Сумерки спускались на СПб. 
Саша Донецкий возвращался домой, на съемную квартиру. Впечатления влачились за ним невидимым энергетическим хвостом, и он надеялся, что при желании сможет спокойно отмотать пленку прожитых суток назад и очутиться в исходной точке.
Ему хотелось обмануть навязанный свыше порядок: хлопнуть дверью съемной квартирки, отсечь тяжелый хвост переживаний и начать фильм сначала.
Но он почему-то знал также, что изменить что-либо в сделанной кем-то записи причин и следствий, напортить, порвать, стереть, наконец, нельзя, как ни старайся.
Поднимаясь по лестнице, он услышал, что на хазе дворника Матвея Моржова звучат пьяные споры, играет музыка, пахнет немудреной холостяцкой закуской, и соблазн оказаться в теплой дружеской компании заставил его нажать на клавишу звонка.
Дверь сразу распахнулась, и Саша увидел незнакомого юношу подчеркнуто провинциального вида с авоськой в руке. По ушам ударил дурашливый голос хозяина квартиры: «…А я вот день рожденья не буду справлять, все заебало, пиздец, на хуй, блядь!..»
Подпевающий магнитофону Матвей Моржов нарисовался в проеме с чадящей «беломориной»:
- Ааа!.. Санек!.. Заходи, ангел. Знакомься: это Степка, племяш мой, - представил Моржов родственника. -  Он, как и ты, со Псковщины приехал. Учиться в Питере будет. На кораблестроителя. Теперь бухаем помаленьку.
Саша пожал дружелюбную ладонь племянника, обнялся с Моржовым и вытащил из-за пазухи поллитровку водки «Матрица».
- Во!.. Уважаю, - еще больше возбудился Моржов. – А мы Степку в ларек гонцом засылаем. Иди-иди, Степа, и помни: сколько водки не бери, все равно в пизду еби!..
Глядя на Матвея Ивановича Моржова возникало впечатление, что он буквально с минуту как телепортировался в двадцать первый век прямо из обоссанной подворотни образца середины семидесятых века двадцатого. Настолько колоритно и вместе с тем типично и узнаваемо выглядела его богемная фигура.
Моржову было глубоко за пятьдесят, длинные вьющиеся волосы и густая косматая борода обрамляли его добродушное лицо, так что он одновременно походил и на пожилого хиппи, и на православного батюшку, прячущего под рясой бутылку дешевого портвейна “777”.
Саша уважал дворника за редкое в нашу гламурную эпоху качество: дух подлинного, а не показного нестяжательства витал по его захламленной квартире.
Когда-то Моржов стоял у очередных истоков альтернативного движения, “митьковал”, потом разосравшись с сотоварищами, ударился в мистицизм, пил по-черному, лечился в психбольнице, - словом, полностью соответствовал высокому званию простого питерского художника-нонконформиста.
- Откуда кандыбаешь? – спросил Моржов, цепляя Сашину куртку на вешалку. – Тоже небось на митинг ходил? В защиту вида на стрелку. 
- Да нет, так, прогуливался по окрестностям, - отозвался Саша, расшнуровывая кроссовки.
На большой обшарпанной кухне за столом уже клевал носом похожий на скинхэда собутыльник Моржова.
Матвей толкнул приятеля в плечо и снова загорланил:
- А я вот день рожденья...
- на хуй, блядь!.. – закончил припев приятель и протянул Саше руку. – Хай Гитлер!
- Зик хайль, - в свою очередь отрекомендовался Донецкий ныне принятым в их полумаргинальной среде приветствием.
На плите аппетитно шкварчала сковорода с картошкой и грибами, на столе блестела трехлитровая банка с маринованными огурцами и помидорами, явно привезенными племянником из деревни; Моржов выключил ругающийся матом магнитофон, придвинул к столу еще одну табуретку, достал из шкафчика стаканчик, тарелку и вилку.
