На  лавочке выпили по литру пива. Мой живот вздулся, но в голове чисто и пусто: я как сдохшая рыбина. Лёха тоже выпил, но – крепкого. Ему лучше: уже отлил рядом с мусоркой.

Мимо бабки, гуляющей собачку, через арку  выворачиваем из двора, чтобы продолжить вечер.

Идём пешком до Патриарших.  У одного пивного ресторана тусуют малолетки, сверкая бутылкой водки.

Вспомнилось, как месяц назад перебегали на ту сторону дороги через машинный поток. На полпути завязли в разделительной полосе. Стояли минут пять, и тачки проносились в метре. А в той аптеке не оказалось того, что нужно. Позже купили в другой.

Шапка постепенно намокает, потому что снег совсем молодой – первый, горячий. Лёха, уткнувшись носом в грудь, со сноровкой шагает между луж – еле успеваю за ним. Его потемневшая голова блестит свинцом, когда попадает под свет фонарей. Капюшон потерял где-то, говорит.

Опять во дворы. Темно и безлюдно. Скомкавшись, от ветра, виляем по проулку в сторону какого-то дома.

Теперь уже я, перешагнув маленькую оградку, ссу на сгибе сталинской девятиэтажки. Неторопливо отливая, разглядываю сливочное масло окон. В одном на подоконнике лежат книги, в другое виден кусок кухонной вытяжки. Зевая, застёгиваю штаны и поправляю куртку.

Пока я ссал, Лёха закурил. Тоже поджигаю сигарету. Стоим.

- Ххолодно…
- Да, жесть…
- Пойдём обратно, к метро, - ну их, эти пруды, нахуй… а то без капюшона мёрзну…
- Окей, пойдём, мне тоже не айс.

Мимо проезжает джип с небритым хачиком и бабой в вечернем платье. Докуриваем, смотря ему вслед.

Ускорив шаг, идём дворами к станции.

Напротив входа в метро, на площади, стоит большая чёрная фигура Маяковского в костюме. Руки глубоко в карманах, взгляд в пустоту.