает своих граждан. Лет в десять я пришла к выводу, что в магазине самообслуживания, в школе или в пионерском лагере вполне допустимо что-нибудь спереть, и это вовсе не порок, а так - игра. Однажды, поделившись с мамой своими рассуждениями и небольшим опытом «государственного хищения», я получила от неё затрещину и грандиозную отповедь. Вечером досталось и вернувшемуся с работы отцу.

      - Ты, Паша, совсем сдурел! – Плакала и кричала мама. – Чему ты ребёнка учишь? Хочешь уголовницу из неё сделать? Ты зачем тут свои идиотские теории внушаешь детям?
        - Ничего я не внушаю, - оправдывался отец. – Спроси у неё… Наверное, подслушала наш разговор с друзьями. – И обращаясь ко мне, спросил: - Шурка, я тебе что-нибудь говорил? 
        - Нет, - замотала я головой.
        - Откуда ты это взяла, что у государства можно воровать? – нахмурив брови, строго спросил отец.
        - Не помню, - пожав плечами, соврала я. – Слышала где-то.
        - Ну вот, видишь, - неестественно рассмеялся отец. – Ребёнок где-то слышал. Это не я такой плохой. Это жизнь у нас такая, что даже ребёнок знает, у кого можно, а у кого нельзя красть…
        - Замолчи немедленно, - шикнула на него мать. И обернувшись ко мне, продолжила: - Запомни, дочка, воровать нельзя ни при каких обстоятельствах. Ни у кого! В Библии есть такие слова: не укради… 
        - Так, мать, - отец высоко поднял руку вверх. – Стоп! Ты тоже мне тут не разводи эту демагогию. Ясно? Брось свои поповские штучки. Ещё не хватало мне из дочки монашку сделать. Я – коммунист, и не позволю вести в моей квартире богомольные проповеди. Шурка, ты в будущем в комсомол собираешься вступать? – неожиданно спросил у меня отец.
        - Конечно, - закивала я. – А как же без комсомола? Но мне ещё рано…
        - Тогда запомни, Библия, о которой говорит мать, это книга для оболванивания людей. А религия – это наркотик для народа.
        - Ой, папа, нам так и в школе говорили, - улыбнулась я.
          Мать тяжело вздохнула, махнула рукой и ушла в свою спальню, буркнув напоследок: «Совсем совесть потерял…»





                                                                * * *

         
          Следующей ночью Семён орудовал языком так, что мне стало невмоготу. 
        - Сёма, если ты будешь делать мне больно, я больше не буду с тобой этим заниматься, - предупредила я.
        - Извини, Шура, - залепетал он. – Я буду аккуратно. 

        Теперь у меня стали водиться деньги, хотя часто Семён ласкал в долг, но потом забывал рассчитываться (такса установилась, как в первую ночь – полизал, заплати полтинник). Сначала я стеснялась напоминать ему, не могла выдавить из себя упрёк, но уже через месяц, наплевав на скромность, я объявила братцу:

        - Сёмка, ты мне задолжал четыре рубля. Пока не рассчитаешься, не подходи.

        Что самое удивительное, я получала такое наслаждение от его языка, что иногда даже жалела о поставленном условии. Спасение находила в ванной. Ложилась в горячую в воду и пальчиками подолгу ласкала себя. Спустя некоторое время, я придумала ещё один способ самоудовлетворения – я ласкала свою пылающую девочку (так её называл Семён) тёплой струей из-под душа.

      Первое время мы с братом развлекались по ночам. Но после возвращения родителей из отпуска это стало небезопасно, и мы перешли на дневные забавы, пока мама и папа находились на работе.

          Однажды Семён, полностью со мной рассчитавшись, неожиданно  предложил мне за один сеанс рубль. Но я зря обрадовалась. Оказывается, он предлагал повышение моей зарплаты совсем небескорыстно. Он потребовал, чтобы я сделала ему минет:

          - Шурка, так не честно. Я работаю языком, доставляю тебе удовольствие, ты прёшься, как удав по асфальту. Я же не дурак, вижу, что тебе это в кайф. При этом я плачу тебе деньги. А ты лежишь себе на кровати, как принцесса, и только кайфуешь. Возьми и ты у меня в рот. Или ты брезгуешь?
 
