Помню, ещё пацаном услышал эту незатейливую историю. Про бабу, несчастную и её пизду горькую и беспризорную. Рассказывала её моя мама своей подруге. Ну, как водится, лясы точили, с одновременным перемыванием косточек. Так уж устроены женщины, куда денешься. А вот и сама история. Сказка, скажете вы. Да вот хуй там. Правда в первозданном виде.


Рано Назариха овдовела, ещё тридцати не было. Генка её, вернее всего не справившись с супружеским долгом, приказал долго жить. Собственно ласты склеил, так точнее будет. Наверное, кое-кто помнит у незабвенного Баркова:

…С такой-то каторги едва ли,
Протянешь долго. Год прошёл.
Где нет ни ебли, ни печали,
И бедный муж в тот мир ушёл…

А дальше собственно и началось самое интересное. И всё опять же, как у Баркова. Назариха, выждав инкубационный период, именуемый трауром, пустилась во все тяжкие. В нашем небольшом посёлке, в койку к весёлой вдове не лазили разве что хронические лентяи, да бюст Ильича из актового зала восьмилетки. Причём самой хозяйке койки было фиолетово, холостяк к ней пришёл, вдовец ли, или женатик. Страждущее лоно, не отпускало бабу ни на секунду.

Сейчас этому понятию придумано множество названий и объяснений. Самое расхожее из них, - бешенство матки. Кто-то говорит, что выдуман, сей феномен, но ещё в древние времена, баб слабых на передок сбрасывали с обрыва, прижигали вульву калёным железом, заливали оную кислотой, отрезали клитор и половые губы. Говорят в башке всё дело и в ущемлении какого-то нерва.
Так и наша героиня, ущемлённые нервы хуем лечила. Методом «глубокого погружения»

Бабы поселковые уж и мужей били разными подручными средствами. И Назарихе не раз по харе доставалось. Да только пустое это. Чёрного кобеля, а в нашем случае суку, не отмоешь добела. Если и передок не подвернёт, так на ходу, не снимая трусов, в подъезде отчмокает. Не мытьём, так, стало быть, катаньем.

Долго так-то скоблилась. Последний раз соседка её отмудохала прямо на лестнице. Не думал, что баба может так разойтись. Все стены, пол, перила были в кровище. Метелила той пресловутой скалкой. Видимо как раз стряпала, ну и применила первое, что под руку попалось. Еще, слава богу, что не гладила бельё. А то бы тут и сказочке конец.
Что характерно, Назариха не заявила. По-тихому отлежалась дома, и…. И снова с передком наперевес, на «амбразуры»!

На долго мужиков не уводила, не отбивала. Попользуется дармовщинкой раз-другой, и передислоцируется в следующее стойло. Вроде бы пожалеть шалаву, ведь явно больная. Но, женщина собственник ещё тот. Похуже любого мужика будет в этом плане. Вот и ловили ее, где только могли. Но Назариха, баба ушлая. Хрена с два поймаешь. Приноровилась, стало быть.

Но, говорят же, - сколько верёвочка не вейся, а конца не миновать. Так и случилось. Добегалась лярва похотливая, доскоблилась.

В те времена по всей стране бесплатных советов, стояли сезонные кинотеатры, именуемые «Сараями» У нас в посёлке тоже произрастало такое чудо синематографического гения. Работал Сарай только летом, поскольку зимой в нём с нашим Уральским климаксом, разве что пингвинов разводить. Последний сеанс начинался в девять часов вечера.

В тот день крутили «Бродягу» с незабвенным Раджем Капуром в заглавной роли. Кто помнит, фильм этот, как и вся Индийская байда, был трёхчасовой. А с учётом рваных плёнок и прочих технических неувязок, закончился памятный сеанс, где-то в полпервого ночи. Усталые, но довольные зрители, покидали кинотеатр и разбредались по домам, напевая себе под нос на хинди с Пермским прононсом, - дай творогууу, дай творогууу…. Назариха, задержалась и в числе последних покинула оплот совхозной культуры.

Домой пробиралась огородами, чураясь посторонних глаз. Заплаканная и умиротворённая одновременно, от просмотренного фильма. Дом её стоял на отшибе, почти у самого кладбища. Ей оставалось пройти мимо огромной горы кладбищенского мусора, повернуть по тропинке мимо ключика и вот он дом…

Кусты боярышника, густо заселившего собой весь косогор, раздвинулись. На тропинку, прямо перед распутницей вышли три женщины. Сумерки надёжно скрывали их лица. Но вид, с каким они заступили Назарихе дорогу, говорил о многом. Баба суетно оглянулась, а сзади, перекрывая пути к отступлению, вышли ещё две фигуры.

В руках одной из женщин блеснула металлом коса-литовка. Ужас сковал тело гулёны, она оглянулась ещё раз. А сзади подступали те две, засадные. У каждой в руках серп.
Голос заговорившей, показался Назарихе знакомым. Ну, так и есть. Её ближайшая соседка, Файка Широбокова.

- Ну, что сучка, добегалась? Доеблась шалава! – женщина говорила тихо, почти цедила сквозь зубы. Но в сумраке кладбищенской тишины, каждое слово звучало набатом в беспутной голове бляди. – Молись теперь. Даю минуту, время пошло.
- Девки, плохое вы затеяли, - пыталась выкрутиться Назариха, но как оказалось зря.

Женщины подошли к ней на расстояние вытянутой руки, но не решались нанести первый, самый важный удар. И тогда Файка скомандовала: - А ну разом! Бей!
И засверкал в лунном свете металл. Всего лишь единый вскрик успела уронить непутёвая. А далее всё происходило в жуткой тишине. Нарушаемой рубяще-хлюпающими ударами, да запаренным пыхтением озверевших баб.

Труп нашли через две недели. Когда разбирали гору мусора, и грузили его на вызванный грузовик. Зрелище пошатнуло даже таких стойких к подобным вещам людей, как кладбищенские кОпали. Месиво из страшно изрубленного и жутко воняющего мяса. Голова практически отделена от тела. Из распоротого живота торчала половинка лыжной палки.
Потом была следственная бригада, которая ничего не нашла и никого не уличила. Опрашивали половину посёлка. Но народ молчал, как зарезанный. Не добившись результатов, следователи сдали в архив очередной глухарь и разъехались по домам.
Такая вот понимаешь колхозная пиздо-вендетта, плавно перетекающая в омерту.
Кода.