Праздники выдумывают буржуи. От нехуй делать, скорее всего.
Раньше, вот, заебись было:  два больших празника в году. Новый Год и Восьмое Марта имени Розы Люксембург. И с развлечениями всё понятно: на Новый Год поблевать салатом оливье с балкона, и покидать соседям в почтовые ящики китайские петарды, а на Восьмое Марта получить пиздюлей от любящего супруга. А потом кто-то, блять, начал хуйнёй страдать: Валентинов день какой-то придумали, сердечки-валентинки, романтические ебли под индусские благовония, и Хеллоуин до кучи.
Какой Хеллоуин в России, а? Вы пробовали в конце октября выползти ночью на улицу с тыквой на ебле, постучать в первую попавшуюся дверь, и запеть: «К вам детишечки пришли, тыкву нахуй принесли, дайте быра нам канфет, а не то нассым в еблет»?
И не пробуйте. Россия – не Америка. Канфетами у нас по ночам просто так никто не разбрасываецца. А вот пизды дадут определённо. В общем, буржуйские развлекухи нашему российскому менталитету чужды. И лично мне – в особенности. Я вообще празники не люблю, ибо всегда потом почему-то отмываю посуду и хату до августа.
А Хеллоуин просто ненавижу.

***

Телефон исполнил песню «Подруга подкинула проблему, шлюха», и я подняла трубку:
- Чо нада?
- Бабла, мужиков с большими хуями, пару ящиков пива, и голую китайскую хохлатую сабачьку. – Серьёзно ответила в трубке Ершова, а потом заорала: - Чо за вопросы?! «Чо нада»… Шоколада! Ты меня ждёшь? Я уже стою у твоего подъезда, и не знаю кода! Говори немедленно, на улице ледниковый пириод.
Старость не радость. Сначала начинаешь забывать, што ждёш гостей, потом впадаешь в маразм, и начинаешь ссать в штаны, а потом смерть, и браццкая могила на ассенизаторских полях в Люблино.
- Нажимай четырнаццать, потом ключ…
- Где тут ключ?!
- В пизде, Юля! Он там нарисован на кнопочке!
- Я нажала. Там гудки вначале пошли, а потом какой-то дед сказал, что щас меня помоями обольёт с балкона… Говори нормальный код!
- Не хватало бабке горя – так купила порося… Стой на месте, щас спущусь.
Спускаюсь вниз, забираю околевшую Ершову с улицы, и тащу её домой.
- Ты нашла пу-пу-пушыстую мишуру?  - Стучит зубами Юлька. – А шшшшшшортики блестящие?
- Где я, блять, найду тебе мишуру с шортами?! Я похожа на Верку Сердючку?
- На дуру ты похожа. – Лифт приехал на четвёртый этаж. Выходим. – Я знала, что ты нихуя не запасливая баба, поэтому привезла тебе мишуру, шортики, и красный лифчик третьего размера. Вата у тебя есть?
- Нету. У меня есть Тампаксы и прокладки Олвейз «от уха до уха». Дать?
- Взять, блин! В лифчик чего тебе пихать будем?
- А… - Вспоминаю, зачем приехала Ершова, и вздыхаю: - Носки махровые пихну. Вспомню деццтво золотое.
- Да-да. Напихай носочков своих полосатеньких, Буратина бля. Лифчик, напомню, кружевной! Прозрачный! Надо чонить такое, сисечного цвета. Что у тебя есть сисечного цвета?
- Ну… - Задумалась. -  Ну, хуй ево знаит… Колготки есть. Бронзовые.
- Однако, ты высокого мнения о цвете своих сисек. – Ершова заржала. – А синие колготки у тебя есть?
- А то. – Я обиделась. – Цвета тухлова ливера. Но это спешал фо ю, Ершова. Охуенно подходят к твоему лицу. Кстате, будеш тут выёбываться – ваще никуда не пойду.
- Пойдёш. – Махнула рукой Юлька. – Там же будет Дима Пепс.
- Это шантаж, Юля.
- Нет, это заебись, Лида. Это очень за-е-бись!