          - Сём, взяла бы, - робко ответила я, - но боюсь, что ты нальёшь мне в рот этой вонючей своей, как её…
          - Молофьи, - подсказал он (именно таким словом он называл тогда сперму)
          - Понял?
          - Кстати, знаешь, Шурка, - ухмыльнулся Семён, - зря ты так брезгливо о ней отзываешься. Я где-то читал, что японские бабы специально у мужиков её покупают и глотают, вместо лекарства.
          - Зачем? – я расширила глаза.
          - Чтобы выглядеть моложе.
          - Значит, это не для меня, - заключила я. – Я, наоборот, мечтаю поскорее повзрослеть.
          - Да я тебе клянусь, что в рот не буду кончать, - выпалил Семён.
          - Пообещай, - предложила я, больше для форса.
          - Обещаю, - с готовностью подтвердил Семён.
          - Хорошо, - согласилась я и добавила:  - но деньги вперёд.
          - Слушай, - рассмеялся Сёмка, - Сашка,  ну ты и сука.
          - С чего ты взял? – нахмурилась я. – Сам виноват, обещаешь, а потом по полмесяца денег не даёшь.
          - Хорошо-хорошо, - заверил меня брат, - я буду платить вперёд.



                                                              * * *

          Не знаю, то ли так совпало, то ли мама что-то почувствовала, но однажды вечером, когда отец со своими собутыльниками ушёл во двор играть в домино, или как они выражались в «козла», мама позвала меня в свою комнату.

        - Сашенька, - осторожно начала она, - ты уже взрослая девочка. Давай по взрослому и поговорим. Ты готова?
        - Угу, - смутилась я. Мама впервые заговорила со мной таким образом, и я почувствовала какую-то неловкость. Родители всегда называли меня ребёнком, дитём, маленькой девочкой. А тут «взрослая девочка». Меня это насторожило, лицо запылало.
Мама, видимо заметив моё смущение, улыбнулась, погладила меня по голове и ласково спросила:
        - Ну что ты так застеснялась, доченька? 
        - Нет-нет, мамочка, - залепетала я, - просто ты никогда не называла меня взрослой. Я… но…
        - Правильно, не называла, но люди все когда-то становятся взрослыми. А родители должны подготовить своих детей к взрослой жизни. Понимаешь?

        Я совсем растерялась, мне казалось, что мама вот-вот заговорит о наших с братом ночных развлечениях. «Откуда она узнала? – пронеслось в голове. – Неужели Сёмка рассказал? Сам же просил ничего не говорить. Вот скотина…»  Но после первых слов мамы я облегчённо вздохнула.

