Иммануил Кант проснулся от тяжелого скрипучего храпа. Храп исходил откуда то снизу и, казалось сейчас расколет на несколько равных частей его умную голову. Смерть мозга от храпа-  чрезмерная жестокость – подумалось Канту.
- Зато люди  увидят, мой мозг, - прохрипел он, приподнялся на локте и…. тут же грохнулся на пол с весьма большой высоты.
- Ну что же это такое… Что это за мистические падения?- он потер ушиб,  ударил ногой в стоящую перед ним кровать с огромным балдахином (он готов был поклясться своим любимым персиковым жабо - вчера вечером кровати не было)
Лежащая на полу, снятая со стены шкура медведя начала ерзать, стонать,  и ругаться. Затем шкура  раскинула лапы, нутро обнажилось, и на свет  показался вчерашний собутыльник, старый добрый друг Иоганн Бах…
- Моня? Оооох…. Ну и вонь…. поссать бы…. Пиво где? Ты вчера обещал пиво – хриплым голосом спросил Бах.
- Я обещал? Позвольте, уважаемый Иоганн Себастьянович, я не помню как я оказался на балдахине этой кровати, и вообще я не спрашиваю, откуда она здесь взялась и заметьте, даже не утруждаю вас вопросами о мистической природе происхождения обладательницы чудного  Баса-профундо, сопровождавшего наш сон всю ночь…., а вы говорите пиво..

Вдруг дверь отворилась, и на пороге появился слуга Иммануила Канта - Гюнтер с бочонком пива в руке и солеными гренками на подносе. Но не это поразило Канта больше всего:
- Так. – Иммануил поморщился, долгая ругательная речь с первого раза не могла вырваться через хоть и умную, но чрезвычайно больную голову.
- Так…- Слуга поставил бочонок на резной дубовый стол, предварительно расчистив его от всяческих париков, кальсонов и прочих предметов туалета.
- Так…. Гюнтер…. – все же начал Кант, - признавайся – откуда у тебя мое любимое жабо.
- Вы вчера мне сами его вручили, приказав на утро заказать бочонок баварского эля.
- Нет, нет. Нет не может быть. – Кант крутил головой и морщился, хотя уже начал предпринимать попытки подняться и двинуться в сторону бочонка. – А из чего пить –то?
Кант, не смог перебороть гравитацию и как тяжелый бурдюк плюхнулся обратно на пол, корчась и стоная.
- Будь этот Ньютон проклят…
- А мне на Ньютона насрать, - сказал Бах, и в одних кальсонах, на цыпочках проковылял к бочонку, -  ловко выдернул пробку и принялась лакать, сопровождая процедуру хищным рыком. Затем, пролив изрядное количество пива на пол, захлопнул пробку и сел рядом с неподвижным Кантом.
- Ты вчера у Фридриха-то чудил, брат. Ой чудил!
- А, да! Кстати. Ничего не помню, что он сказал про мой трактат? Первая часть прошла успешно?
- В целом одобрил, попросил побольше научных терминов… а то что это за трактат «Без бухла и баб – жизнь говно». Сегодня в пять к нему на прием.
- Дай бочонок.. - Кант жалобно обратился к слуге, горделиво выпячивавшем новое жабо персикового цвета, -Гюнтер, кружку дай… И ради Бога, кто эта фройлян?
- А это Герцогиня Брюгельштадт. Мы ее звали Брунгильдой. Она какой-то там  член королевского академического союза… не помню тоже. Нам ее дали для завершения твоего трактата.

Кант выпил кружку пива залпом, смачно рыгнул, одел парик, потер щетину, и в упор посмотрел на храпящую диву.
- А как она сюда то попала да еще с кроватью.
- Король Фридрих приказал ей быть свидетелем всех ваших опытов. Та говорит, раз так, тащите сюда мою кровать! Нажралась, прям как по учебнику – ну… по первой главе – про бухло…. Вызвала слуг, орет я буду спать здесь, и ткнула пальцем вот сюда.
- И что?
- Тащили эту махину … С Блюменштрассе…
Одев другое жабо поверх малинового сюртука на голое тело Кант сказал:
- Во исполнения указа его императорского величества приказываю тебе Гюнтер подготовить мой трактат к внесению туда изменений, готовь перо, чернила, всякое такое… Пошел вон, короче…. иди за шнапсом. И кстати, тебе это жабо идет, как мне…. – Кант не мог придумать сравнение… Сказывалась общая усушка мозга.
Гюнтер скрылся.
- Да сделай же ты что-нибудь! Музыкант! – вдруг заорал Иммануил, - Ну какие могут прийти философские мысли в голову, если под ухом грохочет эта туша.
Туша хрякнула два раза, поерзала,  затем продолжила свою монотонную партию.
- Мне б орган…
- Вон бутылок сколько, делай себе орган!
- Точно – смотри! Дай мне… швабру….веревку … и ладно сейчас сделаем.
Через несколько минут кропотливых стараний Бах сидел на стуле напротив швабры, приделанной горизонтально к полкам книжного шкафа и шарахал ложками по полупустым бутылкам,  привязанным к швабре.
- Иц э фа-йнал каунтдаааууун! Ви ливин туге-ээзер!- орал Бах, безумно лупя ложками по бутылкам.
- А что, неплохо! – Кант стал припевать… - Сам придумал?
- Да тока-что. Столько всякой хрени в бошку с похмела лезет, все равно протрезвею, забуду. О.О! Заерзала!