- В связи с посудой вспоминается мне одна поучительная история, - начал рассказывать Моржов, откручивая пробку и наливая водку в стаканчики. – В юности, было дело, колымил я в бригаде на реставрации Псково-Печорского монастыря. Подсобным рабочим, разумеется. Как-то вечером, после работы, выпивали. Как водится, зашел разговор о бабах: кто да как. Ага. Ну и я, вмазамши, решил выпендриться. Дескать, мужики, это что. А вот делали ли вы когда-нибудь своей женщине куннилингус?.. Мужики, естественно, в непонятках: а это что еще за хрень? И я, радостный такой, объясняю: так, мол и так, это то же самое, что и отсос, только наоборот. Не она тебе удовольствие доставляет, а ты ей. Мужики: чего-о?.. И ты, Матвей, согласился добровольно бабе пизду лизать?.. Да, - отвечаю гордо.- Согласился. И не согласился даже, а сам изъявил желание… Вздрогнем за секш-революшн!
Они выпили, и Моржов продолжил рассказ.
- …Ну, побухали да разошлись. А назавтра ждет меня сюрприз, - Моржов снова наполнил стаканчики. – Наступает время обеда, и мне выделяют отдельные чашку, кружку и ложку. И на каждом предмете буква «П» намалевана. Само собой, мне обидно. Я – в амбицию. Что сие значит? – спрашиваю. А мне так сурово и отвечают: «Это значит, Матвей, что ты – пиздолизатор! Придумали тоже, уебки, куннилингусоидов каких-то, так что отныне будешь отдельно от нас, нормальных мужиков, питаться. Парень ты хороший. Видит Бог, мы против тебя ничего не имеем, но извини… Брезгуем. И подобного авангардизьма не понимаем. Как говорится, лучше выпить водки литр…»
- Чем сосать соленый клитор. – Продолжил перл фольклора Саша.
- Ты, кстати, сам как к этому делу? – Спросил Моржов. – В смысле клитор пососать? В дырку дунуть?
- Нормально. А чо такого? Можно иногда. – Поддержал сексуальную раскованность Донецкий. – К тому ж и вовсе они не соленые. А даже вкусные.
- Ну, это тебе везло на девушек. - Моржов поставил на середину стола пышущую жаром сковородку.
- Ну, я ж не лизал у первой приблудной. Куннилингус – штука деликатная. 
- Однако у истории такая мораль. – Моржов снова разливал. - Выебываться выебывайся, но знай, где и с кем. А сначала обмозгуй, стоит ли вообще народ зазря шокировать? Эпатаж, ебана мать. Вон Лимонов, талантливый вроде бы литератор, а до сих пор оправдывается: хуе-мое, чуваки, насчет минета с негром, это так, вымысел, не путайте автора с героем, это, мол, особый художественным прием, необходимый для того, чтобы выразить крайнюю степень охуения от американской жизни…
Вернулся из ларька Степка, и Моржов засунул принесенную водку в морозильную камеру облупленного холодильника, судя по облупленности, произведенного в СССР еще до запуска в космос ракеты с Гагариным.
- Вот Степка, - указал он на племянника. – Не пьет, не курит. Девок по клиторам не щупает, даже пальцами. И всерьез убежден, что Иисус Иосифович, прости Господи, скоро вновь к нам заявится. Страшный суд чинить будет.
- Адвентист что ли?.. – Вдруг очнулся скинхэдоподобный собутыльник Моржова, опрокинул содержимое стаканчика в рот и мгновенно отключился, словно был роботом-ебоботом из Шнуровской песни.
- Не важно, адвентист или похуист, - Продолжил Моржов. – Одно ясно:  срать он хотел на всю вашу актуальную литературу! Наизобретали, блядь, каких-то албанских языков. И выебываются. Срать! И на по-мо, и на хуе-мое. А вот тот факт, что Лимонов когда-то себя пидером представил, у таких, как Степка, навсегда в мозгах застрял. Вот тебе и интеллектуальный выебон, вот тебе, блядь, и мессидж!
- Ну и что? – не врубился в вывод Саша.