          - Я понимаю, в школе тебе говорят, что Бога нет, что это всё сказки. Но, дочь, я прошу тебя: даже, если тебе приходится поддакивать на эту тему в школе учителям и одноклассникам, в мыслях не соглашайся с ними. Бог был, есть и будет всегда. Поверь мне, своей матери.
          - Но мама, - удивилась я, - ведь его же никто не видел. Наша учительница Прасковья Степановна говорит, что бога придумали неграмотные люди. Они не знали тогда, что…
          - Саша, выслушай меня до конца, не перебивай. Договорились? – мама поцеловала меня в лоб. Я заметила в её глазах слёзы. 
          - Извини, мамочка, - смутилась я. – Говори, я больше не буду…
          - Так вот, доченька, Бога и не надо никому видеть. Главное – чтобы он видел нас и наши поступки. Понимаешь?
          - Угу, - кивнула я, хотя ничего не поняла из сказанного.
          - Бог, - продолжала мама, - видит всё, что происходит на земле. Но Он не вмешивается в наши дела. Он дал нам полную свободу действий. То есть делайте, творите, что хотите. А итоги Он будет подводить потом, когда мы из этого мира перейдём в другой, иной мир.
          - В какой? – не удержалась я. – В какой другой мир?
          - В тот, который мы попадём после смерти, - пояснила мама. – Мы не исчезнем навсегда. После смерти человек попадает в царство небесное. И там наша жизнь будет вечной. Но все люди будут жить по-разному. Те, кто верил в Бога, будут жить в раю, а те, кто хулил Его и не верил в Него, попадут в Ад, где будут вечно мучаться. Царство небесное находится на небе, а ад – под землёй. В раю человек живёт в окружении ангелов, а в аду – среди демонов, то есть чертей.
          - Мама, но все говорят, что это просто выдумки, - не выдержала я.
          - И пусть говорят, - махнула рукой мама. – Пусть говорят, но ты всё же слушай, что тебе говорит родная мать. Я желаю тебе только добра. Ты видела у нас на даче куст винограда?
          - Видела, - кивнула я.
          - Помнишь, я показывала тебе лозу и молодые побеги? Рассказывала, как появляются на свет ягодки винограда?
          - Помню…
          - Так вот послушай, детка, что я тебе прочитаю. – Мама вынула из кармана халата крошечную книжечку в серебристой обложке и открыла страницу с закладкой.
          - Что это за книжка? – удивилась я. – Красивенькая такая.
          - Вот, послушай, что говорил Бог наш, Иисус Христос, своим ученикам, - мама приблизила брошюру к глазам и принялась медленно читать.

        «Я — истинная виноградная лоза, а Отец мой — виноградарь. Я — виноградная лоза, а вы — побеги…»

            - Мама, - робко перебила я, - а кто такой отец?
            - Отец – это и есть наш Бог…
            - А Иисус Христос тогда кто? – я решительно ничего не понимала.
            - Иисус Христос – сын Бога, - пояснила мама.
            - Но ты же сказала, наш бог – Иисус Христос… Они оба боги, что ли?
            Мама, наморщив лоб, умолкла. Спустя минуту я виновато спросила:
            - Мам, ты обиделась на меня? 
            - Нет, что ты, деточка, - улыбнулась мама. – Просто думаю, как тебе более доходчиво объяснить. Понимаешь, в чём дело. Бог у нас один. Но он триедин. То есть Бог-отец, Бог-сын и Святой дух. Это всё и есть один Бог. – Заметив, на моём лице недоумение, мама погладила меня и добавила: - Ты сейчас не ломай голову. Со временем ты всё поймёшь. А сейчас просто представь Отца и Сына. Но представь, что это как бы один и тот же Человек. Сможешь?
            - Не-а, - честно призналась я. – Как это один человек? Ну… вот наш папа и Сёмка. Это же два человека?
            - Ладно, - согласилась мать, - пусть будет два. Хорошо. Тогда слушай, что говорил сын Бога Иисус Христос о Себе и о своём Отце. 

        «…и Отец требует от меня только одного: чтобы вы дали много плодов. Лоза подрезается лишь для того, чтобы ее побеги приносили еще больше плодов. Каждый мой побег, не приносящий плодов, Отец отсечет. Каждый побег, приносящий плоды, Отец очистит, чтобы он мог приносить еще больше плодов. Вы уже очистились моим словом, но вам следует и впредь оставаться чистыми. Пребудьте же во мне, а я пребуду в вас; побег засыхает, когда он отделяется от лозы. Как побег не может плодоносить, если не пребывает в лозе, так и вы не можете приносить плодов любвеобильного служения, не пребывая во мне.
        Помните: я – настоящая лоза, а вы — живые побеги. Тот, кто живет во мне, — и в ком живу я, — принесет обильные плоды духа и испытает высшую радость, принося эти духовные плоды. Если вы сохраните эту живую духовную связь со мной, то принесете обильные плоды. Если вы пребудете во мне, и мои слова пребудут в вас, вы сможете свободно общаться со мной, и тогда мой живой дух сможет влиться в вас настолько, что вы будете вправе просить всё, чего пожелает мой дух, и делать это с уверенностью в том, что Отец удовлетворит наше прошение. Отец обретает славу, когда у лозы много живых побегов, и каждый из них приносит много плодов.
        И когда мир увидит эти плодоносящие побеги — моих друзей, которые любят друг друга так же, как я всегда любил их, — все люди будут знать, что вы воистину мои ученики.
        Как Отец любил и любит меня, так и я любил и люблю вас. Живите в моей любви, как я живу в любви Отца. Если будете верны моему учению, то пребудете в моей любви, так же, как я сдержал слово Отца и извечно пребываю в его любви…»

