Где-то посреди хаотической и живописной утренней сельской идиллии, с её матерящимися доярками, блеющими на пастбищах козами и рычащими тракторами, а именно в кустах смородины на собственной даче, залёг дед Архип. Не обращая внимания на промокшую от росы одежду и суетливые перебежки муравьёв по дряблой коже ног, дед, с сосредоточенностью психа, вбивающего гвоздь в ядерную боеголовку, приник к оптическому прицелу древней снайперской винтовки СВТ-40. Чуть поодаль, в самом центре простреливаемого контуженым ветераном пространства, стояла черешня, буквально улепленная сочными спелыми ягодами. Под черешней красовалась вбитая в землю палка, на которую дед повесил лист картона с нарисованным черепом и выведенной похмельной рукой надписью: «За кражу черешни – песдец!»
 
Очевидно, дед Архип не очень доверял превентивному эффекту плаката, поэтому каждое утро, превозмогая радикулит и жестокий бодун, занимал снайперскую позицию в густых зарослях чёрной смородины, делал пару глотков самогона из фляги и следил за поспевающей черешней, солидный урожай которой он тоже намеревалсо пустить на изготовление любимого напитка. В описываемое утро дед уже было разочаровалсо в подрастающем поколении, которое, вместо того чтоб тырить черешню, бесстыдным образом ебёцца и помогает родителям по хозяйству, и хотел было уйти. И вдруг чуткое ухо снайпера уловило обрывки фраз, долетавших откуда-то со стороны дороги:
-…черешня у деда – я ебу, усыпная…
-…а вдруг он на даче на своей висит?
- Не ссы, мы быстро черешни наберём и съебёмсо.
 
Плотоядно улыбаясь, дед докурил «козью ногу» и сконцентрировалсо на близящихсо мишенях. Через забор перелезли два пацана лет двенадцати, один из которых был настолько упитанным, что через забор переправилсо только с помощью сообщника. «Это хорошо, что он такой жирный и объёмный, - радостно подумал Архип, - съебацца не успеет». Тем временем плодожоры крадущимсо шагом подошли к раскидистой черешне и непроизвольно облизываясь, уставились на чужой урожай. Один из них заметил картонное предупреждение и, смеясь, повалил его. Даже не зная того, он подписал смертный приговор себе и подельнику.
- Видишь, нету тут этого старого гандона, - сказал упитанный. – Рви быстрее.
- Не очкуй, - сказал более смелый разворовыватель ягод и протянул руку к ветке.
 
В этот момент грянул выстрел. Карающая пуля разнесла голову черешнекрада-неудачника на множество бесформенных ошмётьев и забрызгала ствол дерева частицами кожи и тёмной кровью. Дед Архип с вдохновением художника эпохи Ренессанса передёрнул затвор и снова приблизил глаз к окуляру прицела. Упитанный не упал в обморок, как рассчитывал сумасшедший снайпер, а довольно резво побежал к забору. Уцепившись за край забора руками, малец тщетно пыталсо перемахнуть через деревянное ограждение. «Хуй тебе, золотая рыбка, - подумал Архип, - черешню у меня тырить удумал…» Вторая пуля, с бешенной скоростью разрезая воздух, вошла в подмышку плодожора и пробила его насквозь. Толстый малой так и осталсо висеть на заборе. Дед еле-еле оторвал его руки от досок. Схватив труп за ноги, он потащил его к тщательно прикрытой ветками яме возле сарая. Там догнивало ещё три любителя сладкой красной ягоды.

  Сбросив оба трупа в яму, дед перекрестилсо и проговорил: «Эх, грехи наши тяжкие…» и пошёл в дом – пить самогон и читать полинявший от времени томик Вольтера.

  На выходные к деду Архипу приехал сын с семьёй.
- Ну что, батя, черешню то воруют небось? – спросил сын, поглядывая на дерево.
- Да что ты, Кеша, хуй им с маслом, а не черешня, - пробормотал дед, перебирая в кармане винтовочные гильзы.