Глава-2

Тогда, в прошлой, безмятежной для Пашки жизни, когда в стране творились чудеса несравнимые ни с чем, отец бросил погибающий, нерентабельный завод и вместе с другом занялся куплей-продажей. Попросту стал челноком. Турция с её дешевыми кожанками и другими разностями, дала возможность семье выпутаться из долгов и жить Вобщем-то припеваючи. Отец почти всё свободное время проводил в разъездах, но когда приезжал из очередной командировки, в доме наступал праздник.

Обновы, разные вкусности, поездки за город на старенькой, купленной по случаю «девятке». У реки, пока мать готовила стол-дастархан, отец обкатывал сына в плане вождения. Уроки Пашке давались легко, как будто он родился за рулем. А отец подзуживал: - Давай Сынуля, тренируйся. Исполнится срок, и отдадим тебя в автошколу. Будешь нас с матерью катать.

Потом они ели подгоревший шашлык, пили сок и горланили песни. Это было счастье, самое простое, но зато самое настоящее. Но долго белые полосы продолжаться не могут. К сожалению, сама жизнь устроена на манер тельняшки. Случались в семье кризисы и не раз. Отец смотрел на такие вещи философски: - Не бойся сынок, есть такое правило. Если сегодня тебе плохо, значит, завтра будет лучше, - Потом он хохотал и добавлял: - Но кто сказал, что лучше будет?

                                                                      ***

С матерью творилось непонятное. Сразу после трагической смерти отца, она запила. Не раз и не два ловил её Пашка со стаканом в руке. В доме все пошло наперекосяк. Уже некому было готовить обеды, и Пашка выкручивался сам, как мог. Пытался готовить сам, иногда почти успешно. Как правило, это были пельмени, либо спагетти, откинутые на скорую руку. На работе у матери тоже не ладилось. Сначала все её жалели и проявляли дежурную чуткость, но вскоре её поведение начало раздражать начальство и пошли выговора.

В понедельник Пашку вызвали к директору и после пятиминутного разговора, в котором директриса проявила гуманизм и творческую озабоченность, Пашка дал согласие на интернат. Учиться ему оставалось год, а там выпуск и можно пойти, да хотя бы в ПТУ. Всё же стипендия и может быть даже место в общежитии.

А мать периодически не ночевала дома, в редкие дни просветлений подсаживалась к сыну, гладила его по вихрам и приговаривала: - Ничего сынок, скоро наш папка будет опять с нами.
До мальчишки дошло, что у матери проблемы с рассудком. То ли от свалившегося горя, то ли от обильных возлияний, а вернее всего и от того и от другого, разум начал покидать женщину.

Уже несколько раз соседи и просто знакомые люди рассказывали, что видели, как мать поздно вечером ездила на такси, на кладбище. Возвращалась уже и вовсе затемно. Подросток понимал, что мать тоскует, что ездит к отцу. Но почему на ночь глядя? Пытался говорить об этом с матерью, но та загадочно улыбалась и твердила своё: - Скоро сынок, очень скоро, всё будет, как и прежде.

                                                                      ***
Целых двадцать дней Пашка вместе со своим классом провёл в трудовом лагере. Они жили за городом, в небольшой деревушке, в старом, забытом людьми и богами клубе. До обеда работали в поле, на прополке капусты, а после целыми днями валяли дурака. Футбол, настольный теннис, разные капустники и КВНы. Благо, что классная дама в своё время занималась в театральной студии, и воображения ей было не занимать.

За эти безмятежные двадцать дней, Пашка загорел, как негр, похудел, но зато вытянулся сантиметра на три-четыре. Появились новые друзья. В обстановке совместного труда и отдыха многие одноклассники открылись с совершенно иной стороны. Так отличник и зубрила Лёха Зуев, который принципиально не давал ни кому списывать и казался изнеженным белоручкой, вдруг оказался исключительно мировым парнем. Весёлым и покладистым.

А Ленка Каштанова вдруг вовсю заневестилась. Пацаны шёпотом после отбоя рассказывали, что у неё менструация! Что-то запредельное и трудно представляемое. Ведь всегда была пигалицей, и вдруг на тебе, течка! Формы её начали прямо на глазах округляться, появились дополнительные и такие волнующие наросты в области груди. А Ленка специально, чтобы подразниться, носила обтягивающие маечки, через которые, грозя порвать материю и выколоть очумевшим мальчишкам глаза, торчали остренькие, как у козы соски.
                                                                      ***
Через неделю класс собирался домой, время трудовых свершений подошло к концу. Все радостно готовились к встрече с родными, один лишь Пашка ходил мрачнее тучи и не представлял, что он будет делать в разоренном гнезде, с больной, вечно пьяной матерью. А жизнь, как будто в насмешку подбросила очередную вводную. В воскресенье, когда труженики отдыхали от трудов праведных, к Пашке приехали. Это был двоюродный дядя, материн брат или племянник. Пашка его плохо помнил, видал пару раз за всю жизнь, поскольку отношения дяди и отца не задались с самого начала.

