Натруженный сфинктер поста ДПС безразлично расслабился, не пытаясь более сдержать зловонный транспортный поток, безудержно изливающийся из  воспаленной кишки проспекта имени Шолохова...
Она позвонила около шести вечера,  как всегда долгожданно-неожиданно.
- Ты готов? через 15 минут на выезде.  Сердце ухнуло, замерло и неровно затрепыхалось где то в районе желудка.
- Подожди я... - вот сука, бросила трубку.
Быстрее вниз, к машине, путаясь в шнурках, рукавах и шарфах. Почти утраченное благоразумие робким фальцетом намекает, что надо остановиться, что ты уже не мальчик, и что терпение господне не безгранично. Двумя октавами ниже о том же, но куда более уверенными интонациями вторит страх. Что она придумает в этот раз?
- Да похуй!
Я как собака Павлова – включилась лампочка, потек желудочный сок – сейчас будут кормить.
Почему-то соседний ряд всегда движется быстрее. Слева абстинентно трясется всем телом старый сифилитик-Икарус, по прежнему с такою же, как у Шахрина улыбкой. Справа гасит сизым солярочным перегаром чудовищных габаритов длинномер, весь в бахроме грязно-коричневых щупалец-сосулек.  Впереди кокетливо машет куцым хвостиком выхлопа бестолковая как болонка белая "Корса" с плюшевым мишкой, закрывающим все заднее стекло.  Почти стоим...  Может, все-таки опоздаю?
Да трогайся ж ты, тупая курица!!!  Короткими шажками, по сантиметру, просовываю капот между фурами, втискиваюсь в просвет. Теперь вправо, на обочину, поднимая фонтаны коричневой льдистой каши, и вперед. Успеваю. Оставляю позади развязку, ну теперь можно ехать. Бачок омывателя почти пустой, надо бы долить, однако хрен там. Слева, чуть не снеся зеркало, меня как стоячего обходит лимонный Опель- «Тигра», сияющий, как из салона.
- Дуй за мной, и не вздумай потеряться - доносится из гарнитуры Ее голос - и не клади трубку.
Выплевываю жвачку, втыкаю вторую передачу, газ в пол почти до отсечки, и не сбавляя оборотов третью. Страх и мандраж остались где-то сзади. Залепленные припекшейся грязью фары почти не светят, дворники бессмысленно размазывают по стеклу клейкую глинистую жижу.  Слева- не вижу, нет, ощущаю тянущийся по разделительной кургузый железный отбойник, сквозь опоры которого бьют в глаза огни встречного потока.  Впереди Она, ее красные габариты. Как ее зовут, откуда она взялась, и кто учил ее водить - я не знаю. Да и не до этого.
Сейчас моя задача проста - не оторваться, просто не отстать. А потом... А потом будет потом, если вообще будет.
Чувствую неровности дороги кончиками пальцев.  Дело к ночи, чуть подмораживает. Вышивая в потоке сложные кривые несемся, протыкая насквозь мутные облака липкой грязевой взвеси. Вот Опель ныряет вправо , в зазор между фурами, я следом, цепляю обочину, выравниваюсь, догоняю. Опять влево, под  рев сигналов и визг чьих-то тормозов. Еще левее. Не сбавляя скорости, властно мигая дальним светом, она расчищает путь.
- Приготовся. Сейчас будет разрыв в ограждении.
Будет, знаю. Два разрыва с интервалом метров в пятьсот. Для разворота через  федеральную трассу. И на каждом давно уже пора ставить храм на крови.
То что было страшно в первый раз во второй  стократ страшнее. А уж в третий...
- Пошли.
Время становится вязким и тягучим. Я как будто вижу себя сверху и чуть сзади. Вот мелькнул знак разворота. Хоть бы там кто-то стоял, тогда мы уйдем вправо, со следующего... Свободно. Лимонный опель, не снижая скорости делает скачек влево, я за ним. Встречка.  Справа отбойник, слева непрерывная череда фур, впереди, с убийственным галогеном, истерично сигналит огромный полноприводный пиздец. Не снижая скорости, Опель втискивается между двумя возмущенно ревущими встречными потоками и врубает правый поворот.  Страха уже нет. Что-то большее, то что Высоцкий назвал "гибельным восторгом".
В зареве встречных фар я уже не вижу ничего, кроме габаритных огней, от которых нельзя оторваться.  Дворники взбесившимися метрономами  мечутся перед глазами, покадрово нарезая последний и такой короткий эпизод моей бессмысленной жизни, под сопровождение  чудовищной какофонии разноголосых клаксонов.
Чувствую, как у меня встает.
- Приготовились... пшел!
"Тигра", поймав просвет, прыгает вправо, заставив чуть поредевший встречный поток уходить влево, к обочине, и в ту же секунду ныряет - а следом за ней и я, на свою полосу, сразу в правый ряд.
-Жив? умница. Теперь быстренько валим вправо.
Мы сворачиваем на отходящую под острым углом от трассы скудно асфальтированную дорогу и через триста метров я впервые вижу, как призывно зажигаются ее стопы.
-Тебе понравилось?-  вваливается Она в мою дверь сдирая, с себя куртку. Давай скорей.
Я врубаю печку на максимум и откидываю спинки сидений. Какие в пизду ласки, зимой, в машине. Спущенные джинсы, задранная юбка и рваные колготки. Мокрые коврики и холодные запотевшие стекла. Дурацкий ручник.  Резкий запах пизды полусуточной выдержки. Паебать!  Сердце рвется наружу через диффузоры барабанных перепонок.  Адреналин не кипит - брызжет струей из торчащего колом хуя. Мы ебемся как скоты, быстро и жестко, с ревом, с визгом, с ногтями, слюнями и соплями.
Наверно так кончал Чикатилло,  разрывая в клочья свою жертву и бегая в эктазе по лесу, натыкаясь на деревья.
Наверно так же кончаем и мы.

Когда я прихожу в себя ее уже нет. Как и в тот раз. Как и в первый раз. Жуткая  слабость, словно после чудовищной пьянки. Пора домой. Глаза слипаются. Нужно протереть стекла и залить воду в омыватель. Нахуй. Все нахуй.  Как нибудь доберусь.  В правом ряду, потихоньку.
Внутри пустота и и вместе с тем какое-то облегчение. Впереди есть несколько спокойных дней или даже неделя. Я буду жить, занимаясь обычными делами, такими простыми и ненужными - ходить на работу, возвращаться домой, пить, есть, спать, ебаться с женой, лениво флиртовать с кем-то в аське.  В нарастающем страхе буду ждать, понимая, что все, чем раньше жил теперь не имеет никакого значения.  Ждать, вздрагивая от каждого телефонного звонка, внутренне холодея от мысли, что она все-таки позвонит.  Это не сможет продолжаться долго.
Полночь. Из окна на кухне виден светофор. В дежурном режиме он мигает желтым, как аварийка. С подоконника, не мигая, смотрит голодный кот. В раковине гора посуды, пованивает. 
Я ведь все-таки заставил себя выйти тогда из машины. Натянул штаны и выскочил на холод.  Помусолив лобовуху и фары грязной тряпкой, огляделся:  с черной ленты шоссе сюда, в нетронутую гладь липкого вчерашнего снега, тянулись только одни следы, следы моего собственного автомобиля.