- Давай, знаешь, как? – Мара оживилась, напомнив мне собирательный образ трогательной голливудской простушки.
- Как?
- Как мальчики трахаются…
Я сразу не «догнал»:
- Анального кекса хочешь, что ли?
- Угу, хочется попробовать.
- А стОит ли?
- Хочу!..
- Тогда давай. Только сначала прослушай пару тройку историй на эту и сопутствующие темы. Про в рот и в жопу. Передай-ка косячок. Вон, под «Лимонкой».
- На.
- Спички, коробок.

Чирк, пффффы…

- По части анналов, Мара, я могу дать фору любому доморощенному гению (до одури наглядевшегося интернетовской порнухи), а вот на поприще аналов имею весьма скромный опыт. Правда, пару раз экспериментировал, и вот какая штука: откровенно говоря, не почувствовал никакой разницы. Как шутят ахтунги, не просек отличия «говномеса» от традиционного коитуса. По части физиологии, конечно, а не всякой фрейдистской поебени. Не исключаю, что иного втыкателя жутко прет от одного осознания факта, что он расширяет сфинктер бывшей одноклассницы или массирует прямую кишку матери своего лучшего дружбана.
Но лично меня никакой психоанал от доктора Фройда не колышил абсолютно, хотя в пьяных компаниях я и был не раз наслышан о якобы особых ощущениях, присущих «грязному», по мнению религиозных отщепенцев, сексу.

- Не въезжаешь ты, Саша, - излагал свою концепцию один мой собутыльник, изрядно поднадравшись бабушкиным самогоном, - может ощущения, как ты утверждаешь, и не очень отличаются. Но, пойми! Когда я дрючу бабу, извините, в манду, еще неизвестно, кто кого пялит, я - ее, или она - меня. А вот когда в журло впендюришь, чувствуешь, что это ты ее дерешь. Такой вот парадокс, и для меня он важен!

На вкус и цвет анала нет, но, повторюсь, наслушавшись душераздирающих рассказов своих отвязных собутыльников, я решил попробовать, вернее, повторить опыт. Ибо впервые это случилось на «заре туманной юности» (воистину, упоительно тривиальный  штамп), когда я уже около года регулярно делил пищу и ложе с девушкой, которую, уверен, до сих пор «кохаю» той первой «нержавеющей любовью», о которой вспоминают стареющие провинциальные поэты в своих бездарных виршах.

Звали ее Маша (утомительные клише множатся, будто шурупы в башке у киборга). Год – срок немалый, а в восемнадцать лет обучение науке извлечения содроганий из юных и звонких тел идет успешней, чем грамматика древнерусского языка. Мы с Машей увлеченно и усердно прошли всю «Кама-Сутру», - не нынешнюю, с магическими картинками, а какую-то полуподпольную, еще перестроечную, напечатанную на тонкой газетной бумаге, с мелкими и неразборчивыми, как в комиксе, иллюстрациями.

В среднем у нас с Машей выходило по три-четыре случки на сутки, и сия студенческая активность порождала естественное желание менять позы. Однако в какой-то момент я осознал, что предпочитаю позиции сзади: не важно, - стоя, сидя, лежа или раком. Угол трения был оптимальным, что ли? Или меня так тонизировал удивительный по красоте и вожделенности Машин зад, но постепенно мы забыли о миссионерском варианте, и еблись исключительно в вариациях на тему африканской любви.

И тут имеется один пунктик, связанный с ежедневным лицезрением женского ануса. Ничего себе зрелище, даже приятно. Но в какой-то момент, я поймал себя на мысли (если мысли вообще можно ловить, а не просто мыслить, следовательно, существовать), что Машина заднепроходная дырочка не дает мне покоя, влечет и пытает зрение. Я вонзал свой взгляд именно в эту суверенную точку, я изучал ее, холил и лелеял, с трепетом прикладывая к нежной кожице нетерпеливые пальцы. Так, как бы между прочим, касаясь запретной ранки наслаждений, я чувствовал тихую реакцию, ответный позыв. Маше явно нравились эти вторжения в маленький заповедник табу, но ложный стыд и глупые предрассудки мешали предаться скатологическому оргазму, как это показано в порнухе.