Дядя Гена, с преувеличенной радостью и энтузиазмом поздоровался с Пашкой, и мальчишка понял, случилось что-то ужасное. А дядя, переговорив в сторонке с классной, поманил к себе племянника. Они вышли на улицу, где возле пожарной бочки и состоялся разговор. Действительность превзошла самые худшие ожидания…
- Собирайся мальчик, нужно срочно ехать в город, - грустно произнёс дядя Гена, - папу уже похоронили обратно, а мать, она в лечебнице... Я обо всём позабочусь, нам же ещё жить вместе. Так что своих на войне не бросаем…

Уже в городе, от соседского Лёньки, подросток узнал страшные подробности. В один из ничем непримечательных дней, две соседки судачили на лестничной площадке.
- Представь себе Катя, каково мальчишке. Отца похоронили, мать спивается, если уже не спилась. Не сладко парню.
- Да уж, выпала долюшка. Я его изредка пытаюсь подкармливать. То на пирожки зазову, то супчику принесу.

Во время этого диалога открылась дверь и на площадку вышла совершенно невменяемая мать Пашки. Пьяная в дугу. А за ней в подъезд выкатилось настолько смрадное облако, что женщины едва не лишились чувств, а «сердобольную» начало тошнить прямо на пол. Не долго думая, женщины вызвали милицию, которая и взломала захлопнутую дверь.

Увиденное повергло в полуобморочное состояние видавших виды оперов, а понятые убежали блевать. Оно и понятно. В квартире был обнаружен полуразложившийся труп мужчины, оказавшийся похороненным месяц назад Пашкиным отцом. Как сумасшедшая женщина выкопала его, как перевезла в городскую квартиру, как замела следы на кладбище? Эти и множество других загадок ещё предстояло решить специально созданной группе оперов.

Пашкину мать обнаружили в парфюмерном магазине, где она закупила великое множество дезодорантов и разных ароматизаторов. Далее следы её затерялись в спецлечебнице для душевнобольных в районе Банной горы. На Пашкину просьбу в плане повидать мамашу, следователи странно переглянулись и старший из них сказал: - Не надо тебе парень видеть это. Может быть позже, когда кризис минует. Но сейчас лучше не смотреть. Да и не пустят.

Так Пашка стал полноправным сиротой. Один, в большом городе, без средств к существованию. И здесь как нельзя, кстати, пришёл на выручку дядя Гена. На то она и родня, чтобы в трудную минуту поддерживать друг друга. Если бы только не было между родственниками имущественных отношений. Если бы!

Глава-3

Как-то очень уж быстро дядя Гена оформил опеку над племянником. Жизнь парня стала потихоньку налаживаться. В квартире пришлось менять либо выбрасывать почти всё. Мягкая мебель, тряпки, да собственно всё, что могло вобрать в себя запах. Но Пашка, тем не менее, долго не решался переступить порог родного дома. А, переступив, тут же опрометью выскочил обратно. Подростка затрясло, случился сильнейший припадок.

Вокруг него бегал дядька, брызгал на него водой и кудахтал как наседка. Но дело было сделано, и Пашка попал в областную неврологию. У него скривило уголок рта таким образом, что рот перестал закрываться полностью. Из него постоянно шла слюна, и парню приходилось следить за этой неприятностью. Он не выпускал из рук платок, то и дело, промокая набегавшую слюну.

Первые дни его навещал дядька, приносил сок и коржики. Потом, примерно через неделю, дядя Гена пропал. Пашка особо не горевал по «забастовавшему» родственнику. У всех свои проблемы, к тому же, с первого дня, не смотря на сильнейшие потрясения, Пашка заметил в дядьке какую-то неправду. Неискренность. Может быть, ему показалось, а только дядя Гена играл в какую-то игру, и игра эта, как смекнул парень, напрямую касалась квартиры.

Ему было всё равно, мальчишка понял, что уже никогда не сможет переступить порог дома, в котором случились недавние события. Всё это осталось в прошлой жизни. Мозг успешно трудился над данным вопросом и категорически отказывался вспоминать подробности происшедшего. Так уж мы устроены и память, эта вздорная бабища, работает выборочно. В принципе это своеобразный предохранитель. Берегущий психику и весь организм от стрессов и более тяжких последствий.

В палате кроме Пашки лежали ещё двое. Старик, потерявший жену и запивший горькую. Его в неврологию положили сыновья, с целью вывести из запоя и просто укрепить здоровье. Похоже, сыновья оказались надёжными. Старик, которого, к слову сказать, звали дядей Гришей, нужды ни в чём не испытывал. Тумбочка его была завалена разной вкуснятиной, которой он с удовольствием делился с соседями.

Вторым постояльцем был мальчишка, примерно Пашкиного возраста. Поступивший из центра реабилитации трудных подростков. Славка, - представился он, и пожал протянутую руку. Озорные глаза, татуировка на предплечье в виде розы пробитой кинжалом. Всё свидетельствовало о бурной, не вписавшейся в общепринятые нормы жизни подростка.

