От просмотра вечерних новостей Иваныча оторвал громкий взрыв смеха, раздавшийся в кухне и, волной сотрясая стены, прокатившийся по квартире – трём комнатам и совмещённому санузлу. В кладовке, тоже забряцали пустые трёхлитровые банки, напомнив Иванычу о лихой морской службе, и послужив командой к подъему.
«Теряешь бдительность»- подумал старик поднимаясь. Как он мог не услышать, что Егор вернулся.
Он вставил ногу в тапок, и потянулся за прислонёнными к стене костылями.
Ему, вдруг, неудержимо захотелось курить.
В маленькой кухне, за столом сидели четверо, одна, кажись, девчонка.
Егор уже полгода - с того самого дня как, отдав долг родине, вернулся в город красавцем-дембелем - жил у деда, объясняя это тем, что родители мешают свободному полёту его фантазии, запирая её в рамки своего рабоче-крестьянского понимания жизни, портят ему психику и ломают его будущее. Здесь же, у дедушки, ему дышится вполне свободно, что благоприятно способствует развитию его творческого потенциала. Естественно, всё творчество Егора заключалось в ночных песнопениях под треньканье подруги шестиструнной и бульканье подруги пол-литровой, но Иваныч, вспоминая свою бурную послевоенную молодость, был не против весёлой внучьей компании.
К тому же, невыносимо одиноко было ему в этой большой квартире с тех пор, как два года назад он остался вдовцом.
-Ну что, молодёжь!- улыбаясь, сказал он, открыв дверь в затуманенное помещение для приёма пищи.- Сидите?
-Здорово, дед!- прокричал Егор.
-Здорово, здорово,- пробормотал Иваныч, сминая мундштук папиросы.
-Пива?- Малознакомый парень с проколотым носом протянул Иванычу початую бутылку.
Ну вот - уже не зря зашёл.
-Не откажусь,- Иваныч принял бутылку, и сделал несколько судорожных глотков, затянулся «беломором» и, улыбаясь, прищурил глаз.- Ну что, ребята, завтра на выборы. Определились уже?
-Да!- захохотал тот, что с проколотым носом,- определились. Мы вообще на них не пойдём. Га-га-га!
-Э-эх,- покачал головой Иваныч.- Ну как же, ребята, вам не стыдно. Ведь это же ваш гражданский долг.  Ведь вам же дали свободу. Вам же…
-Ай, да перестань, дед,- перебил Егор.- Никто нам ничего не давал. Какая свобода? ТАМ давно уже без нас кого надо выбрали.
-Не скажи,- попытался вставить дед, но Егор не слушал.
-Все эти выборы,- продолжал он, разливая водку по рюмкам,- просто показуха для запада. Вот, мол, у нас тоже демократия. Да и везде так. И в Америке ихней та же херня,- махнул рукой Егор и потянул два пальца в рот.
Неужели на стол стошнит, испугался Иваныч. Но нет, Егор поморщился, и снова заговорил. Видимо, это был знак такой новомодный, вроде как – «блевать хочется».
-И ты, дед. Чего ты теперь туда ходишь? На выборы-то. Поздно уже. Раньше нужно было думать. Теперь уж выбрали всех.
-Да ну вас, сопляки,- процедил сквозь зубы Иваныч, ставя пустую бутылку под стол. Опёршись на костыли, он обернулся к двери. Последняя фраза внука разбудила в памяти ссору с сыном Яриком, отцом Егора. В прошлом году, когда младший был ещё в армии, тот, тоже помниться спьяну высказал:
-Вы вот, козлы, страну развалили, теперь для вас выборы праздник. Всё очиститься пытаетесь. Бежите туда раньше всех, как на исповедь.
Что бы они понимали, сосунки. Тошнит их. Если вас в такое время тошнит, как бы вы раньше-то жили? А в войну?
Сплюнув, Иваныч отправился спать.
Опрокинув рюмку, Егор занюхал кусочком чёрного хлеба, и его лицо озарила нехорошая улыбка. Он заговорщицки сгрёб друзей над столом и зашептал:
-Слышь, ребя, чего я придумал…