В конце концов (кто-нибудь способен внятно вообразить, как выглядит эта фаллическая фигура?), предварительно проштудировав специальную литературу, я не выдержал, и предложил Маше изведать запретную зону удовольствий. Не руками, а именно хуем.

Поразительно, но она сразу согласилась. Слова «мерзко», «грязно», «отвратительно» не коснулись моих чутких ушей. Во,  думаю, повезло мне с девкой, и уламывать не пришлось. Обряд инициации отложили на вечер, дабы подготовить презерватив и вазелин (обычный секс протекал у нас без ограничителей экстаза, ибо Маша принимала таблетки «Марвелон»).

Вот вспоминаю, и даже руки дрожат и потеют на клавиатуре от восторгов былого предвкушения. Потому что, как девушку не крути, а раньше или позже воткнешься буром в «ой, не туда», исправишь ошибку, войдешь в мокрую от ожидания махнатку, а в сознании свербит навязчивое желание:

«Нет, туда, именно туда, и никуда иначе! Ведь отшкворить, что называется, подружку в шхеру, это словно бы лишить ее девственности вторично. Волнительное и далеко некаждодневное событие! Сиквел».

Ну, в прелюдии все сложилось по привычной и проверенной схеме. Поцеловались, возбудились, сняли штаны. Я помассировал ее незабываемые ягодицы (какие они нынче, неужели с неопрятной коркой целлюлита? или, как прежде, выпуклы и упруги?), она заботливо потрогала мои напряженные яички и немножко пососала пенис. (Что за слова, мать ети!).

Потом легла на живот и постаралась расслабиться.

Натянув кондом, я, начитавшийся заумных книжек и руководств к действию, а также газеты «Спид-инфо», приготовился к долгой и изнурительной борьбе с особенностями девичьей физиологии, то есть, ожидал, что, разрушая нежную завязь Машиного ануса, обязательно причиню ей нестерпимую боль, либо пойдет не так, как надо, не засунется, не войдет и, стало быть, ничего путного из этой затеи не выйдет…
 
Ха! Мой дурачок проник в заветную темницу неожиданно легко. Я даже про вазелин, грешным делом, забыл. Некое препятствие в начале было, да, некоторое усилие потребовалось, но затем – чпок! – и провалился в прямую кишку, как шалтай-болтай в Зазеркалье.

Только ничего эксклюзивного не почувствовал и в помине.

- Больно? – спрашиваю.
- Не-а, - отвечает.

Ого, - фиксирую еще одно открытие, - да у моей девчонки, бля, довольно просторное дупло, что называется, пялить и пялить. Задвигался, споро кончил, не испытав тех восхитительных эксцессов, которые сулили мне пьяные друзья. Оргазм как оргазм. Слез с туловища, с недоумением и любопытством поглядел на презерватив, густо измазанный коричневыми жидковатыми экскрементами.

Маша вскочила, живо стащила с меня несчастную покрышку, и, брезгливо держа ее на весу двумя пальцами, утащила восвояси, то ли в урну выкинула, то ли в унитазе, дура, смыла.

В ближайшие пять минут царила некоторая неловкость, вызванная нелепой и смешной сценкой. Затем, приласкав меня, она тихо спросила:

- Ну, как, малыш, тебе понравилось?
- Да, знаешь, ничего особенного, - говорю, - Я даже разочарован. По ощущениям ровно, как и в письку, один в один. Так зачем менять шило на мыло? То есть, на вазелин? (Почти стихи).

Она согласилась, и больше мы на эту стыдную тему не заикались, но теперь, задним числом (у чисел, оказывается, тоже имеются свои заднепроходные отверстия) я понимаю, что не все так однозначно, подозреваю, что на самом деле Маше понравилось.
Просто она постеснялась в этом признаться, и нужно было продолжить экспиэренсы по полной анальной программе. И тогда бы лично моя последующая половая (да, в юности именно на полу частенько и случалось) жизнь, после расставания с Машей, была бы неизмеримо богаче и глубже.