          Я зевнула и, прижавшись к маме, стала засыпать. Мама гладила меня и что-то ещё рассказывала, но я провалилась в небытие. Мне снился белый ангел (я видела такого на открытке в маминой комнате).  Ангел с большими пушистыми крыльями подлетел ко мне и спросил: «Саша, хорошо, что ты вовремя поверила своей маме. Видишь, ты теперь в раю, а могла попасть в ад. Там бы тебя черти жарили на большой сковородке. Слышишь меня, Саня? Ты что уснула?» Ангел внезапно растворился, а вместо него появился чёрт, точь-в-точь которого я видела однажды по телевизору в фильме «Вечера на хуторе близ Диканьки». «Ты что, соня,  – рассмеялся чёрт, – так рано уснула?» Снова появился ангел и нежно сказал: «Сашенька, иди на свою кровать, миленькая…» «Что это с ней?» - протрубил чёрт. «Может, заболела? – предположил ангел. – Надо бы смерить температуру…» 

            Я очнулась. Рядом со мной стояли мать и подвыпивший отец. 

          - Что с тобой, дочка? – всполошилась мама. – Ты как себя чувствуешь?
          - Нормально, - почти шёпотом ответила я и пристально взглянула на папу.  Представив на его голове рога, я неожиданно прыснула.
          - Смеётся, значит, не болеет, - заключил папа. 
          Вскоре градусник  окончательно развеял родительские сомнения по поводу моего здоровья, а я уже через десять минут порывалась пойти гулять во двор, но мама в тот вечер не разрешила мне выходить на улицу. Перед сном она пришла в мою комнату, села на краешек кровати и шепнула мне на ухо:
          - Саша, ты не говори отцу о нашем разговоре, а то он будет ругаться. И Сёмке тоже не  рассказывай. Пусть это будет нашей тайной. Хорошо?
          - Хорошо, мама, обещаю, - ответила я, помня, что папа называет маминого бога милиционером: «Его никогда нет там, где он больше всего необходим…» 

            Вот и не верь после этого экстрасенсу. В двенадцать лет моя жизнь стала превращаться в сплошные тайны. От родителей я скрывала нашу тайну с Семёном. От папы с братом скрывала тайну с мамой. Оставалось ещё завести какую-нибудь тайну с папой. Мне даже стало казаться, что она притаилась где-то рядом… И я не ошиблась, но о ней чуть позже. 

            Ах, мамочка! Знала ли ты тогда, что твои предостережения и увещевания вернутся ко мне через много-много лет? Вернутся в виде безответных вопросов, прорвавшихся через дерзкие рассуждения великого русского писателя. Не знаю, вправе ли я задавать себе их? А с другой стороны, кто мне запретит спросить у самой себя: написав первую и последнюю свою книгу о блуднице, могу ли я считаться христианским автором? Почему меня волнует этот вопрос? Казалось бы, никогда не была набожной, церковь посещала изредка, да и то больше из-за любопытства. А может, близкая смерть тому виной? Ох, люди-люди… Ещё несколько дней назад, ты бы и думать об этом не думала. А теперь туда же – христианский автор.

        Может, прав был Дыня Рваный (один из моих московских сутенёров), когда гогоча перед очередным инструктажем говорил девчонкам: «Запомните, красавицы: весь мир – бардак, все люди – бляди!»