***

*За месяц до описываемых событий.*

- Празника хочецца чота… - Ершова потянулась всем телом, и хрустнула шеей. – Празника. Феерии. Пьянства с алкоголизмом. Куража. Ебли, в конце концов, празничной. Какой там у нас следующий празник?
- Празник сенокоса.
- Говно празник. Как-то с куражом не ассоциируецца. Што ещё?
- Новый Год в декабре.
- Долго. Это очень долго ещё. Вспоминай, чо там ещё есть.
- Пошла ты в жопу. Сама вспоминай.
- Сентябрь, актябрь.. – Ершова напряглась.
- Ноябрь потом.. – Посказала я.
- Иннахуй. Сама помню. Слушай, а чо в октябре у нас? Вот в башке крутицца празник какой-та – а вспомнить нимагу.
- День рождения у Димы Борода-в-говне.
- Блин, Бородулькин меньше всего похож на празник. Есть ещё чота… Слышь, как эта моча называецца, когда надо наряжацца в блядей, и ходить по улице с тыквой?
- Хеллоуин. А почему именно в блядей?
- А в кого ты ещё хотела бы нарядицца? В Красную Шапочьку? В Белоснешку? В Василису Прекрасную? Посмотри на себя. Или на меня. Наше с тобой вечное амплуа – это портовые шлюхи. Это карма, Лида. Смирись. Забудь, что четверть века назад ты очень удачно сыграла роль Снежинки в яслях. Это было давно. Времена меняюцца. Теперь ты – старая блядь в красном лифчике. Всё.
Да похуй в общем-то. Блядь так блядь. Чо такова? Хули там Белоснешка или Василиса? Это каждая дура может напялить пласмассовую корону и своё свадебное платье, которое лет пять как валяецца в мешке на балконе. И всё. И вот вам Василиса белоснежная, дрочите на здоровье. А вот нарядицца блядью, да ещё пройтись так по ночной улице – это нужно быть сильной, отважной, незакомплексованной, и полной дурой. В общем, права Юлька – эта роль чотко для нас.
Осталось дождацца октября и Хеллоуина.
И тогда мы с Ершовой блеснём своими актёрскими способностями так, што все эти Василисы охуеют.
Воистину.