Туша большой фройляйн сначала зашевелилась, затем глаза ее распечатались. Зрачки медленно окинули весьма засранное помещение, и тут она увидела сидящих Канта с Бахом.
-  ААААААААААААААААА! О майн Гот!! Мужчины, какой срам! Петти!Петти!
Влетела какая-то молоденькая девчонка, скромно и бесцветно одетая – служанка стало быть, смекнули друзья.
- Откуда это все? Меня сейчас же в больница. Шок почти смертельный я погибаю – орала Брунгильда, -  Здесь мужчины, а я почиваю.
- Вы сами распорядились нести кровать сюда Герцогиня.
- Толстуха прикрылась подушками, привстала, еще раз посмотрела на мущщин:
- И что же вы намерены предпринять?- тихо спросила толстая герцогиня.
- В пять у Короля на совете. С второй частью трактата, про баб… – с грустью сказал Кант, и аккуратно поинтересовался, - а вы еще в своих юбках?
- Разумеется.
- Значит так. Для полного и всестороннего философского изучения мы должны произвести познание вашей пизды.. Вы тут раздевайтесь, оголяйтесь, но чтобы все было готово через… скажем полчаса.
- Как вы смеете называть ее так! – возмутилась Брунгильда…
- Да, да…- добавил Бах, - король тоже просил по-научней.
- Смилуйтесь, не хватит этого времени. – Пропищала служанка Пэтти  - и как бы извиняясь, уставилась в пол, - там восемь юбок, семь подьюбников, и девять каркасов. На каждом по двадцать четыре застежки….
- А как же вы дома то… Нихрена не пойму….
- Четверо нас дома, гораздо быстрее справляемся.

Молчавший и тупо глядящий до этого  на перевернутый комод Кант вдруг вскочил:
- Слушай, как тебя… Пэтти! Ну-ка признавайся - сколько юбок у тебя?
- Две…
- А ну снимай прямо при нас.
- Ну что вы я ведь девушка еще, мне никак нельзя… Да и не ухожена я, мне не положено.
- Снимай, кому говорят, именем его королевского величества!  - Кант поднял руку с кружкой как с мечом, - Мы что тебе здесь в бирюльки играем? Мы трактат защищаем перед академическим советом Короля.
- - Все, именем короля- продолжил Кант,  – меняю субъект исследований на более доступный при прочих равных. На трактате это никак не отразится.
- Фи… Мне же лучше… только покиньте комнату, и занимайтесь изучением там, - перевернулась на другой бок Герцогиня Брунгильда и обиженно выкусила нижнюю губу.


Все втроем вышли в другую комнату, Бах с Кантом сели в кресла, а за ними, стыдливо раздевался новый субъект философских познаний.
Пэтти медленно сняла свою холщевую курточку, и начала расстегивать булавки, на которых держались ее юбки. Через минуту, сгорая от стыда, прижав голову к груди она появилась перед взором великого философа.
- Мать моя! – Вскрикнул Кант. Да там не прокопаешься…. Ну и заросли… Тьфу-ты… Шило на мыло.
- Позвольте спросить, мой ученый друг, - озадаченно спросил Бах, - эта штука, ну как там ее, пизда, короче, за неимением другого определения… Она там в дебрях…
- Что ты говоришь…- Передразнил его Кант.
В этот момент в квартире появился Гюнтер все также гордо выпячивающий грудь с жабо. В руках он держал две бутылки, запечатанные сургучом.
- Э…. куда…. Ставить… - Промычал он, взгляд намертво прилип к юным прелестям субъекта философии и отвисшая челюсть обнаружила кривые желтые зубы.
- Ставь на пол и иди отсюда. Иж уже навострился! – сказал Бах.
- О! Придумал! Блин , Бах, ну я башка! – Кант резко вскочил и заорал в прихожую, - Гюнтер, божественный мой, счастливый обладатель нового жабо! Ну-ка, брадобрея сюда! Быстро!
- Бах поперхнулся пивом.

