В канун Нового Года Женя Лукашин шол домой уставший и злой. Настроения новогоднего не было ваще впизду. Ва-первых, он как и в прошлом году, отхуярил ночную смену и после нейо еще не спал, а во-вторых, впервые за много лет, Женя не пошол с друзьями в баню. Впринципе после традицыонной бани 31-го декабря прошлого года, друзей у Жени и не стало.

Опять нахлынули воспоминания. Вот он, жалкий, помятый, только что из аэропорта  пробирается домой, зажав  в руке букет пластмассовых гвоздик и перебирает в уме самые ходовые атмазки. Вот аткрывает дверь в новенькую квартиру сваим как аказалось универсальным междугородным ключом. Проходит в комнату и видит, как ево Галечку, ево маленькую сисястую Галечку, прут с трех сторон Женины бывшие друзья – Саша, Миша и Павлик. И даже Павлик блять, тот самый, вместо которого Женя таг неудачно слетал в Ленинград! Видно было, что Галечка волнуеццо, стоит раскарячившись без движенья, как телка на бойне, а Сашка успакаивает ейо миролюбиво так, казел: «Не бойся ты, мы его в Ленинград савсем без денег атправеле, он теперь аттуда хуй выбереццо до первово мая». А мама на кухне жарит этим уродам блинчеки!!!

Сука. Да, в те роковые минуты, стоя на пороге сваей комнаты, Женя сразу дахуя чего потерял – невесту и друзей, веру в людей и невинность правой руки.

От воспоминаний настроение стало исчо хуже. Он поднялся на лифте, открыл дверь (замок все тот же, надо ево поменять чтоли нахуй) и вошел в квартиру. «Мама, я бля дома.» - привычно крикнул Женя в глубину сваих шеснаццатиметровых хором, но ответом ему стало лишь влажное хлюпанье под нагаме. Не надо было иметь медицинсково образования, штобы понять, что у порога его встречала лужа ароматной блевотины. Западозрив неладное (мама всегда блюет в раковину) Женя не раздеваясь рванул на кухню. За столом сидели двое – мужчина и женщина. Распухшее и покрасневшее как после недельново запоя ебало женщины, вызывало какие-то смутные васпаминания. Мамы за столом не было, да и в квартире тоже не оказалось. Мужчина, сидевший до этого спиной  к входу, развернулся и внимательно посмотрел на хозяина.

- Ну надо же, не наибал.

- Ипполит? – Женя был в ахуе. За его столом сидел тот самый питерский гандон, который испортил в прошлом году всю романтеку неажыданной новогодней ебли. Таг, а это рядом с ним…. Да ну нахуй! – Надя? Нихуясе. Какими судьбаме?

- Панимаешь, какая хуйня, после тебя я у этой суки еще человек шесть всяких пидарасов ловил. 23-его февраля одного, на Пасху двоих, девятого мая, седьмого ноября. То из Воронежа, то из Свердловска.  Из Хабаровска даже адин был - неделю на поезде ехал. И у всех прикинь и номер дома такой же, и ключ подошел. Ну вод я и решил всех проверить ответным визитом так сказать, да и Надьку заодно. Женицца на ней думаю, не хачу чтоб блядью оказалась. С тебя первого начал, а ты малодчик оказалсо, не спиздел. Выпить хош?

- А где моя мама?

- Да хуй ее знает. Сидела туд с нами, выпили чуть. Ну и понесло ейо, типа она Мери Поппинс и ниибет, все мозги задурила. Песню про тиццать три коровы раз десять спела. Потом сказала, что счас нам докажет и сьебалась куда-то.

«Мамочка» - Женя пулей выскочил на балкон. Далеко внизу черным пятном на белом снегу выделялась несбывшаясо мамина мечта. Точнее сама мама, одетая в чорнае пальто и шляпу-кателок, сжимающая в окоченевшей руке порванный зонтик с цветочкаме. Долеталась, сука старая.

«Сейчас конечно не девяностые, Савецкий Саюз и все такое, но все-таки двушка в центре Москвы мне нихуево нахаляву обломилась» - подумал Женя и сплюнул вниз. Настроение стало гораздо лучше, захотелось выпить и поебаццо. Он вернулся на кухню. Надя, поддерживая голову обеими рукаме, бубнила под нос «вагончик тронеццо, перрон останеццо». От ее голоса по заливному, что было в миллиметре от леца, ходила мелкая рябь. Ипполита не было. «За догонкой побежал» - сообразил Женя, - «это мой шанс блять». Надю надо было незамедлительно выебать. Женя выпил рюмку вотки для храбрости, вынул хуй, совершил рукой пару возвратно-поступательных движэний, и годовой запас спермы обильно брызнул на сальные Надины волосы. Голова потяжелела, и Надя-таки ткнулась носом в заливное. Волна нежности охватила Женю, захотелось обнять эту валшэбную женщину, украсть ее, читать ей стихи, но слова любви не приходили на ум. Ат абиды он пнул ейо в ухо, и сел за стол на освободившуюся табуредку.

Вернулся Ипполит с двумя бутылкаме водки,  посмотрел на лежащую в углу Надю:
- Спеклась что ли?  Ну и хуй с ней, выпьем. С Новым Годом тебя, Женя, - сказал он, приподнимая наполненный до краев стакан.
- С новым счастьем, Ипполит. Приезжайте исчо.