Старик проснулся задолго до рассвета. В горнице было темно. Пошарив рукой, он нашёл шнур с выключателем. Через мгновение вспыхнул свет ночника. Кряхтя и охая, старик сел на кровати, спустил босые ноги на пол и почти сразу попал в старые опорки.
Нестерпимо болела рука, пораненная лет двести тому в пьяной драке с горными троллями.

Зачерпнув ковшом воды из ушата стоявшего на лавке, старик напился. Сплюнул попавшую в рот застёжку от бюзгальтера. Вытерев рукой матёрую, чуть не до коленей седую бороду, он перекрестился на складень и стал одеваться.
Однако ехать надо, сегодня чай Новый год. Ребятня, небось, заждалась. Ещё век другой и, пожалуй, на пенсию пора. Косточки ломает, да и вообще…

Открыв шифоньер, старик залюбовался старой фотографией. Где он молодой, в камуфляже и краповом берете, лихо заломленном набекрень, стоял в киба-дачи и позировал журналистке. Тогда он шёл путём всяческих излишеств. Пробовал себя в разных личинах. Слава «ЕМУ», времени между очередными НГ у него было хоть отбавляй. А принять личину, практически любую, это дело плёвое.

Надев на себя малиновый полушубок с горностаевым подбоем и той же фактуры шапку, старик заколебался. Времена неспокойные, - сказал он сам себе и, замешкавшись, надел на выпирающее пузо деревянную ментовскую кобуру с Вальтером-ПП. Швыряльные лепестки-Осы, заняли специальные кармашки на подкладке полушубка. Затем он прошёл в комнату-кладовку.  Мешок-трансформер, он же компактификатор пространства, был собран ещё накануне. Внешне мешок, обычный такой, но, сколько в нём умещалось подарков, не смог бы представить даже Петька Кац, в миру Капица, старинный друг его и собутыльник.

Через длинный крытый двор, старик прошёл в конюшню. Пахло свежим навозом (успели таки насрать за ночь) сеном и лошадиным потом.
Пристяжные, Марина и Олька, мирно жевали овёс и при появлении хозяина, даже бровью не повели. Коренник Вовка, заслышав шаги, повёл себя неадекватно. Смутился, покраснел. Ясно, опять плеер умыкнул стервец.

Старик шагнул к жеребцу и сорвал с его башки наушники. Из динамиков раздались человеконенавистнические вопли Кипелова.
- Я тебе сколь раз говорить должон засранец старый? Ведь испортишь остатки ухов своим роком, - старик начал раздражаться.
- А чё мы тебе рабыни из ауры штоли? – возмутился Вовка. – Взял моду командовать. Гномами распоряжайся, а мы звери автономные и приписаны к «НГ-Трансавто»
- Поговори у меня ещё, - буркнул старик, - пойдёшь к Геркулесу, гамно возить.

Переругиваясь и отпуская в адрес, друг друга язвительные шуточки, они всё же с грехом пополам запряглись. Старик забросил на заднее место мешок с подарками, ещё раз оглядел хозяйски всё и вся и забрался на облучок.
Только он поднял кнут, как строптивец Вовка сказал, цедя сквозь зубы: - Попробуй, и на трамвае поедешь…
Плюнув себе на валенок, старик гикнул, и тройка, скрипя полозьями, вначале медленно, а затем всё быстрее и быстрее понеслась по снежной целине в сторону чернеющей массы тайги.

В дебрях, среди кондовых елей и сосен, было тихо и безветренно. Могучие деревья стояли в снежных тулупах, гордые и величественные.
Достав из-за пазухи склянку с «Араратом», старик надолго припал к горлышку. Отдышавшись, закурил беломорину и задумался.
Вот ведь почитай годков триста уже, как поставили его на этот пост. Поначалу противился, а потом вроде ничё, разохотился. Да и как иначе? Ребятня! Они ведь вон, какие пригожие, да ласковые. Как же можно их бросить?

Размышления старика прервал немного запалённый голос жеребца Вовки: - Ты бы старый за рулём-то тово, не употреблял? Не ровён час, в буерак угодим или на мента нарвёмся.
- А ты нашто? – усмехнулся старик. – Давай понужай не стой, а то щас живо задницу кнутом разлохмачу. Макаренко блин!
Кстати, а чё у нас Олька с Маринкой молчаливые сегодня? Ты обидел варнак или ещё кака причина?
- А чё сразу я-то? – обиделся Вовка. - У меня, между прочим, цистит. Как чё случается, так сразу я. Маринка вчера забродившего ячменя перебрала, мается сердешная, а у Ольки менопауза.
- Кто? – удивился старик. – Да хрен с ней, молчит и то хлеб. Оне, бабы-те, когда молчат, до того все милые…

Дорога, петляя и рыская, как заяц, неспешно бросалась под полозья санок, дышалось легко и радостно. Из-за поворота послышался невнятный шум, он приближался. Словно кто-то ещё решил в эту пору покататься на саночках.
Узко, - подумал старик, - не разъедемся.