- Пэтти уже освоившись перед мужчинами, поняв что имеет сумасшедшую, единственную в жизни возможность поучаствовать в философских опытах с самим Королем, с удовольствием выполняла все приказы Иммануила.
- А ничо, фигура…. худовата, но… молодость…. Мяска не хватает… Нарастет.
Кант взял ее за руку, подвел к креслу с высокими ручками и велел сесть,  заложить ноги на эти самые ручки. Пэтти села, раскинула, уже не секунды не стыдясь, ноги. Слегка пахнувший от утренней работы мох не мог сбить Канта с мысли.
Он схватился за подбородок сел на корточки прямо напротив сгустка волос Пэтти. Бах все это время наблюдал за ними и лишь тихо, без бульков закреплял философский  опыт, полученный от первой части трактата.
Вдруг Кант поднял на Пэтти глаза, которой, чего скрывать, было приятно такое пристальное и близкое внимание мужчины, она даже стал чуть поигрывать бедрами. И тихо спросил…
- Она же в тебе?
- Кто… Она? – растерялась Пэтти.
- Ну… то откуда мы все вышли.
- Ну да. Во мне…
Кант резко вскочил подбежал к Баху, выхватил бутылку, сделал огромный глоток:
- Я гений, мать твою… - тихо сказал он… - Я гений, пиздец какой! Слышь, ты музыкантишка, мне памятники ставить будут! Я знаю как называется та хуйня, которую вы все усиленно не хотите называть пиздой!
Он опять сорвался и побежал к Пэтти.
- Вот это, - он резко и сильней раскинул ей ноги, та даже вскрикнула, больше от неожиданности, - вот это, - Кант стал пальцами пробиваться сквозь заросли, - вот это вот!!!, - он уже разгладил волосы так, что с расстояния отчетливо была видна порядком отсыревшая щель, - так вот это вот, дорогой мой Бах, называется «вещь в себе»!

- Итак! – торжественно сказал Кант, приспуская понталоны, введем новое понятие….
Понятие ввелось быстро и к обоюдному удовольствию оставалось на пути познания  «вещи в себе» и на обратном пути еще некоторое время, пока не пришлось сделать окончательный вывод.
Пэтти с горящими глазками и ярким румянцем тяжело дышала. Когда пришел брадобрей. Увидев предстоящую работу он чуть было не убежал хватаясь за лицо. Только окрик «плачу по тройному как за усы…» остановил его. Хоть Кант и не носил усов, был очень доволен работавшей мыслью.
Пэтти без зарослей оказалась похожа на свежее срубленную ивовую ветвь гладко оструганную, кожа и цвет точно передавали все природное в ней, все молодое.
«Не до поэтики» подумал Кант и принялся строчить трактат. 
Бах сел за свои бутылки и ненавязчиво затянул: «Естэдэээээй… Он май трабл сим соу фаааар эвэй»… и легонько выстукивал нотки из своего мини органа.
***
- Ваше Высочество – Кант помпезно поднял бокал, хотя итак уже успел набраться более чем прилично. В другой руке у него находилась маленькая черная указка. Бах сидел где-то в стороне в кресле, чуть дремал, Брунгильда, списанная как неудачный образец для исследований, сидела поодаль на высоком королевском стуле.
Пэтти была подготовлена и повязана в один светлый плед, на подобие шали. Ученый совет – человек пять в длинных париках, неизменно черных лосинах и разномастных бантах на туфлях по-немецки демонстрировали выдержку.
Зал, в котором располагался ученый совет был богат и просторен. Количество свечей, освещавших зал не смог бы сосчитать даже известный математик Гаусс. Он смог бы их всех собрать, продать и жить остатки дней своих безбедно.
Король держал в руках мятый, сильно потертый трактат.
- Итак Ваше высочество! Он сделал Па, потом ловкий реверанс, чуть не упал… -  Представляю Вам исправленный вариант философского трактата, принадлежащего перу Вашего слуги, в несколько измененном наименовании, которое было Вами отвергнуто по чрезвычайно правильным…
- Ближе к делу, - сказал Король, -  Сейчас лучше… «Критика трезвого образа жизни». Но все равно… надо научней….
- Поправим, ваше Величество!!! Мы изучили вчера первую часть трактата, надеюсь голова не у кого не болит…, а сейчас: Часть вторая – познание «вещи в себе»!
    Академики неуклюже прибоченились, дабы лучше разглядеть, что за мысль предлагает им этот мыслитель.
Пэтти живо выскочила перед советом, сбросила одеяло и, виляя бедрами, поворачиваясь к присутствующим задом и наклоняясь, пробежала вокруг стола заседавших.
Пенсне одного из академиков чуть не треснуло от возросшего напряжения..
- Итак –субъект познания! –начал Кант, - Пэтти, садись, как сегодня… Ваше величество прошу на философский анализ. Король глухо скрипнул тяжелым креслом и вплотную подошел к сидящей на стуле и раскинувшей ноги Пэтти.
- Прошу,- продолжил Кант, - вы ведь императорское величество? Следовательно вы можете познать «вещь в себе» введя новое понятие – императив.
- А можно применить философский прием – от обратного? – смущаясь, спросил король.
- Пэтти встань на четвереньки…. Так лучше?
- Гораздо лучше.
- Итак вводим императив, скажите, Ваше Высочество, познали ли вы вещь в себе? Пэтти Помоги Королю… Пэтти глухо застонала, и начала накатывать на императив короля… Оба быстро задвигались, Пэтти буквально запрыгивала не давая выскользнуть императиву, вставала на ступни, то наоборот медленно, раскачиваясь терлась о его Величество. Парик Короля съехал, одна туфля богатейшего кроя куда-то отлетела, но король не отрываясь познавал «вещь в вебе» и, казалось был полностью поглощен этим действом.
- Постойте… - вмешался Кант, - когда вещь в себе познана необходимо перейти к сужению.
- Простите, уважаемый Иммануил, -, сказал кто-то из старичков за столом, дрожащим пальцем тыкая в лохматые страницы, -, но в трактате написано сужДение. И оно у вас тут Априорное.
- Это ошибка. Упри-орное сужение… Мда…, видите –ли, понятие образовалось, как бы попроще… то есть когда упираешься в сужение, неизменно следует крики и ор  субъекта исследования.
Король вытащил императив и надавил на сужение, Пэтти вскрикнула, но впустила посыльного передовой философской мысли самого Короля в свое сужение. Или суждение, щас уже никто и не разберет.  Король еще быстрее задергался, от чего Канту показалось что априорные суждения гораздо более ценны для исследований.