Я это к тому, что позже, с другой герлухой и на иной постели, свято заблуждаясь, я грубо облажался, о чем по сей день жалею. А тут получилось вот что.

Сара была замужней молодой дамой, которой явно наскучило однообразие гигиенических сношений на супружеском ложе, правда, в подробности я не вникал. Измена приторна и головокружительна, как сладкий ликер, но только когда изменяют не тебе, а - с тобой. Зачем скрывать очевидное? Есть, есть (!) здесь какое-то злорадное чувство к обманутому мужу. Мол, объелся, груш, лох, и прочее.

Внутри своей душевной конституции, мучимый атавизмами неизжитой до суицида  морали, я охуевал в стиле невротических народных истин, вроде «все бабы - бляди, солнце – ебаный фонарь». Внешне же, - в койке с Сарой, то есть, - был нежен и груб, изощрен и неутомим, стараясь показать все, на что способен, и чему выучился прежде, с Машей и газетной «Кама-Сутрой». Иногда, в истоме посткоитальной расслабухи, она гордо произносила одну вульгарную фразу, подслушанную в американском триллере и звучавшую как похвала мне: «Мы ебемся, как крысы», и я впервые догадывался, что жизнь подражает вымыслу, и просчитать все ее секретные файлы простому смертному лузеру не представляется возможным. Впрочем, толкую-то  я о другом.

Однажды Сара, затаив дыхание от нестерпимого предвкушения (я прямо физически ощутил этот «?»), предложила мне «съездить в Попенгаген». Я поразился не самому анальному ангажементу, исходившему от приличной с виду женщины, ведь особых комплексов я раньше у нее не замечал. И брала на клык, и лизала, и сосала она с таким бабским размахом, будто делает это в последний раз в жизни, я даже ненароком начинал уставать от  ее жадной разнузданности, но. Именно этому стеснению удивился, скрытой боязни отказа, детскому такому страху, что ее «неправильно поймут».

Я все понял правильно, но поступил наихудшим образом, аки последний мудозвон, то есть не просто отказал в ей эксперименте и потенциальном удовольствии (во всех смыслах этого гносеологического определения), а еще и рассказал ей с увлечением, что раньше-де уже пробовал таким «нетрадиционным способом, но был жестоко обманут природой, не почувствовал разницы, почему и не надо, дескать, мараться».

Проще говоря, самодовольно бахвалился, как последний и зацикленный на себе эгоцентрик.

- Точно. Ты, Саша, право, обкуренное чудовище. 

- Нда, вот так вот, Мара. Отмотав еще несколько лет вперед по обременительному пути к смерти, я оказался на вечеринке своего давнего друга. После распития напитков, он решил поделиться со мной своей «бедой». Так и сказал: «Беда, мол, Саша». При этом в его глазах светился неподдельный ужас: он явно не понимал, что происходит в его личной жизни. Не скрою, его рассказ буквально потряс и меня, вроде бы внешне продвинутого и даже в чем-то сексуально озабоченного парня.

Дело в том, что друг года два как сожительствовал с девушкой из глухой скобарской деревни. Досталась она ему не девственницей, но - ничего особенного, никакого блядства. Обычный сексопыт, дорвавшейся до свободы деревенской девчушки в эпоху эротического раздолбайства в стиле желтых газет и полуночных групповух по кабельному телеканалу. Ну, может, был у нее какой-то «роман» с недоумком из ПТУ, которому повезло стать первопроходцем; как изрекаются провинциальные журналисты, «поматросил да и бросил». С кем не бывает?

Словом, в ее репутации я не сомневался: все перспективы превратиться в верную и заботливую жену (что позже и подтвердилось наилучшим способом: залетела, а друг как приличный человек взял и женился). Я рассматривал ее школьные фото: грудастая и фигуристая дивчина с мечтательным выражением лица, в трогательном сарафанчике, на фоне сельского пейзажа.