Из-за поворота выметнулась навстречу им тройка. Да какая! Олени! – обалдело подумал Дед Мороз. - Бляха муха-цикатуха! Я ж их только в телевизере видел.
Вовка и пристяжка уже давно тормозили. Встречная тройка тоже сбавила ход, а затем и вовсе остановилась.

На облучке встречного экипажа сидел мужик. Красный, подбитый ватином полушубок, почти как у старика. Такая же шапка, и мешок на заднем сидении. Белая окладистая борода. Дед Мороз протёр глаза, потряс башкой и, обращаясь к коренному, спросил: - Вован, ты тоже самое видишь, или у меня вальты?

Вовка по-самурайски пошипел сквозь лошадиные зубы и сказал: - Если бы не его рожа, то можно подумать, что это зеркало. Да чё ты старый менжуешь? Возьми да спроси. Мы чай всё ещё на Руси.

Но их опередили. Встречный Дед Мороз, с явно выраженной негритянской мордой, откашлялся и сказал: - Прошу прощения сэр, вы не подсказывать, как ехат нах Лиссабон?
При этих словах, он достал толстенную сигару и, закурив, выпустил колечко ароматного дыма.

- А ты типа кто? – Не переставая удивляться, спросил наш старик.
- Май нэйм Санта-Клаус. Я есть заблуждаться…
- Так ты вроде как коллега нам что ли? – старик развеселился. – По чесноку не знаю я, где твой Глистабон. Езжай по этой дорожке до Устюга, там, на посту у ментов спросишь.

- Фэнкью камрад, ты есть отъехат на обочин, а я проезжат.
- Чаво? Я отъехат? Да ты рамс попутал родной? Давай со своими чукчами в сторону, пока я добрый.
- Мы есть носить ваш глухоман култура и чупа-чупс. Ты ехат в сторону, - заупрямился чужак. – Иначе моя твоя ибайт…
- Так ты демон по-русски не понимаешь? – взъярился старик. – Ну что ж, гостя уважили, а проводим согласно Женевских конвекций.

Рука деда Мороза потянулась за пазуху, к кобуре с Вальтером, но Санта-негр оказался шустрее. В его чёрной, как голенище руке, словно по волшебству появился пистолет. Дуло недружелюбно смотрело прямо в лицо старику.
- Этто ест кольт, он стрелять твоя морда. Мы Американский порядок, новая эра. Рашка нагибат и трахат карашо. Пропускать меня или я стрелят!
И в это время из-за гигантской ёлки-матриарха, раздался рёв. Головы присутствующих обернулись на шум. На них, встав на дыбы, шёл разъярённый медведь. Громадный и злой!

Санта-Клаус обернулся на рёв, да так и застыл с раззявленным до подколена ртом.
- Давай старый, - рявкнул Вовка, и Дед Мороз дал! Смертоносные лепестки Ос, со свистом ушли в цель.
Дед Мороз-оккупант ещё только поворачивался, а в его глазу и горле уже засели сверкающие никелем серебристые рыбки с шнурованными рукоятками.
Медленно, словно в кино, Санта стал заваливаться навзничь. Олени насторожённо прядали ушами и предусмотрительно жались друг к другу.

Старик живо соскочил с санок и подбежал к чужаку. Всё было кончено, мертвее не придумать. Сбоку послышалось тяжёлое сопение.
- Чё старче, лажанулся слегонца? – проревел медведь.
- Да есть немного, - пробормотал себе под нос Дед Мороз – неожиданно всё как-то, не хорошо. Давай-ко помоги. Надыть его болезного под ряст определить, пока никто не видит.

Минут через двадцать, когда медведь и старик умаявшись и пропотев, закапывали снегом то, что осталось от наглеца, старик спросил косолапого: - А ты-то Димка, какими судьбами здесь?
- Знамо какими, - живу я тут вообще-то. Услышал, как ты с энтим гуталином лаешься, вот и подсобил трохи. Кстати обратил внимание, как от него воняет? Видать успел всё же обосраться.
Наконец, когда работа была закончена, старик похлопал лопатой по снежному холмику, потом ухватился за ближайшую еловую лапу и с криком поберегись, ухнул на свежую могилку полтонны снега.

Ещё через пять минут, выкурив по папироске и простившись с косолапым, старик уселся на облучок. Вовка, ехидно подмигнув хозяину и пряча глаза, спросил: - Слышь батя, а как же насчёт терпимости, всепрощения и прочих стадных трюизмов?
Старик насупился, почесал в штанах. С треском даванул что-то бойкое и вытерев ногти о Вовкину задницу, хмуро поинтересовался: - Рядом с ним лечь хочешь, ахалтекинец хренов?

Вовка вздрогнул, и припустил рысцой по лесной дороге. Импортные санки медведь утащил в лесную чащу, а освобождённые олешки, радостно всхрапнув, подпрыгнули, и, набирая скорость, унеслись прямо в небо.
Дед вынул склянку, знатно пригубил и затянул песню. Над седой, засыпанной снегом тайгой поплыла знакомая с детства мелодия:

В лесу родилась ёлочка,
В лесу она росла…