- А то, - Моржов выудил из банки соленый огурец и, зажав его двумя пальцами, смачно хрустнул. – Раз уж позиционируешь себя как лидер экстремистской партии, то нечего бумагу зря марать. Колонки в гламуре вести. От пизды отсвечивать. Хуета это, а не политическая борьба. Так, понарошку все. Ну, будем!..
- Но в тюряге-то он не понарошку сидел, а взаправду!.. – проглатывая водку, не согласился Саша.
Ему стало хорошо и уютно, и не хотелось спорить, а хотелось просто сидеть в компании таких же близких и понятных людей, как Моржов, или даже отгнивший бритоголовый, хотелось просто жрать водку и закусывать.
- Это же ясно, как дважды два, - резонерствовал Моржов. – Если есть Путин, то должна быть и оппозиция. Причем непримиримая. С ограменной залупой. Какой же он «царь», если у него в тюряге ни один приличный писатель не «парится».
- Так ты что, подозреваешь, что это все заранее просчитано и по сценарию разыграно? – изумился Саша. – И арест, и тюрьма, и «Другая Россия»?..
- Лимонов – штатный информатор КГБ. Его еще перед отъездом в Штаты завербовали. Это всем известно, – отмел сомнения Моржов. – Не удивлюсь, если с идеей PR-отсидки Лимонов сам в ФСБ обратился… Еще бы! Разве Путин до такого допер бы?.. Это похлеще наезда на Сорокина будет. А между тем, из камеры, книга за книгой, и все бестселлеры. Вот так и создаются «легенды брендов». – Моржов подцепил вилкой жареный гриб. – И Путин – прежде всего бренд, а уж потом – политик и президент. Он сам как-то в этом публично сознался.
- Фуфель он, а не бренд!.. – поперхнулся водкой Саша. – Вот Сталин или Мао, Че там – это бренды. А Путин – ху из! Ты никогда не задумывался, о том, что происходит в мозгах того уебка, который на себя майку с изображением Путина напяливает?..
- Это ты к чему?
Степка молча слушал спорящих, перебирая струны гитары; скинхэд храпел, уткнувшись таблом в тарелку. Моржов снисходительно, как на ребенка, посмотрел на Сашу и сказал с неожиданной злостью:
- Да, быстро же вы забыли про исповедь на заданную тему, про в сиську пьяного Ельцина, про ежедневный национальный позор и беспредел олигархов…
- Конечно, на фоне Ельцина и обезьяна выглядела бы человеком, - поймал кураж Саша. – А Путин – трепло. Развонялся: «Мочить, мочить…» До сих пор, как видишь, «мочит»… Пиздеть все мастера. Грузию они, видишь ли, наказали. Да Грузия завтра в НАТО будет сидеть и на нас дрочить. А наш гребаный тандем огребет по полной программе. Вот тебе и «превед медвед»!
Моржов обиделся, как будто оскорбили его родного брата:
- Ну и ну, ребяты, совсем хоррор потеряли! – воскликнул он, в сердцах коверкая литературную речь, и продекламировал нараспев, как священник, ведущий богослужение. – Холодный ум, горячее сердце и чистые руки!
- Про кого это ты? – спросил Саша, чувствуя, что атмосфера в кухне накаляется и спор активно переходит в неуправляемо-агрессивную фазу.
- Да все про них, родимых, про них… Бойцов невидимого фронта, - подтвердил свой тезис Моржов.
А Саша уже прикидывал, чем лучше трахнуть Моржова по голове – сковородой или водочной бутылкой? Водку было жалко, да и закуску тоже, но он выбрал сковороду.
«Ну все, приехали: у нас уже нонконформисты с пеной у рта «контору» защищают», – подумал он и, пытаясь разрядить ситуацию, спросил:
- И давно это у тебя, Матвей, крышняк едет? Ведь путний человек добровольно в «контору» не сорвется.