Не то чтобы она была забитой и неразвитой, вполне достойная особа, но. Заподозрить ее в склонности к анальгину, что называется, просто физически невозможно. Мозг мой бился в истерике. И вот мой друг бесценный, нервно и тревожно куря вторую подряд сигарету, прикуренную от первой, испрашивает у меня житейского, бляха муха, совета, вероятно, надеясь на то, что мои юношеские экзерсисы дают мне некое право консультировать по поводу постельного поведения.

Затянул я свое лирическое отступление. Кратко изъясняясь, подружка предложила ему заняться аналом, что и привело его в невероятное душевное смятение.

- Что мне делать? Как мне быть?

Я и сам охуел от такого когнитивного диссонанса: внешность и повадки девушки совершенно не соответствовали столь радикальным (дешевый каламбур) призывам.

- Ну, как, что делать? Если просит, надо попробовать. - Легкомысленно предложил я ему неминуемый исход, памятуя о своей истории с обиженной Сарой.
 
На том и порешили, хотя о дальнейших событиях я не расспрашивал. А вот сам факт, повторюсь, поразил. Во, думаю, девки русские дают! И откуда что берется? Надо же, – сами! – предлагают мужикам такое безобразие. Смелые и откровенные девушки. Другие годами ждут, пока проснется тяга к табуированным актам вожделения. И все без толчины.

- Зато на толчке. – Прыснула Мара, но не ртом, а мне на указательный пальчик, которым я уже нежно массировал ее влажную щелку.

- Выскажу еще несколько мыслей по поводу. В женских журналах пишут, что, к примеру, минет, как секс-интертеймант, нравится далеко не всем женщинам. Скорее, они сосут члены по необходимости. Вроде как отрабатывают душевную близость и потребность в тепле и участии. Сделка с совестью, но кто их, баб, разберет? Изнывающие от собственной  брезгливости, они едва не блюют на живот партнеров или на пол (зависит от избранной позы). Секс в «бэксайд», в этом смысле, вообще экстрим, нечто несусветное. Необходимо это обстоятельство честно признать. Но что меня всегда изумляло?

Что? – Мара искренне заинтересовалась, этак запросто почесав бритый лобок, на коем уже выступила первая щетинка.

- Если девушка сосет, то она это делает сразу, натурально, как только впервые скинула трусы. Не ждет подвернувшегося случая или пьяной раскованности (якобы, извиняющей все) после кислотной дискотеки. То бишь, секс для этих экземпляров женского рода не банальное раздвигание ног, как многие ошибочно полагают. Такие охотницы до протеина кидаются к кранику, будто всю жизнь сгущенки не пробовали, и этот сакраментальный момент – предел их скудных «мечт». О собственном оргазме они уже не помышляют, хотят просто отсосать, и все. Да, вот так все и обстоит. Увы, очень часто они, искренние и наивные минетчицы, просто не умеют качественно осуществлять фелляцию.

Поделюсь личными впечатлениями. Была у меня недолговечная связь с одной дурехой. Как только предоставилась возможность, она бросилась в мой пах со счастливым крестьянским лицом, как будто там действительно пахло теплым, парным молоком, а она вернулась из блокадного Ленинграда. Какие там монологи вагины? В гробу она их видела! Единственное, чего ей по-настоящему хотелось, это извлечь своеобразный вкус спермы.

- Да ну?!

- Ей Богу, не пизжу! Я тотчас это понял, с ужасом чувствуя, что сейчас она нанесет мне смертельную травму. Если и не откусит, то покалечит на всю оставшуюся жизнь. Такого дикого порыва я точно никогда не наблюдал в мире четырех измерений: она возбудилась неимоверно, - словно тут же, не сходя с места, свихнулась, от одного глотательного инстинкта. Добавлю, девка была неебаная, не везло ей с нормальными ребятами: реальных мужских эрекций познала – раз-два, и обчелся. Но она тогда держалась нашей компании, отчего поимела как-то на брудершафт оральный контакт с нашим приятелем Мишганом.