***
 
Проснувшись утром, Иваныч сел в кровати и, по старой привычке, перекрестился, благодаря Бога за ещё один подаренный день. Взглянув на тикающие со стены ходики, он улыбнулся, убедившись в исправности своего биологического будильника, вот уже много лет неизменно поднимающего его ровно в 7.00 - что говорит об устойчивой нервной системе - и привычно потянулся к шкафу.
Руки поймали воздух. Иваныч вздрогнул – вот это уже не привычно, не нормально. Костылей не было. Он поводил взглядом по комнате. Как же так? Всего полбутылки пива вечером выпил. Да и помнит он прекрасно, как оставлял их у шкафа. Там где им и положено быть.
Ну, Егор.
-Егор!- крикнул Иваныч и, не дожидаясь ответа, начал вставать.
Квартира оказалась пуста. Такого Иваныч от внука не ожидал. Ну, сам гадёныш малолетний не оперившийся, но над дедом измываться. Старик в сердцах стукнул кулаком по загаженному кухонному столу.
Позавтракав остатками ночного пиршества, надев старый пиджак с орденами, брюки с подшитой штаниной, он совершил пару прыжков к двери. Да, не в том он уже возрасте, чтобы скакать, но делать нечего – русские не сдаются. Он постучал ладонью по нагрудному карману, проверяя на месте ли обёрнутые целлофаном паспорт, пенсионное и обязательный полтинник на праздничный «малёк» и вышел из квартиры.
Лифта в их «хрущёвеке» не было отродясь, но спуск со второго этажа «по перилам» прошёл довольно быстро и легко. Выйдя из парадной, старик остановился, прислонился к стене и, закурив, начал рисовать в уме план продвижения. Обычно, путь к школе лежал по кое-где заасфальтированной дороге. Но в данном случае она не годилась – слишком длинная, да и опереться там не на что, не скакать же одноногому.
Итак, школа с расположившимся в ней избирательным участком находится на расстоянии примерно двухсот метров чуть левее дома. Сразу перед домом аллейка со скамейками и яблоньками – этот этап пути самый лёгкий. За аллейкой детская площадка и помойка – качели, горки, мусорные баки – тоже есть на что опереться. Дальше, самое сложное – метров пятьдесят открытой полянки. Там кроме собачников со своими вредителями больше и нет ничего. За ней хоккейная коробка – там как-нибудь по заборчику. Ну, а от туда уж метров пятнадцать до крыльца с передышечками и допрыгать можно.
Иваныч твёрдым щелчком избавился от окурка. В путь.

В восемь утра в это тёплое апрельское воскресенье, не смотря на то, что снега уже сошли, и молодая травка показалась из сырой ещё земли, не смотря даже на выборы, на аллее было пусто. Не гуляли мамочки с детьми, не сплетничали на скамейках старушки, не шныряли взад-вперёд смуглокожие гости, в поисках… в поисках… А, кто их знает, чего они всё время ищут. Все мирно спали в своих квартирах, видя чудесные праздничные сны, полные надежды и оптимизма. И только одноногий Иван Иваныч, пыхтя и чертыхаясь, уверенно шагал от деревца к кусту, от куста к скамейке.
Ловко преодолев аллею, он не снижая скорости, прошествовал и сквозь детскую площадку – это тоже получилось на удивление легко – качели, большая горка, маленькая. Он опёрся спиной на огромный мусорный контейнер и тут, решив перекурить перед самым тяжёлым отрезком пути, столкнулся с первой неприятностью.
Из контейнера, словно из башни танка вылезла чёрная, сверкающая белками глаз голова.
-Слышь?- прохрипела она.- Ты чё, нах? Ща моё время. Пшёл нах отсюда, нах.
Из помойки рывком выпрыгнуло тело. Оно отодвинуло какие-то сумки, которые Иваныч поначалу и не приметил, и, достав из-за бака длинный обрезок трубы, снова зарычало:
-Ты кто ваще такой? Я тебя не знаю. Давай вали подобру-поздорову.
Иваныч, сперва опешив от неожиданной агрессии, потихоньку вернулся в чувства.
-Вы меня не за того приняли,- как можно дружелюбней проговорил он.- Я не БОМЖ.
Тело злобно напряглось.
-Кто БОМЖ, нах? Слышь, ты!
-А кто же вы?- Иваныч удивлённо оглядел пожитки нападавшего – да нет, вроде всё сходится.
-БОМЖ – это ругательство, а я обездоленный. Понял, мля? Обманутый дольщик.
-Ну, простите…
-Я, ща тя прощу, нах. Иди, откуда пришёл.
И тут Иваныч закипел.
-Да ты что себе позволяешь, бомжара! Да я ветеран войны! Да я тебя, сученыш…
Сильный толчок в грудь свалил его на землю. Страшное тело нависло над ним будто грозовая туча. Огромная серая рука, увенчанная чёрными огрызками ногтей, потянулась к святому – к орденам на груди ветерана. Ну уж нет – не для того фашиста били. Перехватив тянущуюся руку, Иваныч потянул её на себя, одновременно с силой ударив второй под штопаный локоть. Тело понесло в сторону, и на полном ходу размазало по жёлтой кирпичной кладке, огораживающей помойку. Схватив откатившуюся трубу, Иваныч поднялся.
-Э-эх ты, сынок,- покачал он головой, глядя на бесформенную кучу и взвешивая в руке трофей. Тяжеловата дубинка, зато росту в ней что надо – по грудь. Он зажал трубу подмышкой и попробовал опереться – неплохой костылик. Вот и решение трудной задачи. Главное вперёд двигаться. И как это он дома до такого не додумался, взял бы какую-нибудь палку. Хотя, чтобы он взял. Разве что Егорову гитару. Ну Егор, ну паскудыш малолетний. Поживёшь ты теперь, гадёныш, у дедушки.