***

- Ну, во! – Ершова сделала шаг назад, и восхищённо поцокала языком: - Красавица! Настоящая проблядь! Щас только на левый глазик ещё блёсточек добавим… И вот сюда, на волосы… Всё, можешь смотреть!
Поворачиваюсь к зеркалу.
- Мама!!!!!!
- Впечатлило? – Ершова гордо откинула со лба завитую прядь волос, и подтянула сползшие чулки с люрексом. – Я старалась.
- Я заметила. – Первая волна ужаса уже стекла холодным потом мне в трусы, и я посмотрела в зеркало ещё раз. – Юля, я так на улицу не пойду.
- Зассала, да? – Глумливо крикнула Ершова, и начала на меня наскакивать: - Ах ты ссыкло старое! Мы ж с тобой, сволочь, договорились уже! Чо ты ссышь, жаба?! Кто тебя ночью увидит-то?! Шубу напялишь, в такси сядешь – и впирёд, к алкоголизму!
- В шубе жарко… - Я ещё как-то силилась оправдать свой неконтролируемый порыв паники. – Вспотею…
- А и похуй! – Отмахнулась Юлька. – Шлюхи – они завсегда потные, у них работа такая. Ну, чо ты такое ебало пластилиновое сделала? Всё пучком! Щас тока блёсточек на правый глазик добавим…
- Пошла в пизду! – Я отпихнула Юлькину клешню, с зажатой в ней кистью, и вылетела из комнаты. – Хватит блёсточек! Я и так, блять, как в алмазной пещере! Нихуя не вижу, одно северное сияние перед глазами! Едем уже, пока не передумала!
Перед выходом я ещё раз посмотрела на себя в зеркало, и перекрестилась. Хорошо, если меня на улице просто выебет в жопу случайный прохожый. А если менты? А если загребут? Из одежды на мне был только красный лифчик, набитый колготками, лаковые шорты-трусы, и чулки в сеточку. А, и на голове ещё ободок с розовыми заячьими ушами и такая же розовая бабочька на шее. И туфли, похожые на ходули. Их, вместе с лифчиком и прочей бляццкой атрибутикой, принесла запасливая баба Ершова. Сама Ершова, покачиваясь на таких же туфлях, гордо выпячивала свою грудь, тоже вылепленную из колгот, и задрапированную сверху мишурой. Чулки и джинсовая юпка длиной в дваццать сантиметров делали её похожей на подругу дальнобойщика. Видимо, так оно и было задумано.
- Один у нас с тобой недостаток – уж больно красивые! – Довольно резюмировала Юлька, и, отвесив мне несильного подсрачника, выпихнула меня из квартиры. – А теперь – вперёд! За Родину, за Сталина! Команда «Газы» дана для всех!
Я закрыла входную дверь, и повернулась к лифту.
- Здрасьте…
Я вздрогнула, и подняла глаза. На лестнице стояли и пытались открыть дверь, мои соседи. Рома и Вика Ковалёвы. То ли сектанты, то ли религиозные фанатики - хуй их разберёт. Вечно ходят в каких-то робах, читают мне лекции о конце света и спасении души, и периодически рожают детей дома, в ванной. Пятерых уже нарожали. И все до сих пор живы, что странно. Врачей к беременной Вике Рома не подпускал принцыпиально. И роды сам принимал. Она там орала на всю квартиру, а Рома орал ещё громче: «Это бесы тебя терзают, супруга моя возлюбленная! Не теряй веры, Виктория! Иисус любит тебя! Не подавайся соблазнам, прихожанка! Излей младенца на свет Божий!»
Как там она изливала младенцев – я, слава труду, не видела. Но Ковалёвых побаиваюсь.
- Здрасьте. – Ответила я на приветствие, и тут же отвернулась.
- Иисус любит тебя.. – Несмело сказала Вика, и с завистью посмотрела на мои празничные ходули.
- Спаси свою душу, отринь бесовские происки, воспротивься им! – Вдруг повысил голос Роман. – Бог есть в каждом!
- Спасибо. – Я с силой дрочила кнопку лифта, и косилась на Ершову.
- Я никуда не пущу тебя! – Вдруг закричал Рома, и распластался на дверях лифта. – Спаси себя! Не торгуй плотью своей, сестра! Читай шестнадцатый псалом немедленно!
- Святой отец! – Ершова плечом отпихнула Рому от лифта. – Идите нахуй! Идите туда, и не возвращайтесь. А мы тогда спасём вашу жену. И детей. Мы сводим Вику на мушской стриптиз, купим вашим детям комиксы с Человеком-Пауком, и научим их ругацца матом.
- Бесы! – Заверещал Рома. – Всюду бесы! Виктория, неси святую воду!
- Лида, пиздуем пешком. Я жопой чую – нам хотят испортить празничный макияж… - Шепнула Юлька, и резво поскакала на своих туфлях-костылях вниз по лестнице. Я бросилась за ней.
- Соседи у тебя жуткие. – Пыхтела подруга. – Бесами ещё пугают, уроды. Я чота их забоялась даже.
- И правильно делаешь. – Я толкнула подъездную дверь, и мы с Юлькой выпали в холодную ночь. – У меня самой, когда я их вижу, очко играть начинает. Ты, кстати, ещё не видала, как Рома по ночам по подъезду с кадилом ходит. Не знаю, чо за сушоный кал он в него кладёт, но утром в подъезд выйти нельзя. Говнищем пасёт на весь квартал.
- В дурку их сдать нужно. – Юлька подняла руку, пытаясь изловить такси.