- И наконец, когда вы готовы сделать окончательный вывод, предлагаю трансцендентное познание. Именно так вербализуясь на языке, совершив долгий путь от понимания «вещи в себе», сквозь сужения мы переходим к трансцендентному, то есть «через зубы», «Транс дент» трансцендентному окончательному выводу.
Король быстро задвигал ягодицами, вытащил императив из сужения и вставил в рот готовой к наивысшей точки прорыва всего человеческого философского. Выводы последовали один за другим, при этом Пэтти каждый раз вздрагивала, часть из выводов не смогли сделать «Транс Дент», но остались на лице юного субъекта философского исследования.
В неловкой тишине, Пэтти пальцем дособирала выводы, превратила их в трансцендентные.
- Ну что ж! – Король застегнул украшенный богатыми камнями ремень. Теория Канта верна. Именем Короля приказываю отдать трактат Иммануила Канта в печать !
- Да, и названьице подходящее подобралось… - Иммануил, чопрно задрал голову,- Пусть будет не критика трезвого образа», а «Критика чистого разума»? Полностью отвечает всем заложенным в нем научным, если так сказать изобретениям и понятиям… Сколько труда вложено…
- Именно  так! В печать!
Кант поклонился несколько раз и только сейчас увидел несчастную, покрасневшую Брунгильду, сидевшую на отдельном стуле. Она прикрывалась огромным веером, причем махала им быстрее чем это было необходимо. Вторая рука видна не была, но судя по периодически закатывающимся глазам, Брунгильда занималась самоучением только что утвержденной Королем  Прусским Фридрихом новейшей философской теории, к сожалению попавшей в печать с небольшими опечатками и ошибками.
Кант был чрезвычайно доволен.
- Философия- наука наук! Сказал он, - ибо только она приветствует и восхваляет самопознание! Брунгильда уже отбросила веер и, без стеснения, работая рукой, достаточно далеко продвинулась в познании «вещи в себе».
- А потомки, разберутся, что к чему, и разовьют и усовершенствуют мою теорию!- закончил Кант, махнул Баху, и старые друзья покинули зал заседаний академического королевского совета под жидкие аплодисменты, обливающихся потом самопознания престарелых членов.


(C) Scotobazman