Опираясь на импровизированный костыль, время от времени останавливаясь перевести дыхание, шёл Иваныч через поляну. Шёл он осторожно, как сапёр по минному полю. Внимательно вглядывался в траву прежде чем переставить ногу. Мохнатые вредители, кстати, уже были здесь – пару раз подбегали, нюхали. Ну, нюхали и нюхали, ладно. Но, когда до огороженной хоккейной площадки оставалось каких-то пять метров, Иваныч остановившись, почувствовал, как намокает нога под штаниной над самым ботинком. Он удивлённо опустил голову и не смог сдержать возмущенно-брезгливого стона. Эта был один из тех мелких, бесполезных мохнатых мешков у которого не угадаешь где голова – где жопа. И сейчас, этот мешок нагло мочился Иванычу в ботинок.
-Ах ты сучара паскудная,- процедил старик сквозь зубы, и махнув трубой двинул чудищу под лохматое брюхо. Та заскулила, и припустила по полю.
-Ты чё, мля, говно старое, совсем омуел!- угрожающе зашипело от куда-то сзади. Иваныч обернулся, но успел заметить лишь огромных размеров сверкающий перстень со свистом разрезавший воздух.
Затем, всё затуманилось.

Когда Иваныч открыл глаза, он увидел двух молодых людей склонившихся над ним. Один резко отпрянул:
-А? Чего? Дед, ты чё, живой? Ну, ты это, нашёл где спать.
Иваныч понял, что смотрит на них одним глазом. Второй не открывался и сильно болел.
-Слышь, дед,- парень пощёлкал костяшками перед его лицом.- Может тебе помочь?
-А вы, ребята, на выборы?- тихо спросил Иваныч.
Ребята переглянулись.
-Мы-то? А тебе к школе надо? Ну, давай, мы тебя проводим.
Они ловко подхватили старика с двух сторон и понесли. Иваныч поначалу пытался помогать ногой, но, поняв, что только мешает, подогнул её.
В два счёта, обогнув хоккейную коробку, парни донесли его до школы и усадили на крыльцо. Преисполненный благодарности старичок, поднял на парней взгляд, ища сказать слова, но тут за его спиной открылась входная дверь, и из школы вышли двое милиционеров.
-Ладно, дед, нам пора,- и парни растворились в воздухе лучше всякого волшебника, даже без маскирующего дыма.
Милиционеры вразвалочку подошли к Иванычу.
-Отдыхаем?- спросил тот, что потолще, оглядываясь.
-Дошёл,- улыбнулся в ответ Иваныч.
-А документики ваши можно посмотреть?- поинтересовался милиционер.
-Конечно, сынок,- Иваныч хлопнул по карману, по спине пробежала неприятная дрожь. Он опустил голову. Из глаза ручьём побежали слёзы.
Нет, документы-то были на месте, но вот ордена, завоёванные кровью и инвалидностью. Орденов не было. Иваныч поднял взгляд на служителей закона.
-Сынки,- прошептал он, показывая на опустевшую грудь.- Сынки, да как же так? Да ведь это ж…
-Понятненько,- толстый милиционер почесал лысину под фуражкой.- Вот что, Коля,- обратился он к безусому напарнику.- Проводи дедушку, пусть он выполнит свой гражданский долг. А я тут разберусь.
Он, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, поковылял к машине с мигалками припаркованной неподалёку.
-Ну что, дедушка,- обратился к Иванычу милиционер Коля.- Пройдёмте в участок. Я имею ввиду - какой у вас адрес?
Он подозвал троих куривших в сторонке молодых людей, те легко подняли грязного, избитого, плачущего инвалида под руки. Коля же деловито, будто «секьюрити» шёл впереди, расчищая дорогу.
Походя, Иваныч рассказывал о своём путешествии. Делал он это так громко и вдохновенно, что к нужному столу на втором этаже вместе с ними подошла целая процессия.
Иваныч, оглядел толпу – нет, не прав он был насчёт пустых улиц, не спят они, вот они все здесь. Он размотал целлофан, и протянул паспорт ярко накрашенной девке с пышными формами.
-Послушай, дедушка,- спросил молодой голос из собравшейся толпы, пока девка регистрировала явку избирателя.- А тебе это вообще нужно было?
Иваныч хитро сощурил глаз – второй по-прежнему не открывался – и улыбнулся.
-Да мне-то, сынки уже ничегошеньки не нужно. Ради вас же стараемся.
Он взял бюллетень и направился за ширму. Через минуту он вышел оттуда, подошёл к установленной в углу урне, перекрестился и, резким движением, сложив листок пополам, вставил его в щель. Выбор был сделан. Иваныч тяжело опёрся руками об урну, и медленно сполз на пол.
Усталость дала о себе знать.
Народ окружил его. Милиционер Коля, закричал в рацию, какая-то незнакомая старушка пихала под нос резко пахнущую ватку.
Но Иванычу было уже всё равно. Устало улыбаясь, он вспоминал свою прошлогоднюю ссору с сыном. Как в сердцах пошёл к нотариусу и переделал завещание, отписав квартиру государству. И как впоследствии, одумавшись, хотел сходить и переписать её на Егора. Хотел, да так, слава Богу, и не успел.