Со свойственным ему цинизмом, Мишган поведал нам о свершившимся, выразившись примерно так:

- Ребята, я подлинно охуел! Она четыре часа, без передыха, мне отсасывала. И все без толку. Кончил в подмышку. Это ж надо быть такой бездарной сосалкой.
             
Поэтому, лежа на спине, обрабатываемый ее жадным ртом с острыми, как бритва, резцами, я вспоминал о Мишгановой байке. Не было никаких сомнений, он резал правду-матку. Терпел я недолго.
 
- Слушай, милая. Это же хуй, а не сосиська. – Сподобился я на признание, тревожась за крайнюю плоть значений. – Не умеешь, не берись.

Она, конечно, обиделась. Действительно, к чему?

К чему это я табуретку ебу? Да к тому, что сексуальные бонусы - штуки деликатные, и в гностическом плане весьма непредсказуемые. Ведь некоторые девушки (процент их не выяснял), и хотят и, главное, могут «припасть к кормушке». Другие – принципиально не хотят (воспитание, культурные комплексы, бля), но зато умеют. Третьи – хотят, едрить твою мать, - еще как! аж до зубовного скрежета – а дойдет до дела: полный швах. Четвертые, – не желают ни при каких условиях, под ножом откажутся, режь их на меха и полоски, взрывай гексогеном! Мин нет.

С мужиками, между прочим, - та же байда. Пизду при случае полизать – преступление перед человечеством, (пострашнее Холокоста). Один мой кореш по экстремальной журналистике, с которым мы как-то на досуге опечаливали наши печенки, поделился занимательной и, в целом, довольно поучительной историей.

- Когда я был студентом, то колымил в бригаде реставраторов. Ремонтировали кровлю Исаакиевского собора в Питере, я тогда учился на киномеханика. Так, по мелочи восстанавливали. Больше, скорее, квасили. –  Предался он мемуарному жанру после десятой, кажется, дозы алкоголя. – Ну, я подсобным рабочим устроился, скромно вкалывал, разумеется. Они-то, мужики солидные, специалисты, при том прямые, без выкрутасов. Приняли меня, как родного. Однажды вечером, после очередного трудового дня, выпивали. Зашел разговор о бабах. Кто да как? Ну, и я, вмазавши, решил выебнуться. Мужики-де, отцы, кормильцы! А делали ли вы когда-нибудь женщине куннилингус? Те, само собой, в непонятках: что за хрень, студент? А я, радостный такой, объясняю, ык. Так, мол, и так. Куннилингус. Это то же самое, что и отсос. Только наоборот. Не баба у тебя юлдак заглатывает, а ты – ей. В смысле, секель язычком ублажаешь, в дыру дуешь. «Чего? И ты, пацан, добровольно согласился бабе манду лизать?» - Спрашивают они. - «Не просто согласился, а сам проявил инициативу». Была такая поебень. Ну, накатим!

- Ну, и чем дело закончилось? Судя по твоему воодушевлению, телега с подъебкой. – Спросил я, глотая прозрачный яд в рюмке.
 
- А то. – Коллега зажевывал водку маринованным огурцом. – Ну, побухали, да разошлись по домам. А назавтра – сюрпрайз.

- Что случилось?

- Наступает час обеда. Обычно в полдень. И мужики выделяют мне отдельные чашку, кружку и ложку. Главное, везде буква «П» намалевана. Я – в амбицию. Что, собственно, сие значит?  Пидарас? Обидно, блин. А мне по-простому так и сурово отвечают: «А это значит, паря, что ты пиздолизатор. И отныне будешь отдельно от нас, нормальных советских мужиков, питаться. Видит Бог, мы против тебя ничего не имеем. Парень ты хороший. Но, извини, брезгуем… И вообще. Подобного авангардизма не приемлем.  Лучше выпить водки литр…

- …Чем сосать соленый клитор. – Закончил я народную сентенцию.