Пашка и Славка подружились. Пашкина молчаливая внимательность и умение слушать, импонировали соседу, и рот его не закрывался по полдня. Он рассказывал о своих похождениях на «воле», а Пашка благодарно слушал, потихоньку отходя от последствий событий описанных выше. Врач, курировавший подростка, не мог нарадоваться на подобный способ реабилитации и говорил: - Тебя товарищ Слава Горохов, нужно продавать, как успокоительное, в банках, сто рублей за штуку. Они смеялись, и жизнь шла дальше.

Больница представляла собой целый комплекс, городок, состоящий из нескольких корпусов. Хирургия, терапевтическое отделение, неврология, кардиоцентр и роддом. В уголке железобетонного забора притулилось серое одноэтажное строение, с загадочным названием морг. Больничный городок жил по своим правилам. Подьём, водные процедуры, завтрак, обход итд.

Неврология находилась немного на отшибе, с тыльной стороны она почти вплотную примыкала к железобетонному забору. Между ограждением и корпусом образовался небольшой, густо заросший кустами сирени и акации скверик. Пацаны моментально смекнули свою выгоду, и почти целыми днями пропадали на воздухе. Впрочем, медперсоналу было на них наплевать. Живы, и то хорошо.

- Прикинь Пашка, - отсюда можно подорваться в любое время, и никто даже не почешется.
- А тебе оно надо? - вопрошал Пашка. – Ты вообще, за какие грехи сюда угодил?
- Да нас с пацанами повязали, когда мы пытались по-тихому ларёк подломить. Ну, там всякие жвачки, курево и прочее. Пацаны все старше меня и успели сбежать, а меня мент повязал. А пока вязал, башку мне стряхнул козёл. Тик у меня начался, ну, это когда веко дёргается. Вот они и перессали, да и определили меня сюда. Типа от греха подальше.

Парни закурили бычки, найденные ещё утром, помолчали.
- Стало быть, они, таким образом, вроде как от побоев отмазались? – спросил Пашка.
- Ясен перец, зачем бы им меня сюда тащить, на малолетку закатали бы, да и всех делов. А так вроде негласная договорённость. Я молчу, что меня мусор мудохал как взрослого, а они делают вид, что я в налёте не участвовал. Естественно, что бежать мне отсюда сейчас не с руки. Ладно, отсижусь, а там видно будет. Свобода брат, она как наркотик. Трудно её забыть.

В один из дней, сразу после врачебного обхода мальчишки сбежали в свой сквер. Расположившись на полянке в густом сплетении ветвей, они неспешно беседовали.
- Слышь Пашка, а я тебе вот что скажу. Ты вот после больнички куда собираешься? Домой? А что у тебя дома, дядька, который стопудов собирается приделать ноги к вашей квартире. Воспоминания, от которых кроме нервов ничего путного не будет? Давай братуха со мной. Я тебе настоящую жизнь покажу.

Пашка задумчиво грыз травинку. В словах друга есть резон, некуда ему идти. И не к кому. Может правда уйти со Славкой? В слух же он спросил: - Ну и куда мы с тобой пойдём, чем заниматься будем? Что жрать станем?
Славка довольно осклабился, - пошел, стало быть, процесс? Если принципиально согласен, тогда слухай сюды!

- За городом, есть небольшое фермерское хозяйство. Коровки там, овцы, куры всякие. А главное у них есть свой мебельный цех. Заправляет этим совхозом дядька, звать его Маниту.
- Как звать? – переспросил удивленный Пашка.
- Так и звать, Маниту. Есть, конечно, у человека имя, должно быть. Но так уж получилось, что пацаны зовут его промеж себя на индейский манер. Так вот у него на этой ферме, на законных основаниях живут малолетние алкоголики, и наркоманы.

- Маниту дядька крученый, тёртый калачище! От него почти никто не уходит. Пробовали, а потом сами возвращаются. Завораживает он, сам увидишь. Вроде мужик, каких много, а как начнёт рассказывать, заслушаешься. Про жизнь и смерть, про любовь, про войну. Сам-то он говорят, не одну войнушку прошёл. Семьи нет, детей нет, вот и живёт один как перст. Сначала к нему один пацанёнок прибился, а потом как прорвало. И власти знают, но не трогают. Засылали, конечно, проверки, да всё в пустую. Нет за ним косяков. Да и рука у него походу есть, где-то в администрациях.

После нескольких дней раздумий, Пашка принял решение. В родной дом возврата нет. Думать об этом, словно ножом по сердцу. Славка говорит, что если он согласен, то друган найдёт способ сообщить фермеру-воспитателю об их проблеме. Дальше конечно будут проволочки с законом, но Маниту их решит. А за дядьку можно не беспокоиться. Только рад будет, что от обузы избавился. Стало быть, решено, пойдём в колхозники. Целину поднимать!