- В том-то, Санек, все и дело, что как раз путний и чешет добровольно, - Как-то сразу успокоился Моржов. – А вот подлецов – вербуют. И потом. Сволочи и стукачи везде встречаются. В основном же в «конторе» служат такие же люди. Как я или ты, например. У каждого – свои слабости. Давай лучше жахнем. Зажуй вот огурчиком. Славный огурчик, Степка из деревни привез.
Саша запил водку рассолом прямо из трехлитровой банки и закурил.
- А по поводу Путина я тебе вот что скажу, - продолжал гнуть свою линию Моржов. – Это же чистая психология. Представь. Мальчик из простой ленинградской семьи. Помощи ждать неоткуда. Всего добился сам. Селф-мен. Этакий Жульен Сорель наших дней. Внутри – жуткий комплекс социальной ущербности. Вокруг – проворные юноши с пятым пунктом. Диссидентствуют, советскую власть поносят. У Вовы в душе, естественно, зарождается стихийный антисемитизм и обида за поруганную Родину. Тут и подворачивается старший товарищ…
- Гэбист, - подсказал Саша.
- Ну да, человек из органов.
- Мы все тут из органов, - скаламбурил Донецкий.
- А что тут такого? – не обратил внимания на шутку Моржов. - Организация с давними охранительными традициями. На время, правда, слегка позабытыми, но это еще как посмотреть. Вопрос спорный. Так что они нашли друг друга: «контора» и Володя. Произошел у них куннилингус. А кем бы он сейчас был, без поддержки-то, а? Без верного куннилингусизма.
- Никем. Может, куннилингуствовал сейчас бы где-нибудь… в университете. Как думаешь, Матвей Иваныч, делает Путин своей жене пиздолизание?
- Интересный вопрос. – Моржов глубоко, словно роденовский мыслитель на унитазе, задумался. – А почему нет? Он чел в принципе продвинутый. К тому ж жил в Германии.
- А Медведев – своей страхолюдине?
- Хуй его знает. Ты еще спроси про Буша или Жака Ширака. Хотя, вот думаю, Саркози – точняк. Каждый вечер у своей недомодели просак вылизывает. Пиздолизатор отменный. Не нам с тобой чета. Бараколабама этот, опять же. Молодой, с рожей умного рэпера. Хотя, с другой стороны, ты же знаешь… – Расфилосовствовался Матвей, косея и размягчаясь. – По роже никогда толком про секс понять нельзя. Рожа приличная, а чувак педофил. Или, наоборот, в роже говнистость так и проступает, похоть прет, а как в дело – импотент… Спой, Степ, нам что-нибудь душевное…
Степка с готовностью забренчал на гитаре и запел как-то жалобно, но с напором, старательно имитируя оригинал:   
- «…London calling to the faraway towns. Now that war is declared – and battle come down, London calling to the underworld…»*   

Саша Донецкий встревожился, приметив вдруг, что ночь мутнеет за окном, как полузабытый фильм, виденный когда-то, в далеком детстве, по старому черно-белому телевизору: за толстой непрозрачной линзой метались какие-то расплывчатые тени, и от этого все предметы в кухне как-то странно искажались, как будто кто-то поворачивал экран на тридцать градусов - 
- «…London calling to the imitation zone. Forget it, brother, an’ go it along. London calling upon the zombies of death…»**
- и тогда само присутствие в этом мире теней казалось особенно эфемерным, и дрожащий Степкин голос доносился до напряженного алкоголем слуха, как слабая радиоволна, случайно пробившаяся сквозь глушилки и другие эфирные помехи:
            - «…London calling, see we ain’t got no highs, except for that one with the yellow eyes…»***
             

            Саунд-трек:
            Звучит песня из репертуара группы «Clash»:
* «…Лондон вызывает дальние города. Когда объявлена война, и битва наступила, Лондон вызывает преисподнюю…»
** «…Лондон вызывает зону имитации. Забудь, брат, и шествуй один. Лондон вызывает зомби-мертвецов…»
*** «…Лондон вызывает: видишь, у нас нет ничего хорошего, кроме того типа с желтоватыми глазами…».