- Не выйдет. – Я плотнее запахнула шубу, и поправила заячьи уши. – Рома нашему участковому машину бесплатно освятил, и табельный пистолет.
- Сплошная коррупцыя. – Блеснула эрудицией Ершова, и сунула голову в окно остановившейся девятки:
- На Декабристов. Едем? Лид, залезай.
Водитель девятки с интересом разглядывал Юлькины ноги в сеточку, и празничный мэйк ап.
- Вас у метро высадить?
- Да. – Отрезала Юлька, и сердито натянула на колени куртку.
- А дальше вы куда?
Сука любопытная, блин.
- Коту под муда. – Ответила Ершова, и заметно занервничала.
- В гости к мальчикам, наверное?
Шофёр мне нравился всё меньше и меньше. Юльке, кстати, тоже.
- И к девочкам. На детский утренник. – Ершова пошла пятнами. А это хуёвый знак. Значит, жопой чует какую-то шляпу.
- А документы у вас есть? – Вдруг спросил шофёр, и съёхал на обочину.
Всё. Вот она – шляпа. Приплыли, девки – сливайте воду.
- А какого хуя… - Начала Ершова, но тут шофёр вытащил красную книжечку, махнул ей перед нашими ебалами, и быстро спрятал её запазуху.
- Документы!
Я быстро полезла в сумку, и уже открыла рот, чтобы объяснить дяде, что мы вовсе не продавцы собственных пёзд, но Ершова, извернувшись, просунула руку назад, между сиденьями, и больно ущипнула меня за ногу. Я истолковала её жест правильно, и захлопнула сумочку. И рот заодно.
- Парниша, может, договоримся, а? – Ершова расплылась в улыбке, и погладила дядьку по коленке. – В честь праздничка бесплатно. Да, Клеопатра?
Я не сразу поняла, к кому это Юлька обращаецца, и молчала.
- Да, Клеопатрочка, блять?! – Уже с нажимом в голосе снова повторила свой вопрос Юлька, и я сориентировалась:
- О, да, Жоржетта.
Юлька хрюкнула, продолжая улыбаться, а дядька обернулся:
- Клеопатра? Ну вы, девки, чувство меры поимели бы хоть. Клеопатра, блин… Псевдоним надо брать объективно. Машка Шняга например.
- Чо?! – Я не выдержала, и заорала: - Ты себя-то в зеркало видел, узбек чукотский?! В штанах у тебя шняга, пидор ты дермантиновый! Юлька, ёбни ему!
На слове «Юлька» Ершова вцепилась дядьке когтями в яйца, и укусила его за ухо. Я, не растерявшись, вытащила у себя из-под жопы трехкилограммовый справочник «Жёлтые страницы. Все адреса Москвы», и несильно шлёпнула обидчика по еблу. Сильно уебать не получилось: крыша низкая, размах не тот.
- Беги! – Завизжала Ершова, ещё раз укусила дядьку за щеку, и вывалилась из машины. Я вывалилась следом, и осталась лежать в луже.
- Я сказала беги! – Наступила мне на руку каблуком Юлька, я взвигзнула, и поскакала вдоль дороги на карачках, путаясь в шубе, и сбивая заячьими ушами гандоны с придорожных кустов.
- Во дворы, во дворы уходи, каркалыга!
Я сменила галоп на рысь, и свернула в какой-то двор.
Через десять минут, когда я упёрлась лбом в чугунную урну, и остановилась, сзади послышалось:
- Ушли.
- Точно?
- Стопудово.
- А это кто был?
- А я ебу? То ли мусор, то ли не мусор. Один хуй – паспорт в такой ситуации показывать нельзя, запомни. Я как-то уже показала сдуру. Забрали в отделение вместе с паспортом, и там ещё ебало мыть пришлось, чтоб на свою собственную фотку быть похожей. А то мне уже дело шить начали.
Вопросы у меня закончились. Я повернулась к урне жопой, и села на землю, переводя дыхание.
- Ну что? – Юлька сбоку тоже отдышалась. – К тебе?
- Нет, блять. В клуб. К Диме Пепсу.
- Ладно, не ори… Чо я, виновата штоле? – Ершова нахохлилась, и полезла в сумку за сигаретами.
- А знаешь, Ершова, – Я тяжело поднялась, и и облокотилась на урну, – какая у меня на тебя песня стоит на мобиле?
- Шалава лава-лава-лава? – Предположила Юлька.
- Почти. – Я отряхнула руки, и отвесила подруге пинчища. – «Подруга подкинула проблему…»
- Шлюха! – Хором закончили мы с Ершовой, и заржали.
- Не, Лидка. Хеллоуин мы вот так просрать не можем. Потом ещё долго следующего празника ждать.
- Я никуда больше не пойду. И не уговоривай.
- Не.. – Поморщилась Ершова. – Я сама никуда не пойду. Я о другом. У тебя есть чёрный спортивный костюм?
- Дедушкин.
- О! То, что доктор прописал! Уши свои ослиные не проебала? Мы щас их каким-нить говном намажем, чтоб чёрные были, а ещё нам нужен пояс от халата. Это будет хвост.
- Ершова, ты чо задумала?
- Хеллоуин, Лида. Самый лучший день для всякой нечисти. Ну, сечёшь?
- Нет.
- Кодовое слово «бесы». Ну?
- Юля, только не говори…
- Ковалёвы-ы-ы-ы-ы!! – В кровожадной улыбке расплылась Юлька. – Ковалёвы-ы-ы-ы-ы!! Щас мы, блять, им покажем, как с проститутками нас перепутывать, и концом света пугать. Короче, сценарий такой…

…Две женские фигуры в грязных шубах, громко и зловеще хихикая, растворились в ночи.