- Точно. С тех пор я уяснил для себя. Выебывайся, но знай: где и с кем. Потом, оправдывайся, как писатель Лимонов. Хуё-моё, ребята, на счет минета с ниггером – это так, художественный прием, необходимый для отражения предельной формы опиздинения  от американской жизни…

- А как же тогда с лизингом ануса, это еще круче получается? - Задал я логичный в этой ситуации вопрос.

- Да я не то, что лизал. Дефекации с упоением наблюдал. Пердежь нюхал. Да что там? Я говно ее ел! Буквально, экскременты. Всякое было. И она на лицо мое мочилась. Такой кайф! – Сказал корешь просто, со слезами в голосе, и я ему поверил, представив, как он разлегся,  расслабленный, на паркетном полу, блаженствуя, а любовница раскорячилась над его дурной головой и мочевину льет. По ее ногам стекает, но струя стабильна и тихо журчит. А он мочу ртом ловит.

(Символическое видение, покуда еще раз, на досуге, вдуматься).

Коллега мой (царствие ему небесное) пребывал тогда в очередном запое по поводу расставания с невъебенной любовью, и его откровения изобиловали стыдными подробностями и острой ностальгией. Он занимался, собственно, тем, что ходил по пивнухам и проповедовал случайным слушателям о том, какая она падла неблагодарная, ведь он так ее любил. При этом рассказывал такие вещи, что ту чувиху, в принципе, было жаль. Не знала, с каким артистом разговорного жанра связалась:

- Потом я кончил. – Артистично расставляя паузы, втюхивал он собутыльникам. - Даже выкрикнуть не успел. Еще не выучился открывать дыхание на пике. Понял, что оргазм происходит не в гениталиях, а в голове. Вообще, во всем организме, но главная вспышка настигает мозг, выталкивая энергию в тело. Удивительно, в первый раз слился с Космосом, а скоропостижно убедился, что если не Рай, то его эрзацы в материальном мире существуют.

- Ну, вы, блядь, ребята, и артисты. – Искренне удивлялись завсегдатаи баров с синими опухшими лицами. – Ну и клоуны.   

- Наливай, Сашок. – Сигнализировал коллега, и я включался в игру.

- И что потом?

- Броситься вспухшими губами к ее задним воротам, поставить ее на четыре кости, дабы поскорее добраться до дрека. И все годы удачных и не очень сношений, потрясающих оргазмов и спорадической импотенции проносятся мимо. Необходима была бессонница посталкогольных психозов, отчаянные поиски любви, одиночество и безумные сексуальные фантазии, чтобы однажды, в спокойный и безмятежный денек, испытать такой мощный напор нежности и страсти, что б лишиться последних предрассудков. А там ведь, знаете ли,  волосики растут, там особая флора и целая мифология…

Тут нервная организация какого-нибудь «синяка» не выдерживала, и он эвакуировал на пол рвотную массу из кильки в томатном соусе. Это была наивысшая точка представления, кульминация, катарсис! И мы отправлялись в следующий бар.

- Пиздишь, не хуже Троцкого. – С восхищением в недоверчивых глазах выдохнула Мара.

- А вот и не пизжу. Как думаешь, мы с тобой на двоих все варианты опробовали?

- Все. – Мара, задумалась, бешено перебирая в уме счетчик сексуальных позиций. – Да точно все!

- Спорим на три минета!

- Спорим! – Она была уверена в своей победе. – Ты мне три пиздолизинга!

- Идет. Разбей.

- Ну. – Мара сладко выгнулась, подтянув коленки к бюсту. – Что за неизвестная науке модификация?

- Науке, как раз известная. Кхе. Порнуху смотри. Это ж ты - лохушка. Называется поза: «пиздоротожопие».

- Шо?

- Постмодернистская цитата. Слегка измененная 69. Я лижу тебе пизду, а ты мне – жопу. Ферштейн?

- Да. – Глаза Мары приблизились к объему кругляшка неиспользованного кондома. – Сразу же и попробуем?

- Три минета за тобой. – Я расположился сверху, и живо настиг языком растревоженный Марин клиторок, уже чувствуя ее свежее юношеское дыхание на своих сопревших яйцах. Перднуть, что ли?